Соколов усмехнулся, но шагнул вперёд с опаской, точно на тонкий лёд. Ника скорее машинально, чем сознательно, придержала его за локоть. Соколов укоризненно взглянул на неё.
— Это мне по рыцарским канонам положено предположить вам руку.
Прозрачный пол только намёком отражал их ярко освещённые фигуры, а сквозь него теперь просматривалась серебристо-серая поверхность Плутона, изрезанная извивами и иероглифами чёрных теней.
— Как, впечатляет? — спросил Игорь.
— Впечатляет, — спокойно согласился Соколов и ещё раз, уже смелее, притопнул ногой. — Непонятно только, к чему такие театральные эффекты?
— А для того, — Игорь повёл рукой вокруг себя, — чтобы можно было без помех пить настоянный на звёздах волшебный напиток космических тайн.
Ника засмеялась и добавила:
— А ещё для того, чтобы удобнее было следить за причаливанием, швартовкой, погрузкой и отходом кораблей.
Соколов достал из кармана большой белоснежный платок, не торопясь вытер лицо и шею.
— И везде-то они побывали, и все-то они видели, — пробормотал он, спрятал платок в карман и лишь теперь обратил внимание на мощную колонну, тянущуюся к звёздам. — А это что за сооружение?
— Это и есть наш корабль, так сказать, вид вблизи. Прошу любить и жаловать.
Запрокинув голову, Соколов несколько критически разглядывал вздымавшийся над ним «Смерч».
— Ничего, — сказал он наконец, — но, судя по голографиям, я ожидал большего.
— Недостаёт иллюминации и цветочных ожерелий?
— Что цветы? Эфемеры! — невозмутимо ответил Соколов. — Дело в масштабах. Мне не раз приходилось вот так же, рядом, видеть планетарные лайнеры. Это действительно впечатляющие конструкции! Размеры, элегантность линий и внутренний комфорт. А это, — он ещё раз, запрокидывая голову, оглядел корабль, — нечто вроде древних ракет на химическом топливе.
Слушая его, Игорь с нарастающим выражением грусти на лице покачивал головой.
— Древних ракет? Да что вы! Эта штука, — он презрительно кивнул на корабль, — хуже. Много хуже!
Соколов усмехнулся.
— Почему же?
— Потому что она опаснее.
Тень беспокойства скользнула по лицу Соколова, Ника с трудом сдерживала улыбку.
— Гораздо опаснее, — печально повторил Дюк и со вздохом погладил нейтридный корпус корабля ладонью. — Судите сами, чем заправлялись древние ракеты? Такими натуральными, домашними, хорошо приручёнными веществами, как водород и кислород. Да их можно было черпать вёдрами и носить в начальные школы, чтобы ставить там показательные опыты по влиянию низких температур на свойства материалов! Немыслимо, но даже при взрывах энергоустановок и двигателей у экипажа были шансы уцелеть. История космоса знает такие случаи. А теперь? — Игорь безнадёжно махнул рукой. — Гипервещество, на котором работают ходовые двигатели, только и дожидается, как бы вырваться на свободу из-под контроля автоматики гашения и ахнуть так, чтобы от корабля вместе с его бедным экипажем не то что пыли, но и атомов не осталось.
Ника наконец не выдержала и сказала со смехом:
— Да не слушайте его, Александр Сергеевич! Он вас пугает!
Игорь прижал руку к сердцу.
— Я? — Он покачал головой и снова с грустью и нежностью погладил корпус корабля. — Ни в коей мере. Я только беспристрастно констатирую очевидные и, если можно так выразиться, вопиющие факты. А факты — вещь упрямая.
— Да, факты вещь упрямая, — хладнокровно согласился Соколов, тоже погладил ладонью корпус корабля и бодро сказал: — Что ж, сквозь тернии — к звёздам!
Корабль будто услышал его призыв; с пугающей медлительностью в его корпусе раздвинулась, будто прорезалась, входная дверь, и мягко осветилась кабина внутреннего, корабельного лифта.
…В этот самый момент Лорка скорее услышал, чем почувствовал позади себя лёгкое движение, обернулся и увидел улыбающегося Аргоняна. Гаспар Тагорович был старчески массивен, по-рембрандтовски выразителен и медлителен в движениях. У него были умные, насмешливые, близко посаженные глаза, небольшой рот с полными, чувственными губами и большой мясистый нос.
— Здравствуй, командир, — певуче сказал он и, ласково приобняв за плечи, посадил на старое место поднявшегося ему навстречу Лорку.
