– Ба! – восклицает он, хлопнув себя руками по коленям. – Вот уж там-то и посмеемся над этим миром!

– Вы что, сами с собой разговариваете? Пресс-атташе одаривает его коварной улыбкой.

Кусок салатного листа, застрявший у нее между резцами, исчез, после того как над ней поработал Жосс Дюмулен. Быть звездой вечеринки – лучше не придумаешь, но чтобы заработать свой кусок хлеба, приходится трудиться, не покладая рук. И сейчас он опять забился в свою прозрачную рубку, где пытается решить, какой из груды моднейших компакт-дисков, лежащих перед ним, поставить следующим. Марк буде полным идиотом, если не воспользуется этим мгновением. Что бы вы сделали на его месте? Пока еще не сдохли? А?

– Лучше садись рядом, вместо того чтобы издеваться надо мной, – говорит он, похлопывая рукой по соседнему табурету.

– Вы Вели себя, как полный болван.

– Боже мой, только этого не хватало – и ты туда же! Допустим, у меня трудный период. Не могу же я постоянно быть красивым, блистательным и интересным!

– И скромным… Она улыбается, убежденная, что очень остроумно «срезала» Марка.

– Что ты будешь пить?

– То же, что и вы. Марк обращается к бармену:

– Два «Ката-тоника» со льдом, пожалуйста. Тихий ангел пролетел: ничего удивительного, времени-то – без четверти два. Марк внимательно изучает девушку: тонкие пальчики, маленькие ушки, блестящие губы. Небрежным тоном бросает:

– Не хочешь переспать со мной?

– Простите?

– Извините за прямоту, но уже поздно, и я хочу выиграть время. Ты трахнешься со мной прямо сейчас, как с Жоссом, да или нет, грязная шлюха?

– Говнюк! – говорит девушка и замедленно-элегантно выливает содержимое своего стакана на штаны Марку.

– Кто не пытается, тот не добивается, – бормочет себе под нос Марк, снова оставшийся один. Впрочем, костюм все равно испорчен. Вокруг него кружатся разноцветные оргиасты. Марк прекрасно знает, что без мордобоя, наркотиков, скандалов и трупов вечеринка не может считаться состоявшейся. Он знает, в чем прелесть больших праздников. Но он также знает, что все это бессмысленно. Выпить в одиночку бутылку арманьяка за вечер, это бессмысленно. Строить баррикады, сжигать 205 GTI перед «Макдональдсом» на улице Суффло, избивать иммигрантов – не решение проблемы. Расчленять женские трупы, чтобы они влезали в холодильник, – сущий бред. И даже блевать на рассвете кровью на покрывало фирмы «Сулейадо» – идиотизм.

Все лишено смысла, кроме разве что бледного плеча, на которое можно положить голову и закрыть глаза, грызя орехи кэшью, и лучше всего – в ванне, наполненной горячей водой.

И вот наступает время Запредельных Причуд. Уже два часа утра или что-то в этом роде. Марк чувствует, что его организм совершенно обезкофеинен. Не помогают ни смарт-дринкс, ни пастилки гуараны, ни прочие раздаваемые в зале смягчающие плацебо. Жосс Дюмулен уже не заботится о ближних. Он смешивает «Мессу для настоящих времен» с «Гудением, вызванным электрической бритвой, положенной на струны фортепьяно» (обе пьесы сочинены Пьером Анри). Верховный Диджей вернется в свой отель не один. Двери откроет швейцар в роскошной ливрее. Кровать будет застелена невероятно свежим бельем. Пресс-атташе (да, да, опять она!) станет потакать всем его прихотям с чувством профессионально исполненного долга. По кабелю можно будет посмотреть порнушку. Церемониймейстер «запустил» сегодня вечером клуб, и весьма удачно, браво, я читал о тебе в последнем номере «Глаза» – классная фотка, позвони мне на неделе, сейчас у меня полный зарез.

Молодец, Марк, что не падаешь духом, твое упорство осмысленных поисках восхищает.

Ондин хихикает с подружками в баре, и Ари кричит им:

– Быстрее! Они все уже вывалились – Жан-Жорж и остальные! Марк следует за ними на холод. Тридцать подонков – отбросы, жалкие развалины – извергнуты на площадь Мадлен. Обряд этот называется у них «ночной поллюцией».

Перед входом в клуб Жан-Жорж с дюжиной безвестных приспешников распевают «Потрогайте письку соседки», стоя на крышах сверкающих спортивных автомобилей. Бедняга владелец кабриолета «порше» – откидная крыша его любимца дефлорирована острыми каблуками.

