Евсей тем временем развернул замотанный в полотняную тряпицу хлеб и положил посредине. Тогда Мишка поднялся и сел на корточки перед бревном, уступив свое место Андрашу.

Евсей между тем нахваливал свою собаку:

— …Чтобы кусок когда стащила — такого озорства за ней сроду не водится. К примеру, режем свинью; так она к мясу нипочем не притронется. Но и чужого никого не подпустит.

— А моя — ворюга, мать ее за хвост! Поймаешь ее на воровстве, так она и не думает бежать. Уляжется на землю и смотрит на тебя: бей, мол, ежели рука поднимется! Ну, где там ударить, в бога мать!.. — Мишка взял себе ложку, дождался, когда возьмут остальные, и начал есть.

— Жалостью только портишь собаку! — высокомерно заметил Евсей. — Верно я говорю? — обратился он за поддержкой к чужаку. — Учить ее надо.

— Учить? — засмеялся Мишка. — Уставится на тебя умильно, в глазах чуть не слезы блестят… Тут не то что бить, а еще и погладишь плутовку. Да она и не встанет без этого, так и будет лежать на брюхе, покуда ее не приласкаешь.

— Какой резон держать такую собаку?

— Дом сторожит. Правда, она только лает, но при крайней нужде и расхрабриться может. По мне, собака что надо. Верно ведь? — Мишка тоже решил воззвать к постороннему.

— Верно, — кивнул Андраш.

— Моя Найда порядок знает. Вот я упомянул к примеру, забиваем свинью. Ежели мясо на полу валяется, пусть ненароком упало, собака вольна считать его своим. Подхватит — я ей слова не скажу. Но к тому, что лежит на столе или на полке, она не притронется. Иной раз и полка-то — доска, на две табуретки положенная, и мясо-то прямо против носа лежит, а собака нипочем не возьмет.

— Какого черта?

— Уж так она приучена!.. Или, скажем, обожрется требухой на охоте… — Евсей увидел, как Мишка усмешливо подмигнул напарнику, но недоверчивость слушателей не сбила его с толку, — и тут же бежит траву нужную искать, чтобы, значит, брюхо лечить.

— Это что! — засмеялся Мишка. — Вот у нас была кошка, мать ее шельму, до того заядлая охотница, в особенности когда с котятами. Воробьев, бывало, одного за другим таскает, страсть глядеть!.. Чего же ты не ешь, Евсей, угощайся!

Евсей кивнул и из вежливости подцепил ложкой чуток картошки.

— Так вот кошка эта… — продолжил свой рассказ Мишка, — бывало, скормит каждому котенку по два воробья и никак остановиться не может, в охотничий, значит, раж вошла. И ведь что удумала: вместе с третьим воробьем травку лечебную несет. Знает, стервозина, что котят с обжорства беспременно прохватит. — Мишка с невозмутимым видом дул на горячую картофелину, лишь глаза его смеялись.

Евсей положил ложку и потянулся за чаем. Выпив полкружки горячего взвара, он исподлобья взглянул на Мишку. Лоб его покрылся испариной.

— Не зря тебя по всей округе балаболкой кличут, — сказал он. Допил чай, завернул хлеб в чистую полотняную тряпицу со следами глажки и обратился к чужаку: — Кто в собаках разбирается, тот сразу видит, до чего умница моя Найда.

— Ага, — глухо отозвался чужак. Все это время он с застывшим лицом прислушивался к разговору и ни разу не улыбнулся Мишкиным шуткам. Еду из общей посудины всегда зачерпывал последним, и, не обратись Евсей к нему напрямую, он бы и рта не раскрыл.

— Вот только жаль, что стареть стала, — прибавил Евсей.

— Стареть? Да она скоро ощениться должна.

— Верно. Этого я и жду, — сказал Евсей, удивленный, что от незнакомого человека не укрылась эта не для каждого глаза заметная деталь. — Одного щенка оставлю себе.

— А другого продали бы мне, — вырвалось вдруг у чужака. Он тотчас же и сам пожалел, что высказал вслух свое внезапно возникшее желание, и понурил голову.

Евсей смерил его взглядом:

— И на какие шиши вы его прокормите?

У незнакомца дернулось веко.

— Что сам ем, то и щенок есть будет, — хрипло ответил он.

— Все равно ведь я какого получше себе оставлю.

— Значит, какой от природы покажется лучшим. Не беда. Тот, что мне достанется, будет не хуже.

— Лучший, он и есть лучший. Остальные могут быть хорошими, но лучший-то ведь один. Или, по-вашему, я не разбираюсь в собаках?

— Вы для них неплохой хозяин. Но если я для своего щенка окажусь еще лучшим хозяином, стало быть, и щенок у меня вырастет наилучший.

— Охотник вы, что ли? То есть дока по этой части?

Незнакомец молча стал собирать посуду.

— Потому как через мои руки не один десяток собак прошел.

Чужак кивнул головой и унес посуду в дом.