— Здравствуй, Гаспар Тагорович.
Они были старыми знакомыми, собственно, все экипажи гиперсветовых кораблей были Аргоняну старыми знакомыми, но, помимо этого, несмотря на большую разницу в годах, они ещё чисто по-человечески симпатизировали друг другу.
Неторопливо, основательно усевшись на своё рабочее место, а только с этого места начальник порта вёл свои дела с командирами кораблей, Аргонян принялся с улыбкой разглядывать Лорку.
— Все такой же красивый и сильный. И все такой же бродяга и непоседа. Разве можно так часто оставлять одну молодую жену-красавицу?
— Приходится. А то у тебя все корабли разворуют, Гаспар Тагорович.
Скрывая смущение, Аргонян раскатисто откашлялся, но Лорка безжалостно продолжил:
— Как же это ты не уследил за «Вихрем»? Такой был корабль!
Аргонян покачал головой.
— Какая невоспитанная молодёжь! Неделикатная, жестокая! — Он шумно вздохнул и, сменив тон, печально сказал: — Недоглядел, проворонил. Наверное, старый стал, на Землю пора, в Дом космонавтов, на покой.
Он сердито шевельнул густыми чёрными бровями.
— Но подумай сам, кто мог представить, что в наше просвещённое, интеллигентное время существуют космические жулики-рецидивисты? Ума не приложу, как, под каким соусом они в порт проникли? Прямо невидимки какие-то, духи астральные!
И непривычно серьёзно, даже подозрительно взглянул на Лорку.
— Скажи по совести, тебе не страшно идти на Кику?
— Страшновато. Да ведь не первый раз, справимся.
— И ещё один вопрос… — Аргонян облокотился на стол, спросил тихо: — Скажи, Федя, только по совести, почему ты не берёшь с собой живности? Кошечку, собачку, попугая? В прежние рейсы ты всегда брал кого-нибудь.
Лорка улыбнулся, щуря свои зеленые глаза, уважительно проговорил:
— Ох и хитрый ты человек, Гаспар Тагорович.
— Должность, понимаешь ли, такая. Ну, ну?
Помолчав, Лорка коротко рассказал Аргоняну о своём ориентировочном предположении, что кикиане, пользуясь земными кораблями, могли заслать на базы да и на саму Землю искусно сделанных роботов. Но не в облике человека, такой робот, по общему мнению, был бы довольно быстро разоблачён — в поведении человека множество нюансов, тончайших физических и психологических штрихов, которые не поддаются моделированию даже людям, изучившим самих себя в совершенстве. Что уж говорить о попытках такого моделирования инопланетянами! На животных же, которые часто гостят на кораблях, обращают куда меньше внимания, да и поведение их гораздо примитивнее.
Лорка заметил, как преобразилось лицо Аргоняна, и замолчал.
— Продолжай! — сердито сказал Аргонян. — Я слушаю.
Лорка пожал плечами.
— Да я уже рассказал. Создание совершённой модели животного-робота не проблема, такие опыты ставились многократно. Такого робота можно наделить дополнительными функциями, вовсе не свойственными настоящему животному. Например, он может собирать и передавать информацию или даже… — Лорка не договорил и выразительно взглянул на Аргоняна.
— Договаривай, зачем стесняешься? Или даже угонять космические корабли из портов, которыми руководят старые растяпы. — Аргонян задумчиво потеребил свой мясистый нос и спросил с откровенным интересом: — Слушай, а ты действительно веришь, что такое возможно?
Лорка засмеялся.
— Верить можно по-разному.
— Ты не крути, говори прямо. Это тебе не любовное объяснение.
Федор задумался. Верил? Пожалуй, нет. Слишком уж нелепо выглядел бы зверь за пультом управления корабля. Не столько разум, сколько все его существо протестовало против такой возможности. Не верил? Тоже нет! Он хорошо знал, как многое, казавшееся людям совершенно невозможным, вдруг становилось не только возможным, но и простым, более того — естественным, и тогда упрямое сердце переставало протестовать против этого. Он не то чтобы верил или не верил, а просто страховался, чтобы избежать даже маловероятного. Кроме того, кикианские роботы вовсе не обязательно должны иметь постоянный звериный облик. Это могут быть роботы трансформативные, которые в зависимости от обстановки или по команде меняют свой внешний облик. Зверь, человек, инопланетный сапиенс — все это может быть заключено в одной протоформе.
