— Что ты имеешь в виду?

— Ты думаешь только о Марте.

— Лисси, я же просил!

— Ты думаешь о том, как она воспримет свое новое положение, когда все будет закончено. Но пока еще ничего не закончено. И до конца далеко. Тебе нужно думать о том, как до этого конца добраться. Они скоро будут здесь, Гектор, а ты сейчас совсем один.

— Со мной кентавры. И Риох, а он тоже далеко не последняя фигура в Библиотеке.

— Кентавры скоро будут заняты своим вождем. И Риох тоже будет занят. В его жизни произойдут большие перемены.

— Надеюсь, к лучшему.

— Да, для всех.

— О чем это ты?

— Опять ты спрашиваешь! Гектор, ты снова не хочешь думать о том, что и так знаешь. Знаешь лучше всех на свете.

— Лисси, пожалуйста, выражайся яснее. Зачем-то же ты сюда пришла, правда? Так сделай мне одолжение, не надо ходить вокруг да около. Выкладывай что у тебя на уме.

— Подумай о своем доме, Гектор. Библиотека — то, что ты знаешь лучше всех. Подумай о ней. Но не только в связи с Мартой, хотя, она — одно из важнейших звеньев.

— Риох.

— Риох. Тебя не удивляет, что она его выбрала? Разве когда-нибудь прежде Библиотека хотела, чтобы в ней жили еще и повара?

— Я думал, это из-за Марты.

— Из-за Марты. А как она приняла Марту?

— С распростертыми объятиями.

— Сразу и безоговорочно. Словно на протяжении многих веков ждала именно ее. И сразу открыла кухню. И пустила Риоха. Потому, что так захотела Марта.

— Ты хочешь сказать, что…

— Я хочу сказать, что Марта — больше, чем очередная смотрительница. Она та, что должна была придти и стать здесь хозяйкой.

— Хозяйкой? У Библиотеки не бывает хозяев.

— У Библиотеки — нет, а у дома должен быть хозяин. Иначе дом умирает. А твой дом не хочет умирать. Он строит свою семью, Гектор. И поэтому ты совсем не прав, думая о том, чтобы уйти отсюда, когда все закончится. Они тебя не отпустят.

— Они?

— Опять вопросы! Опять вопросы! А может, маленькой Лисси совсем не хочется отвечать на вопросы!

— Хорошо, не отвечай. И прости меня. Просто не могла бы ты пояснить это "они".

— Твоя семья, твой дом.

— У меня нет семьи, Лисси.

— Теперь есть. Разве ты не понял?

Я закрываю глаза. У меня нет семьи, Лисси. У меня нет ее уже больше восьмидесяти лет, с того дня, как погибли мои родители. Очень долго моей единственной семьей был Энгион. Но он не был мне ни отцом, ни старшим братом. Он был лишь учителем. Эльфа мало волновало что-то, кроме того, как я усваиваю знания, накопленные в Библиотеке. Теперь-то я понимаю, что он спешил оставить Библиотеку на недоучку, чтобы заняться своими собственными имперскими планами.

А потом я остался один в странном месте, которое люди обходят стороной. Весь круг моего общения сузился до знакомых Энгиона, заглядывавших ко мне во время своих посещений Библиотеки и его собственных, не слишком частых визитов. Прошло немало времени прежде, чем я научился заводить собственных друзей. Думал ли я тогда о семье? И да, и нет. Я слишком плохо понимал, что это значит. Родителей я помнил смутно, и спустя столько лет мне казалось странным то, что несколько человек жили под одной крышей в небольшом домишке. И все же я знал, что в моей жизни чего-то не хватает. Я был нормальным здоровым молодым парнем, и я оказался практически в изоляции. До ближайшего человеческого поселения было почти полдня пути, но что такое полдня, когда ты одинок, когда не с кем поговорить ни о чем, просто почувствовать рядом с собой присутствие другого человеческого существа.

Два раза в месяц я оставлял Библиотеку и отправлялся в свое недолгое паломничество в мир людей. Мне нравилось думать, что я нахожусь там среди своих, хоть своим для них я никогда и не был. Я был чужаком, зачастившим в замкнутый мирок небольшой деревеньки с непонятной для них целью. На меня косились, но я щедро платил в таверне, не напивался, не затевал драк, и жителям пришлось смириться с моим присутствием. Но я не принадлежал к их сообществу. Я принадлежал Библиотеке, и они это знали.

