И, оставив меня задыхаться от возмущения, она тихо вышла.

Уме

Я все-таки пошла к Хэнку вечером.

После ленча, оставив Элис управляться в магазине, я привела себя в порядок и успокоилась. Телефоны я включила, но Каролина меня больше не беспокоила. Я отчетливо представила себе, как она, забросив дела компании, запирается в своем кабинете с армией адвокатов и готовится дать мне и Дэну генеральное сражение. Своего адвоката у меня не было, но был Шарль. Мы вместе росли в Новом Орлеане, потом вместе учились в Бостоне. Нас связывала многолетняя дружба и короткий студенческий роман, после которого мы умудрились не испортить отношений. Пару лет назад он тоже переехал в Майями, и теперь мы иногда обедали вместе. Шарль никогда не представлял моих интересов, как юрист и, разумеется, ничего не знал о Гордоне, но когда я позвонила и попросила встретиться, сразу нашел для меня время. Внимательно меня выслушав, он не задал ненужных вопросов, а просто обещал подумать над предложенной мной "гипотетической" проблемой. Меня это успокоило.

Хэнка я сразу предупредила, что петь не буду, а просто посижу в уголке за бокалом мартини. Несколько мгновений он внимательно вглядывался в мое лицо, но ничего не сказал, даже если сделал какие-то выводы.

— Я составлю тебе компанию минут через пятнадцать, — пообещал он и укатил по своим делам.

Здесь, в клубе, я, наконец, поняла, что могу расслабиться. Все, что было в моих силах, я сделала. Оркестр что-то тихо наигрывал, основная программа должна была начаться позже. Я прикрыла глаза и позволила музыке звучать во мне.

Не знаю, что бы я делала без нее. И без Хэнка. Смешного Хэнка, потому, что когда мужчине за пятьдесят, а у него глаза побитого щенка — это смешно. Нелепого Хэнка, потому, что рыжий ирландец, влюбленный в негритянский джаз, нелеп. Хэнка, вызывающего жалость и уважение одновременно, потерявшего ноги в какой-то локальной необъявленной войне, но не сдавшегося и нашедшего в себе силы делать то, что больше всего хочется. Я знала, что он относится ко мне, как к дочери, которой у него никогда не было. Именно поэтому мне всегда доставляло радость петь в его клубе. Иногда мне очень хотелось рассказать ему о себе все, выплакаться, попросить совета, но я так никогда и не рискнула.

В кармане завибрировал сотовый.

— Дэн?

— Уме, дед хочет поговорить с тобой. Ты не против? Я не помешал? — видно он услышал музыку.

— Нет, я в клубе, отдыхаю. Конечно, я поговорю с ним.

— Здравствуй, девочка, — голос старика был хриплым, чувствовалось, что ему трудно говорить.

— Здравствуйте, Дэн.

— Я так рад, что перед смертью снова слышу тебя.

— Не говорите так.

— А зачем мне тебе врать? — старик натужно рассмеялся, — Я сам знаю, что умираю. И я действительно мечтал попрощаться с тобой. Дэнни сказал, что ты занимаешься жемчугом.

— Да.

— Я знал, что ты без него не сможешь. Скажи, девочка, ты поешь ему?

— Пою? — вопрос меня удивил, но тут я поняла, что всегда напеваю, когда работаю, — Да, Дэн, я ему пою.

— Как бы я хотел еще раз послушать!

Не знаю, что на меня нашло, но я поняла, что хочу это сделать.

— Нет проблем, Дэн. Я сейчас в клубе. Я иногда выступаю здесь для друзей. Подождите минутку.

Я вскочила, чуть не сшибив подкатившего Хэнка.

— Направь телефон на динамики, — бросила я ему и побежала на сцену.

Я объяснила Бобби, чего от него хочу, он кивнул и повернулся к оркестру.

— Это прекрасный мир, и в нем полно чудес, — сказала я в микрофон, — Главное, не пройти мимо них.

I see trees of green, red roses, too

I see them bloom, for me and you

And I think to myself

What a wonderful world.

I see skies of blue, and clouds of white,

The bright blessed day,

The dark sacred night

And I think to myself,

What a wonderful world. (3)

— Я знаю, Дэн, вы никогда не проходили мимо чудес. Вы всегда замечали их и хранили в душе, чтобы передать своем детям и внукам. И даже мне.

The colour of the rainbow,

So pretty in the sky

Are also on the faces,

Of people going by

I see friends shaking hands,

Saying "How do you do?"

They're really sayin': "I love you".

— Вы знали, что в чудеса надо верить, и этому вы учили других. И тогда чудес в мире становилось больше.

I hear babies cry,

I watch them grow,

They'll learn much more,

Than I'll ever know

And I think to myself,

What a wonderful world,

Yes, I think to myself,

What a wonderful world

— Песня Боба Тила (Bob Thiele) и Джорджа Дэвида Уэсса (George David Weiss) "What a wonderful world" исполнялась Луи Армстронгом)

— Спасибо вам за чудо, которое вы подарили мне, Дэн.

Народу в зале собралось пока не много, но те, кто был, словно поняли, что происходит что-то слишком важное, чтобы вмешиваться. Не раздалось ни одного хлопка. Я уходила со сцены в полной тишине.

Хэнк протянул мне телефон. В глазах его стояли слезы.

— Хотел бы я, чтобы меня так провожали, девочка, — прошептал он.

— Уме, — это был Дэн, а не его дед, — спасибо.

— Дэниел?

— Он улыбается, Уме.

— Он…

— Нет, пока нет… Он просто снова потерял сознание. Но теперь… — я чувствовала, что слова даются ему с трудом, — теперь он умрет счастливым. Спасибо, Уме.

— Это так мало, Дэн. Я бы хотела сделать больше.

— Ты сделала. Извини, я перезвоню позже.

Хэнк сделал знак официанту и нам принесли напитки. Мы выпили — быстро и молча. Я подумала, что неплохо было бы напиться вдрызг и хоть несколько часов ни о чем не думать. К сожалению, в малых дозах алкоголь на меня не действовал, а в больших вызывал столько побочных эффектов, что об этом не хотелось даже вспоминать.

И тут снова зазвенел мобильный. Не знаю почему, но я поняла, что на этот таз должна ответить Каролине. Хэнк предано смотрел на меня, готовый в любую минуту придти на помощь. Я испытала прилив благодарности к нему. Кивнув, я ответила на звонок.

— Розалия скончалась десять минут назад, — голос Каролины был ровен, пару мгновений она подождала моей реакции, но не получив ответа, продолжила, — Она не страдала. Просто сердце остановилось. Уме?

— Я слушаю.

— Ты уже попрощалась с ней. Не думаю, что тебе стоит приезжать на похороны.

Я не ответила. Просто отключила телефон. Сердце Розалии остановилось, когда я пела джаз для другого умирающего старика. Не размышляя больше, я набрала телефон авиакомпании и заказала билет на утренний рейс в Талсу.

Смотритель Гектор

— Гектор, есть минутка? — Хандариф нетерпеливо переминается у двери.

— Входи, — приглашаю я, — Заодно полюбуешься на опусы претендентов.

— Ты так говоришь, как будто я смогу определить в них ошибки.

— Не в ошибках дело. Когда увидишь, сам все поймешь, — я подвожу его к столу, на котором разложены четыре плана Библиотеки, — Вот, смотри. Смотритель раз в десять лет должен составлять новую карту. Эту я сделал в позапрошлом году. Правда, у меня есть подозрение, что после прихода Марты Библиотека уже претерпела серьезные изменения. Кухню, к примеру, я перенес с планов Энгиона. Раньше мне туда хода не было, хоть я о ней и знал. Но когда заглянул туда к Риоху и Марте, сразу понял, что помещение намного больше, чем было при Энгионе.

— Интересно… — Хандариф внимательно рассматривает рисунок, — Вернисаж, мне кажется, удлинился.

— Раза в два, — хмыкаю я, — Она же, как заведенная, рисовала всю весну.

— Понятно.

— Теперь посмотри сюда, — я подвигаю к нему один из тестовых планов.