– Ладно. Заканчивай. Спать пора.

Он проводил Леру в большую, темную комнату, где в три ряда стояли металлические кровати с панцирной сеткой. Возле каждой кровати размещалась тумбочка. Ничего, кроме кроватей и тумбочек в комнате не было. Даже шкафов. На кроватях лежали мальчики и, что очень поразило Леру, все на правом боку. Саныч подвел Леру к свободной кровати в среднем ряду и прошептал ему в самое ухо:

– Верхнюю одежду положишь в тумбочку. Ботинки поставишь под кровать. Спать на правом боку.

Он подтолкнул мальчика к кровати, а сам направился к выходу. Лера быстро разделся и юркнул под тонкое байковое одеяло. Тут, вытянувшись во весь рост, он вдруг остро почувствовал, как устал за прошедший день. Болели мышцы рук и ног, ныла натруженная спина, пекло натертую ладонь. Но все эти боли были ничто в сравнении с чувством голода, которое последние два часа мучило мальчика и с каждой минутой становилось все острее и нестерпимее. Сколько себя помнил Лера, каждый вечер перед сном мама давала ему стакан молока с шоколадной конфетой. Лерин желудок привык к этому ритуалу, и сейчас он настойчиво требовал его исполнения. Лера тяжело вздохнул. Молоко с конфетой вызвали другие, более тягостные воспоминания. Лера вспомнил их большую квартиру в центре Ленинграда, свою детскую комнату, полную игрушек, мягкую кровать с пуховым одеялом и конечно маму. Вспомнил мамины ласковые руки, нежные объятия и поцелуи. Горький комок сдавил горло мальчика. Он резко перевернулся на живот и уткнул лицо в подушку, чтобы никто из соседей не слышал рыданий, неожиданно вырвавшихся из его груди. В течение следующих нескольких минут его тело сотрясалось под одеялом. Но лишь раз легкий всхлип вырвался из-под подушки. Никто из ребят Лериного отряда его не услышал. Тем временем, плач отнял у мальчика последние силы. и вскоре рыдания стали стихать, веки смежаться, а сознание погружаться в глубокий, исцеляющий сон.

Так закончился первый день пребывания Леры Лопухина в интернате для детей врагов народа. За ним последовали второй, третий и…. пятьдесят седьмой. Почти два месяца прожил Лера в интернате, когда однажды его вдруг вызвали к директору. Саныч самолично довел его до дверей директорского кабинета, взял за руку и провел внутрь. Первого, кого увидел Лера, войдя в кабинет, был его хозяин. Директор интерната сидел за столом и что-то писал в тетради, низко склонив голову. Слева от директорского стола на высоком стуле Лера, к своей радости, увидел Клавдию Михайловну, а еще дальше (мальчик в первые мгновения не мог поверить своим глазам) в глубоком кресле сидела тетя Зоя. Лицо тети Зои светилось счастливой улыбкой, а по щекам текли слезы.

Последний раз Лера видел тетю в сентябре прошлого года. Вскоре после ареста папы она приехала к Лопухиным и прожила у них около недели. Лера хорошо помнил свою тетю и сейчас, увидев ее, тут же узнал. А узнав, бросился к ней со всех ног, совершенно позабыв о присутствии в комнате посторонних людей. Тетя Зоя поднялась из кресла и успела сделать навстречу Лере пару шагов, когда тот с разбега врезался ей в живот, уткнулся в него лицом и, обхватив тетку обеими руками, крепко прижался к ней всем телом.

С минуту они стояли, обнявшись, посреди комнаты в полной тишине.

– Кх, кх, – услышал Лера за своей спиной осторожное покашливание Саныча, вслед за которым раздался его зычный голос, – так… вот… воспитанник Лопухин по вашему приказанию доставлен.

– Спасибо, Владимир Александрович, – кивнул головой директор, – вы можете быть свободным.

– Зоя Владиславовна, – обратился он к Лериной тете, – последняя формальность. Распишитесь пожалуйста здесь.

Он обмакнул ручку в чернильницу и протянул тете Зое. Та поспешно черкнула свою роспись и, возвращая ручку, тихо спросила, запинаясь:

– Мы… можем быть… свободны?

По лицу директора пробежала виноватая улыбка.

– Да, да, конечно. Только заберите у Пелагеи Петровны личные вещи Валерия.