И конечно, там были женщины. И конечно, мне льстило, что несколько разбитных вдовушек конкурируют за мое внимание. Они были добры ко мне, и я старался не обижать никого из них. Я знал, что они ждут моего прихода и мне это нравилось. Но ни разу мне не пришло в голову пригласить кого-то из них к себе.

А потом я встретил Ребекку, дочь мельника. Сейчас, с высоты прожитых лет и накопленных опыта и знаний, я понимаю, что с самого начала был обречен на провал. Не знаю, почему люди боятся Библиотеки. Возможно, и у нас есть генетическая память, и она предостерегает нас от возвращения туда, где нам было хорошо. В свой мир. В мир людей. А может дело в том, что тысячи лет назад на первых человеческих поселенцев было наложено заклятие.

Но тогда те несколько лет, что понадобились селянам, чтобы привыкнуть ко мне, словно исчезли в никуда. Я снова превратился в чужака и изгоя, принадлежащего непонятой и ненавидимой ими магии.

Я уверен, Ребекка любила меня так же сильно, как я ее. Будь она чуть менее патриархальна, чуть более смела, она нашла бы в себе силы уйти со мной, посвятить себя Библиотеке и мне. У нас могла бы быть семья. Тогда я так мечтал об этом! Но, чем меньше сообщество, тем сильнее условности, тем больше довлеют они на умы. Ей не хватило отваги пойти против всех, бросить родителей и привычный уклад жизни, променять все, что знала с детства на нашу любовь.

Она сделала все, что смогла. Я просил ее руки по всем правилам, но мельник побежал в трактир с криками, что я хочу украсть его дочь. Разъяренная толпа растерзала бы меня, если бы Ребекка не провела меня огородами за околицу. Там мы и простились. Навсегда. Со мной она не пошла.

Я больше не ходил в деревню. Я замкнулся, почти перестал общаться с кем бы то ни было, и имел все шансы до конца своих дней погрязнуть в мизантропии. Мне хотелось, чтобы меня оставили в покое. Не знаю, кого я ненавидел тогда больше: людей или волшебные расы. Наверное, все-таки Энгиона, сделавшего меня отшельником. А он словно чувствовал, в каком я состоянии, и совсем перестал меня навещать. Но все же не забыл обо мне.

Человек взрослеет годам к пятнадцати-шестнадцати, гном — годам к тридцати. Но в их обществе, так же как в том мире, где живут только люди, должно пройти еще какое-то время, прежде чем гном станет считаться совершеннолетним. Наверное, появление в моих апартаментах Синдина Дил-Унгара можно считать единственным подарком, который Энгион сделал мне за всю жизнь. Я так никогда и не узнал, как и где они встретились, и как учитель понял, что Син — именно тот, кто мне был нужен.

Гном просто однажды появился на пороге моей гостиной с бочонком самогона подмышкой.

— Мне сказали, что ты именно тот, с кем мне следует напиваться, — безапелляционно заявил он.

Потом бесцеремонно влез в буфет, достал стаканы, разлил в них свое поло и протянул один мне.

— За наши разбитые сердца, Гектор. За юность, не понятую стариками.

Наверное, я улыбаюсь этим воспоминаниям, потому что Лисси нетерпеливо дергает меня за волосы.

— О чем ты задумался, Гектор? Надеюсь, твоя счастливая улыбка означает, что ты понял хоть что-то?

— Нет, малышка. Если честно, я просто вспомнил, как познакомился с Синдином.

— Мне нравится Синдин. Но он не твоя семья. Он держит путь к своей, но идти ему еще долго.

— У меня нет семьи, Лисси, я же сказал. И вряд ли я одолею этот путь за отпущенные мне годы.

— Кто считал, сколько тебе опущено, Гектор? Всегда можно вернуться в исходную точку.

Я настораживаюсь. Не уже ли Лисси что-то знает о Белом Огне? Хотя… кому и знать все тайны нашего мира, как не цветочным феям? Они — магия внутри магии, душа и сердце рожденной здесь жизни, прошлое и будущее, переплетенные в наивной игре. Если задуматься, я говорю сейчас не со смешной крылатой девочкой-женщиной, а с самой сутью мироздания. И раз мироздание пытается что-то до меня донести, я должен внимательно прислушаться к его словам. Но… слишком странно, слишком невероятно…