Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Слишком весело?

— Слишком. Вот именно, — соглашается Сибилла.

Весело, о да. Маленький веселый городок с журнальной обложки. Образцовый городок.

Ньюарк попал в штиль посреди океана времени: если бы не вид автомобилей, можно было бы подумать, что на дворе тысяча девятьсот восьмидесятый год. Или шестидесятый. Или сороковой. Материнская нежность, бейсбол, яблочный пирог, церковь по воскресеньям. Вот именно. Захариас качает головой и делает успокаивающий жест.

— Пошли, — шепчет он. — По дороге к сердцу храмового комплекса двадцатый век отстанет.

Захариас решительно шагает по полю для гольфа; несмотря на длинные ноги, Сибилла поспевает с трудом. Минута — и первый вал позади. Внутри священного восьмиугольника замкнулся круг времен: замкнулось «пространство пересечения жизни и смерти». Сибилла ощущает присутствие темных сил жизни и смерти, духи покоя утешают ее. Мир живых не имеет власти в этой области мертвых. Домики, лужайка, игроки становятся бестелесными тенями, суетливые желтые гольфмобили — мелкими жучками, туристы — туристов просто не видно.

Сибилла потрясена масштабами и симметрией древнего святилища. Какие духи здесь спят? Захариас призывает их к жизни, взмахивая руками подобно жрецу…

Он столько успел рассказать про этих людей. Хоупвеллская культура — а как они сами себя называли? Узнаем ли мы когда-нибудь? Кто-то насыпал эти валы двадцать веков назад. А теперь Захариас вызывает их к жизни — ради нее.

— Видишь? Видишь их? — шепчет он почти свирепо.

И она видит. Опускается туман, просыпаются курганы, появляются их создатели. Они рослые, жилистые, смуглые. Тела едва прикрыты сверкающими медными нагрудниками. Пестреют ожерелья из кремневых дисков, браслеты — костяные, слюдяные, черепаховые, из зубов медведя и ягуара, нитки грубого жемчуга неправильной формы, каменные и терракотовые кольца, круглые металлические вставки в мочках ушей, набедренные повязки из шкур всевозможных зверей. Жрецы в затейливых одеяниях и жутких масках, вожди в коронах из медных стержней с холодным достоинством шагают вдоль каменных стен.

Глаза их светятся необыкновенной энергией, их культура щедра и расточительна, полна жизни. Но Сибилле они не кажутся чужаками, поскольку их энергия — энергия мертвых, а жизненная сила — сила ушедших.

Вот раскрашенные лица, немигающие взгляды: похоронная процессия. Поклонившись своим богам у каменных алтарей, похожих на лабиринты, процессия обходит большой круг и восьмиугольник, потом направляется дальше, к гробницам. Захариас и Сибилла стоят посреди поля, на них никто не обращает внимания.

— Пошли за ними, — говорит Захариас.

Для Сибиллы он превращает прошлое в реальность. Силой его искусства она приобщается к этой цивилизации мертвых. Как просто, оказывается, отойти в глубину времен! Сибилла понимает, что может спокойно погрузиться в неизменное прошлое в любой его точке. Только сегодняшний день, открытый и непредсказуемый, сулит беду.

Сибилла и Захариас плывут сквозь дымку над широким лугом, не касаясь ногами земли. Оставив восьмиугольник позади, они идут по широкой мостовой туда, где у рощи вековых дубов возвышаются курганы.

Посреди широкой просеки земля покрыта слоем глины и присыпана песком с мелкой щебенкой. Поверх этого фундамента возведен «дом мертвых» без крыши — четырехугольная ограда из деревянных кольев. Внутри ограды — прямоугольная деревянная гробница на глиняной платформе, где лежат рядом, вытянувшись во весь рост, двое: мужчина и женщина. Они молодые и прекрасные даже в смерти. Тела украшены ожерельями из желтоватых медвежьих зубов, медными нагрудниками, медными браслетами, в ушах блестит медь.