Спустя четверть часа Лера шел через интернатский двор, держась за руку тети Зои. Вернее, он не держался за теткину руку, а тянул ее за собой в сторону главных ворот. Лера все еще не мог поверить, что страница его жизни, связанная с интернатом для детей врагов народа, окончательно перевернута. Ему казалось, что вот сейчас раздастся громоподобный голос Саныча: Лопухин, а ну живо в строй! И ему снова придется маршировать в строю по темным коридорам из спальни в класс, из класса в столовую, из столовой в спальню и так всю жизнь. Лишь когда они с тетей, миновав проходную и пройдя два квартала по улице, завернули за угол, Лера вздохнул с облегчением: свобода!

На трамвае они доехали до железнодорожного вокзала, и тетя Зоя купила билеты на ближайший поезд до Москвы. До отправления поезда оставалось более трех часов, и Лера с тетей отправились в привокзальный ресторан. Когда тетя Зоя заказывала официанту по порции борща и гуляша, Лера не удержался и попросил тетю заказать ему двойной гуляш. За два месяца, проведенных в интернате, Лере лишь дважды довелось поесть мясное блюдо. То были жесткие, пережаренные котлеты, величиной чуть больше пуговицы на его шубе. И сейчас, сидя за ресторанным столом, Лере казалось, что он мог бы съесть за раз телячью ногу. Однако после огромной тарелки борща, гуляш Лера осилил с трудом, а от пирожного с чаем отказался вовсе.

В купе вагона, разместившись на верхней полке, Лера, едва коснувшись головой подушки, тут же уснул, а проснулся лишь утром следующего дня, когда поезд подъезжал к Москве.

До переезда в Москву Лера мало что знал о своей тете. Теперь же, поселившись в ее однокомнатной квартире в самом центре столицы, в Столешниковом переулке, мальчик с удовольствием слушал по вечерам теткины рассказы о ее богатой событиями жизни. Ровесница двадцатого века, она, как и Лерина мать, родилась в Петербурге, в зажиточной семье крупного промышленника. Училась в гимназии, а затем в Смольном институте благородных девиц. Знала несколько иностранных языков и мечтала о замужестве с любимым человеком. В общем, детство и отрочество Зои Воронковой протекало гладко и безмятежно. Но тут грянула война. В шестнадцать лет Зоя оставила Смольный институт и записалась на краткосрочные курсы сестер милосердия. Через месяц она оказалась в прифронтовом госпитале. Уже по прошествии нескольких дней ухода за тяжелораненными бойцами романтический патриотизм, побудивший девушку оставить уютный Петербург, был забыт. И если бы не врожденное чувство ответственности за принятое обязательство, Зоя, подобно многим своим сверстницам, не задержалась бы долго в госпитале. Но девушка проявила характер и постепенно тяжелая (как физически, так и морально) работа сестры милосердия стала для нее привычной.

Там, в госпитале Зоя встретила свою любовь. Объектом ее пылких чувств стал двадцатичетырехлетний унтер-офицер с тяжелым ранением левого плеча. До войны Владимир, так звали унтер-офицера, учился в московском университете. С началом военных действий он оставил учебу и добровольцем ушел на фронт. Однако воинственный пыл у молодого человека вскоре угас и сменился стойким убеждением в необходимости скорейшего прекращения кровавой бойни. На этой почве он сошелся с большевиками и стал активным пропагандистом их идей. За те три недели, что Владимир находился в госпитале, он сумел привить эти идеи Зое, и она стала членом большевистской партии. После окончания лечения Владимир был комиссован и уехал в Москву. Вслед за ним туда же отправилась Зоя.

В Москве молодые люди сняли небольшую меблированную комнату и активно включились в революционную работу. После Октябрьской Революции Зоя занимала ответственные должности в Моссовете, а позднее стала работать в наркомпросе, у Луначарского. С началом Гражданской войны Зоя и Владимир неотлучно находились в гуще военных событий. Она – в качестве комиссара, а он – командира различных воинских частей.

После войны Зоя окончила институт Красной профессуры, и вскоре ее назначили деканом одного из факультетов сельскохозяйственной академии им. Тимирязева. Владимир же был направлен на работу в ОГПУ. Брак свой они оформили официально, однако детей у них не было. Возможно, это явилось одной из причин разлада в их отношениях. После почти десяти лет совместной жизни Зоя с Владимиром расстались. Вскоре бывший муж встретил другую женщину, они поженились, и через год у них родилась дочь. Тем не менее, Владимир с Зоей продолжали поддерживать между собой связь. Они часто звонили друг другу, а иногда даже встречались. (Именно бывший муж, который к тому времени работал в центральном аппарате НКВД, помог Зое вызволить племянника из интерната для детей врагов народа).