И тут провокатор Жан-Жорж восклицает: «В атаку!» Собравшиеся воспринимают его команду как руководство к действию – так что ответственность за последовавший разгром целиком и полностью ложится на него. Вандалы в вечерних костюмах не знают пощады: витрины «Ральфа Лорена» и «Маделио» разбиты и опустошены. Сработавшая сигнализация только раззадоривает погромщиков. Рубашки в пластиковых пакетах летают по воздуху, как тарелочки «фрисби». Марк пополняет свою коллекцию галстуков в горошек – по самой низкой цене. Жан-Жорж хватает коробку с позолоченными запонками, бросает их, чтобы сорвать вешалки охапку нижних юбок. На подходах к предместью Сент-Оноре страсти все еще кипят, но, поскольку никто не предложил следующего «политического шага, последние бунтари отступают: гораздо веселее пинать ночами все подряд тачки, запаркованные на улице, слушая сладкую музыку противоугонных сирен.

Один из светских хулиганов ухитрился даже написать в почтовый ящик у Люка Картона. Вот уж анархизм так анархизм, причем акробатический! Марк попытался вообразить чувства растерянных девушек, которые получат завтра любовные письма, благоухающие мочой, налоговых инспекторов, разглядывающих чеки подозрительно желтого цвета, вонючие почтовые открытки. Мочиться в почтовые ящики – возможно, это последний летний революционный поступок. «Да здравствует эпистолярное хулиганство!»

В сущности, нет никакой разницы между обитателем из Нейи-сюр-Сен и жителем Во ан-Велен, разве что первый обожает второго. А теперь Жан-Жорж и его фаны карабкаются на строительные леса вокруг церкви Мадлен – ей поправляют фасад. На табличке написано: «ГОРОД ПАРИЖ РЕСТАВРИРУЕТ СВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ». По мнению Марка, на Мадлен не хватает кариатид, чтобы выдержать натиск толпы, хотя трубчатые конструкции держат удар. Чертовское проворство бурлит в крови у людей, хорошо принявших на грудь! За семь секунд они оказываются на крыше псевдогреческого храма наполеоновской эпохи и решают выпить там пивка. Вид с крыши открывается феерический. Париж похож на свой собственный зыбкий план, в масштабе 1:100. Если бы Гулливер (или Кинг-Конг, или Годзилла) наведался сюда, он раздавил бы в лепешку дома, как сласти из глазури. Жан-Жорж стоит над бездной, глядя на Бурбонский дворец.

– Смотрите! Вот там, прямо по курсу, – юг, Африка! Слева – русские, справа – америкашки. Первые дохнут от голода, вторые – от зависти, а третьи – от несварения желудка. В каждом порту бывшего СССР стоит атомная подводная лодка, готовая взлететь на воздух. Мафия правит США с тех пор, как убила Джона Кеннеди. Весь мир страдает, вакцины против этого мерзостного СПИДа никто так и не придумал, а мы тут тратим жизнь на всякую херню! Лишь бы потрахаться… Я ненавижу вас, шайка пидоров! Да еще и пиво теплое, как моча!

С этими словами Жан-Жорж роняет вниз бутылку, она пробивает лобовое стекло «роллс-ройса», который тянет на буксире малолитражка, как назло, именно в этот момент пересекающая площадь. Матье Кокто охватывает приступ неукротимого смеха, и он блюет на прохожих, издавая мерзкие пронзительные крики.

Жан-Жорж, больше всего похожий на записного онаниста, увлекающегося чтением медицинской энциклопедии, продолжает свой обличительный монолог.

– Да вы взгляните на себя, уроды! Сборище беспонтовых шлюх, вот кто вы такие! Бесполезные существа! От вас воняет! Возьмем, к примеру, ее… Он тычет пальцем в баронессу Труффальдино:

– У тебя что, зеркала дома нет, вобла ты сушеная? ЧЈ ты сюда приперлась, мумия восьмидесятилетняя? Старая кошелка, кровь небось только из носа-то и идет?

– Заткнись, жалкий педоимпотент! Насрать мне на тебя! Давай подставляй задницу – флаг тебе в руки! Спидоносец! Самовлюбленный червяк! Мешок со спермой! Прокаженный обрубок! Да ты моим дерьмом и голову мыть недостоин! Старушка сваливает. Тем лучше: исторгнутый бабой поток ругани остужает Жан-Жоржа. Слово берет Ари: