— Да, — соглашается Захариас. — Но это в прошлом.

— Мы тебя прощаем, — кивает Мортимер.

— Мы приветствуем тебя среди нас! — объявляет Сибилла.

Дальнейший разговор касается планов на ближайшие месяцы. Работа Сибиллы на Занзибаре почти закончена; надето она собирается в Сион — привести в порядок диссертацию. Мортимер и Нерита хотят в Мексику, посмотреть на древние храмы и пирамиды. Захариаса ждет дорога в Огайо, к любимым курганам. Осенью все соберутся в Сионе — обсудить зимние увеселения: тур по Египту, например, или посещение Мачу-Пикчу в Перу. Руины и раскопки им в радость: где больше потрудилась смерть, там мертвецы счастливее. Постепенно они возбуждаются, лица краснеют; слова льются непрерывным потоком, речь превращается в болтовню. Мы не будем сидеть на месте! Зимбабве, Паленке, Ангкор, Кносс, Ушмаль, Ниневия, Мохенджо-Даро. Жестов, улыбок, взглядов и даже слов им уже не хватает. Их движения смазываются, реальность становится сомнительной. Для Кляйна они уподобляются марионеткам, дергающимся на грубо намалеванной сцене; жужжащим насекомым вроде ос, пчел или москитов. Разве не сливается в жужжание разговор о путешествиях, фестивалях, Вавилоне, Мегиддо и Массаде? Он их больше не слышит, он ушел от них на другую волну, он лежит, улыбаясь, глядя в пространство и отпустив разум на волю. Почему они его больше не интересуют? Все понятно: происходящее — знак его окончательного освобождения. Старые цепи сегодня упали. Присоединится ли он к ним? С какой стати? Может, он отправится в путешествие вместе с ними, а может, нет, повинуясь капризу. Скорее всего, нет. Почти наверняка нет. Ему не нужна компания. У него собственные интересы. Он больше не будет следовать повсюду за Сибиллой. У него нет потребности, нет желания, ему не нужно ничего искать. Для чего ему становиться одним из них — странником без корней и моральных устоев, призраком, облеченным в плоть? Почему он должен принимать обычаи и ценности тех, кто предал его смерти бесстрастно, как прихлопывают насекомое, просто потому, что он надоел и раздражает? Негодования или ненависти он не чувствует, но его выбор — быть самому по себе, отдельно. Пусть они порхают от одной руины к другой, пусть гоняются за смертью с континента на континент. Он пойдет своей дорогой. Сейчас, когда он переступил границу миров, Сибилла больше не имеет для него значения.

«Увы, сэр, ни на что нельзя полагаться».

— Мы пошли, — тихо говорит Сибилла.

Он молча кивает.

— Встретимся, когда обсушишь крылышки! — Захариас трогает его костяшками пальцев: прощальный жест, принятый только у мертвецов.

— Увидимся, — говори! Мортимер.

— Увидимся, — говорит Гракх.

— Пока, — говорит Нерита.

Никогда, говорит Кляйн без слов, но так, чтобы было понятно. Никогда. Никогда. Никогда. Я никогда больше не увижу ни одного из вас. Я никогда не увижу тебя, Сибилла. Слоги отдаются эхом от сводов черепной коробки; слово «никогда» перекатывается через все существо Кляйна, как прибой, очищая и врачуя. Отныне он свободен. Отныне он одинок.

— Прощай! — кричит Сибилла из коридора.

— Прощай! — отвечает Кляйн.

Прошли годы, прежде чем Кляйн увидел Сибиллу снова, но последние дни девяносто девятого года они провели вместе, стреляя додо под сенью могучей Килиманджаро.