Лица жрецов по углам дома мертвых скрыты уродливыми рогатыми деревянными масками, в руках у каждого — жезл в виде бледной поганки из дерева, покрытого медным листом. Один из жрецов заводит хриплую песнь, остальные возносят жезлы к небу, потом резко опускают к земле. Это сигнал: пора нести погребальные дары. К дому мертвых тянутся колонны людей с тяжелыми мешками на спинах. Никто не плачет, напротив, в глазах счастье, на лицах — блаженство. Здесь знают то, что забудут представители позднейших культур: смерть вовсе не конец. Напротив, смерть это естественное продолжение жизни. Ушедшим друзьям можно только завидовать. В потустороннем мире с такими дарами они будут жить по-королевски: в мешках — медные слитки, метеоритное железо, серебро, жемчуг, ожерелья из раковин, медных и железных бусин, деревянные и каменные пуговицы, металлические ушные вставки, куски обсидиана, изображения животных, вырезанные из сланца, кости, черепахового панциря, церемониальные топоры и ножи из меди, свитки слюды, человеческие челюсти, отделанные бирюзой, грубая и темная глиняная посуда, костяные иглы, отрезы ткани и опять украшения — свившиеся кольцом змеи из черного камня. Волна приношений накрывает и гробницу, и тела усопших.

Когда дары заполняют гробницу целиком, жрецы подают новый сигнал. Жезлы поднимаются вверх, люди выстраиваются кругом по краю просеки, звучит ритмичный погребальный гимн. Захариас начинает подпевать без слов, у него неожиданно красивый оперный бас. Пораженная Сибилла смотрит на него почти с благоговением. Взяв Сибиллу за руку, Захариас внезапно требует:

— Ты тоже пой!

Сибилла нерешительно кивает. Голос ее сначала дрожит, потом она всерьез включается в ритуал. Голос Сибиллы крепнет. Ясное, чистое сопрано, сверкая, возносится к небу и перекрывает остальные голоса.

Приходит время последнего подношения: мальчики заваливают дом мертвых хворостом, толстыми сучьями — всем, что может гореть. Из дубовой рощи на просеку выходит обнаженная женщина с пылающей ветвью — точнее, девушка со светлой кожей и стройным телом, раскрашенным горизонтальными красными и зелеными полосами по груди, бедрам и ягодицам. Девушка бежит, длинные черные волосы развеваются плащом за ее спиной. Она подбегает к дому мертвых и погружает факел в хворост; танцуя, обходит гору сучьев, поджигая их то здесь, то там. Языки пламени неистово взмывают в небо; девушка бросает догорающую ветвь в самый центр погребального костра. Огонь быстро пожирает дом мертвых, опаляя лицо Сибиллы.

Землю начинают подносить, когда еще тлеют угли. Делом заняты все члены общины, кроме жрецов, стоящих по четырем сторонам просеки, и девушки, упавшей на краю вырубки, как брошенная тряпка. Землю берут из карьера за деревьями. Каждый, как может, несет крупные жирные комья: в плетеной корзине, в кожаном переднике, голыми руками. В тишине люди сбрасывают принесенную землю в пепел, потом идут за следующей порцией. Двигаются цепочками друг за другом, в торжественном порядке.

Сибилла смотрит на Захариаса, тот кивает. Вместе они вливаются в одну из цепочек. В карьере Сибилла захватывает тяжелый глинистый ком и несет его к растущему кургану. Возвращается обратно, еще раз, и еще. Курган быстро растет: два фуга, три, четыре. Круглый волдырь вспухает на глазах, ограниченный по сторонам неподвижными фигурами жрецов; тысячи пар босых ног плотно утаптывают землю. Сибилла думает, что смерть действительно нужно праздновать вот таким образом. Грязная одежда липнет к мокрой спине, но Сибилла продолжает ходить со священным грузом от карьера к кургану, чувствуя неземной восторг.

В какой-то момент чары разрушаются. Сибилла не знает, что случилось, но дымка рассеивается, солнце режет глаза, жрецы, строители и незаконченный курган исчезают. Они с Захариасом снова оказываются внутри каменного восьмиугольника. По полю вокруг бегают гольфмобили. Трое детей с родителями стоят в нескольких шагах и смотрят на них, не отрываясь. Мальчик лет десяти указывает пальцем на Сибиллу и спрашивает пронзительным голосом, разносящимся по всему Огайо:

— Пап, у этих людей что-то случилось? Они такие странные!

— Тише, Томми! — негодует мама. — Разве тебя не учили вести себя прилично?

Папа отвешивает сыну оплеуху и удаляется, таща Томми за руку. Семейство уходит на другой конец парка.

Сибиллу бьет крупная дрожь. Она отворачивается, закрыв глаза руками.

3
{"b":"279331","o":1}