Следующий вопрос — проблема долгов. Опять цитата: «Проблема долгов конгресса и штатов была решена в интересах крупных спекулянтов, скупивших по оценке Ч. Бирда обязательств, по крайней мере, на 40 миллионов долларов, то есть две трети тогдашней общей задолженности в США. Теперь бумажки подлежали оплате звонкой монетой. Штатам отныне запрещался выпуск бумажных денег, эмиссия валюты становилась исключительной прерогативой федерального правительства.

Ч. Бирд, исчерпывающим образом рассмотрев работы конституционного Конвента, заключил: «Подавляющее большинство делегатов, по крайней мере пять шестых, были непосредственно, прямо и лично заинтересованы в исходе их трудов в Филадельфии и в большей или меньшей степени экономически выиграли от принятия конституции». И с ними Вашингтон.

Облекая в жарких спорах в пышную фразеологию меркантильные интересы, конвент как-то забыл, что собирались основать демократическую республику. Когда текст конституции был отпечатан и роздан для окончательного утверждения, старый друг и политический наставник Вашингтона накануне войны за независимость Масон предрек: планируемое правительство кончит «либо монархией, либо коррумпированной тиранической аристократией».

Когда начали финальные слушания — старый друг Вашингтона Мэйсон, прочитав документ, сказал, что создали нечто, что кончит «либо монархией, либо коррумпированной тиранической аристократией». У президента Конвента глаза полезли на лоб — как же так? Ведь четыре месяца непрерывных дебатов, споров, почти все настроены революционно, демократы — аж пробы негде ставить, а документ на выходе — тиранический и монархический! Почему?

Создавая государство приходится искать компромисс между силовыми решениями власти и свободой отдельной личности. И многие народы до США приходили к этому компромиссу через войны, горе, кровь, отстаивание своих прав, и т.д.

Но что же делать с этой в общем-то бесполезной конституцией? На чтении окончательного варианта вопросы сыпались один за другим. Выросшие в английской правовой системе американцы спрашивали, а где «Хабеас Корпус Акт», а где положения «Билля о правах», а где в конце-концов упоминание Бога, всеблагого и всемогущего?

Над залом повисла гнетущая тишина, которая прервалась насмешливым голосом Гамильтона: «Мы забыли!».

И вот эту конституцию начали голосовать, предварительно договорившись, что в нее можно будет вносить поправки (на данный момент в Конституцию США внесено 27 поправок). Голосовали, по выражению Пикни, «учитывая опасность всеобщего смятения и возможность конечного решения мечом». И проголосовали. 17 сентября 1787 года Конституционный Конвент завершил работу. Текст Конституции направили конгрессу для рассылки штатам, а протоколы конвента, остававшиеся секретными, поручили хранить надежному Вашингтону. С тем и разъехались. Три делегата — Рэндольф, Мэйсон и Джерри, отказались подписать окончательный проект Конституции, назвав ее в нынешнем виде «бесполезным клочком бумаги».

Опять цитата: «Процедура предстоявшей ратификации — для вступления в силу было необходимо согласие девяти штатов — была задумана так, чтобы массы не сказали свое слово. В штатах надлежало избрать конвенты, которым и предстояло высказаться по поводу конституции. Конвенты избирались на основе существовавшего порядка — избирателями могли быть только белые мужчины, имевшие высокий имущественный ценз. Бедняки, неграмотные, женщины и негры избирательных прав не имели. В округленных цифрах в выборах конвентов приняло участие 160 тысяч человек, пять процентов от всего населения или один из каждых четырех-пяти белых мужчин.

Споры, развернувшиеся по всей стране с обнародованием конституции, практически что-либо значили только для этих 160 тысяч. Остальным полагалось безмолвствовать, пока ораторы и писаки надрывались, толкуя о великих принципах, осеняющих путь освобожденного народа».

А строительство нового правительства и двухпалатного парламента, состоящего из Палаты Представителей и Сената, началось через год после утверждения Конституции — 13 сентября 1788 года. Временной резиденцией правительства был избран город Нью-Йорк, но чтобы правительство не испытывало на себе давление какого-либо промышленного лобби, было решено в будущем построить совершенно новую столицу.

В 1789 году США получили первое в своей истории правительство, перед которым встали сразу две основных задачи. Во-первых, как и куда развиваться стране, а во-вторых — как решить финансовую проблему. США были опутаны долгами перед иностранными кредиторами, индейцы гоняли американскую армию по долине Огайо, а в государственной казне гулял ветер.

4 марта 1789 года был избран первый президент США. И стал, конечно же, Джордж Вашингтон. Вице-президентом избрали Джона Адамса. 30 апреля Вашингтона привел к присяге канцлер Нью-Йорка (глава Нью-Йоркского суда) Роберт Ливингстон, поскольку резиденцией президента на время был избран именно Нью-Йорк.

27 июня 1789 года была создана должность Государственного секретаря США (некое соединение министра иностранных дел и руководителя администрации президента), которую занял Томас Джефферсон. Министром финансов стал Александр Гамильтон. Военным министром Вашингтон назначил своего давнего друга Генри Нокса, министром почт и почтовой службы стал Сэмьюэл Осгуд, а генеральным прокурором избрали губернатора Вирджинии Роберта Рэндольфа. Собственно, именно эти семь человек и образовали первое правительство США.

Прежде всего, перед новым президентом и его командой стоял вопрос борьбы с Северо-Западной индейской конфедерацией племен, которая во всю наносила американцам поражение за поражением. В 1790 году у форта Уэйн был уничтожен отряд американской армии под командованием Йосии Хармара. В 1791-м вождь индейской Конфедерации Текумсе нанес поражение 2-тысячному отряду Артура Сент-Клера. Белые поселенцы в ужасе бежали из долины Огайо, и войне не было видно конца.

Но не менее проблемными были и вопросы в экономике. Собственно, именно эти вопросы раскололи правительство на два лагеря. Здесь антагонистами оказались Томас Джефферсон и Александр Гамильтон.

Томас Джефферсон хотел создать республику вольных плантаторов-фермеров, на которых горбатятся счастливые рабы. Вообще о неграх Джефферсон был самого определенного мнения: «никогда я не слышал, чтобы черный поднялся выше уровня простого повествования; никогда не видел даже элементарного намёка на живопись или скульптуру. Музыкально они более одарены, чем белые, в том смысле, что у них лучше слух на мелодию и ритм. Они уже продемонстрировали свою способность сочинять коротенькие простенькие мотивы. Способны ли они сочинить продолжительную мелодию или сложную гармонию до сих пор не ясно. Часто страдание рождает самые волнующие строки поэзии. Среди чернокожих, Бог ведает, страдания предостаточно, но нет поэзии».

Нет, Джефферсон на словах был против рабства. Он даже считал, что рабам надо дать свободу. Правда, экзотическим способом: «Надо вывезти наших черных в Вест-Индию и в Африку в надежде, что, возвратись в родные места, они будут так же свободны, как мы, и в то же время обогащены знаниями, почерпнутыми у нас». Но эти размышления совершенно не мешали Джефферсону-плантатору иметь рабов в своем поместье, ввести феодальное право «первой ночи» у себя в имении, «отпускать» рабов к другим хозяевам за выкуп и так далее. Более того, несмотря на свои обещания, до конца жизни Джефферсон так и не освободил ни одного раба. Резюмируя, Джефферсон мечтал о типичной банановой республике, такие чуть позже существовали в Латинской Америке в XIX веке.