Когда он вышел, кисет гостя был в руках у Мишки, который отсыпал себе на закрутку добрую щепоть табака.

Получив от Мишки кисет, Евсей протянул его чужаку.

Тот принял кисет, а Евсей продолжил разговор:

— Знаете, до чего умная собака Найда? Каждое слово понимает.

В руках у Мишки застыла наполовину скрученная цигарка. Евсей заметил это.

— Только что говорить не умеет, — добавил он.

— Она и говорить умеет, — вдруг сказал незнакомец.

Мишка расхохотался. Из полусвернутой цигарки просыпался табак.

— Ну, конечно, голос она подает, — согласно кивнул Евсей.

— Говорить умеет, — повторил чужак. Он опустился на корточки, положил ладонь на пожухлую, опаленную жаром близкой угольной ямы траву. Взгляд его устремился на собаку.

Найда, тихонько поскуливая, на брюхе подползла к нему. Обнюхала руку незнакомца, но не лизнула ее.

— Найда, на место! — Евсей сердито ткнул перед собой туда, где перед этим лежала собака.

Найда послушалась. Села у ног хозяина, не сводя глаз с незнакомца.

Лесничий встал, закинул ружье за плечо, поправил ремень.

— Ну, бывайте здоровы. — И повернул прочь. Ноги его, обутые в поршни из мягкой кожи, ступали неслышно. За поясом сзади поблескивал топорик, которым он будет снимать бересту на туеса.

На другой день углежоги вскрывали ямы; стоя на самом верху кучи, они задыхались в дыму, в жаре и в угаре.

— Ах, мать твою!.. По моей прикидке, тут кубометра полтора будет, а то и меньше, — сокрушался Мишка. — Выходит, зря старались.

— Ничего. Зато в другой больше возьмем, — утешал его напарник.

По перепачканным сажей лицам ручейками струился пот, грязные рубахи липли к спине. Углежоги работали проворно, подбадривая друг дружку, как обычно трудятся люди на сдельщине. Заработок им начисляли в конторе по количеству кубометров готового угля.

Они почти не разговаривали, пока не выбрали весь уголь из ямы, разве что изредка перебрасывались словом. Достаточно было жеста, чтобы другой понял, что ему требовалось делать.

Когда весь уголь был выбран на край ямы, Мишка окинул взглядом всю кучу. Завидев дымящуюся головешку, он тотчас залил ее водой, чтобы на воздухе не занялась огнем.

Андраш спустился к роднику и принес два ведра воды; одно поставил возле кучи угля, другое отнес в избушку.

Мишка тоже прошел в дом; утер лицо, зачерпнул кружку воды и жадно выпил. Тотчас же на лбу у него выступили бисеринки пота. Протянув руку назад, он одернул прилипшую к спине рубаху.

— Уф, — вздохнул он. — С одной управились, принимайся за другую. И так всю жизнь до самой смерти, будь она трижды неладна! — Он выругался. — Вот я тебя спрашиваю: кто умнее — машина, лошадь или человек?

— Человек умнее машины, — сказал Андраш.

— Может, объяснишь почему?

— Потому что человек изобрел и сделал машину.

— А вот и неправда! Машина умнее человека, а человек умней лошади. Объяснить почему?

— Объясни.

— Машина ни на аршин не сдвинется, пока не задашь ей корма. Сперва изволь залить ей брюхо соляркой или бензином. Чуешь разницу? А человек — он и на голодное брюхо работать не откажется. Кляча же и того дурее: мало что нежрамши тянет, так еще и покоряется человеку, хотя он против нее слабак. И все сносит безропотно, что твоя великомученица.

— Что же, по-твоему, ей остается делать?

— Леший ее знает… Хотя иная лошадь себе на уме и знает, что делать. Я, к примеру, слыхал про одного хозяина, жестокий был человек, бил свою лошадь смертным боем. И вот однажды повел он ее к ручью на водопой. Лошадь сперва его сбросила, а потом копытами затоптала. Так и утонул в ручье, а воды там было по колено! Хочешь верь, хочешь нет, за что купил, за то и продаю. Но вот тебе доподлинная история, это у нас случилось каких-нибудь полгода назад… Рябчика нашего не видал? Племенной жеребец, потомков от него по всей округе встретишь… Ну так вот Рябчик этот прижал конюха к стенке стойла да так, что раздавил мужику все внутренности — печенку, кишки, как есть все нутро. Через две недели конюх и помер. Ужас до чего злой был мужик, что животному, что человеку норовил в глотку вцепиться. Прежде он, вишь, охранником был… Правда, мой старший сын тоже по этой части служит, но он людей не забижает. Ну да не об том речь… И что бы ты думал? Теперь этого дьявола — Рябчика нашего — сопливая девчонка обихаживает: кормит, поит, уму-разуму учит. И скачет на нем как угорелая. А он, окаянный, слушается эту соплячку не хуже, чем я свою старуху, или еще того пуще.