— Не понимаю, к чему ты клонишь…

Он прервал её, устало подняв руку.

— На днях Ван Галь спросил меня, почему мы сражаемся с повстанцами, если это Империум хочет спустить с нас шкуру. Он удивлялся, почему мы просто не перейдем на сторону тау, как все остальные жалкие придурки, которых поимели в этом бардаке. Знаешь, что я ему ответил?

Открыв глаза, Хардин посмотрел на северянку ужасающе пустым взглядом.

— Ни хрена я ему не ответил.

— Вендрэйк, сохраняй терпение. Диадема — именно то, что мы искали, и, как только полковник передаст сообщение…

— Будет слишком поздно, — покачал головой капитан. — Нет, женщина, нам что-то нужно прямо сейчас. Может, ты права, и комиссар окажется чертовым фанатиком, но он — наш единственный шанс.

По-прежнему погруженный в раздумья, Мэйхен вошел в лагерь. Отмахнувшись от нерешительных требований часовых назвать пароль, рыцарь зашагал между беспорядочно раскинувшихся жилтентов, к речному берегу и заякоренным кораблям. Флотилия представляла собой жалкое зрелище: большинство похищенных канонерок и транспортных судов были не более чем поеденными ржавчиной остовами, явно на последнем издыхании.

«Как и сам полк, в общем-то», мрачно подумал Джон. Здесь собрались примерно триста пятьдесят человек, практически все, кто остался от восьми сотен бойцов, покинувших Провидение целую жизнь назад. Эти арканцы выжили, но стали призраками себя прежних…

Скрюченные тени, на вороньей дороге потерянные, что ведет из Отчаянья в Бред…

Мэйхен злобно выбросил Темплтона из головы, пытаясь сосредоточиться на реальности, но тон и сплетение поэмы тут же начали просачиваться обратно, намекая на смыслы, в понимании которых он не нуждался — или не хотел их понимать. Всё серобокие были худыми на грани истощения, с воспаленными глазами, которыми моргали слишком часто или не моргали вообще.

Души обнаженные, пред пустыми зеркалами односторонними, что судьбой или счастьем растраченным созданы, в бездну смотрят дерзновенно или испуганно…

Большинство арканцев страдали от множества болезней — ножной или кишечной гнили, трясинной лихорадки или болотных ожогов, серочешуйной сыпи или лопникожи… Поименный список мелких пыток Федры оказался таким же бесконечным, как извивы Клубка, и единственным, что встречалось у каждого солдата, была убогость. Только гордые «Пылающие орлы» 1-й роты до сих пор выглядели, как единое подразделение. Бронзовые клювастые шлемы и десантное обмундирование выстояли в тяжелых условиях Трясины, тогда как униформа обычных бойцов просто расползлась, вынудив их по мере сил разживаться импровизированной экипировкой.

Многие позаимствовали синтетическую одежду или бронежилеты мертвых янычар, не поленившись соскоблить знаки различия повстанцев. Некоторые пошли дальше и разжились фрагментами доспехов тау — хотя нагрудники ксеносов оказались людям маловаты, наплечники и наголенники из прямоугольных пластин вполне подошли. Даже шлемы удавалось приспособить после небольших переделок. Например, Калли, одноглазый архаровец из «Пылевых змей», словно бы задался целью постепенно превратить себя в воина огня. У ветерана явно были технические способности, и он сумел даже починить прицельную оптику в захваченном шлеме. Многие беспринципные конфедераты сменили лазганы на более легкие и мощные карабины янычар, а Калли расхаживал с целой рельсовой винтовкой.

Более благочестивые солдаты сторонились еретического оружия и сохраняли надежные лазвинтовки провиденческого образца. Следуя примеру проводников-аскари, арканцы шили себе грубые одежды из лоз и шкур животных, в которых выглядели менее цивилизованными, чем дикари их родного мира. Но, несмотря на мешанину чужацкого и туземного барахла, каждый боец сохранил частичку своего наследия: потертую куртку, галифе с багровыми полосками… начищенные пояса и разгрузки из кожи быконосорога… плосковерхие кепи с кокардой в форме бараньего черепа, символа Конфедерации — значки вырезали из костей, такой был обычай в полку…

«Пираты! Мы похожи на Троном забытых пиратов», — печально решил Мэйхен.

— Он там, с ведьмой, — произнес Валанс, прервав раздумья капитана. Джон фыркнул, раздосадованный, что позволил разведчику подойти незамеченным. Казалось невероятным, что такой здоровяк передвигается настолько бесшумно; впрочем, Жак оставался одним из немногих серобоких, к которым рыцарь не потерял доверия.

— Влетел в лагерь, как подорванный, — продолжал Валанс. — Прямо к ней кинулся. Не очень-то это благопристойно, она ж ещё и дамочка полковника, и всё такое.

Джон кивнул под шлемом, узнав «Часового», который стоял рядом с командным судном Катлера. Хардин отсутствовал почти два дня, тенью следуя за идиотом-комиссаром, пытавшимся отыскать 19-й в Клубке. Сам Мэйхен не понимал одержимости другого капитана их преследователем и не обращал на это особого внимания, но недопустимо было, чтобы кавалерист вот так бродил по джунглям, когда столько поставлено на карту. В отсутствие полковника они отбросили прежние размолвки и работали вместе, чтобы удержать полк на плаву, но порочное пристрастие разъело Вендрэйку мозги. Пришло время разобраться с этим вырожденцем.

Как Отчаянье Бред порождает, так и Бред порождает Разлад…

— Заткнись ко всем Преисподним, ты, дохлый ублюдок! — прорычал Мэйхен, и, не обращая внимания на вопросительный взгляд разведчика, зашагал к командному судну.

— Успех нашего плана балансирует на острие ножа, зависит от полной синхронности участников, — настаивала Скъёлдис. — Что, если Энсор позовет, а тебя не будет на месте, Вендрэйк?

— Так спроси его, — ответил капитан. — Я же знаю, ты можешь. Вы общаетесь таким образом с тех пор, как они забрали его.

— Всё не так просто. Полковник — не псайкер, на таком расстоянии сложно коснуться его разума, и это причиняет Энсору боль. Мы составили расписание…

— Что ж, очень скверно, потому что комиссара вот-вот распишут. Мужик плывет прямо в чертову Мясную Кладовку! — прошипел Хардин. — Ты вообще представляешь, что ждет его там?

— Я…

— Вендрэйк! — заорал с берега Мэйхен. — Вендрэйк, вытаскивай свою грибком поеденную задницу с этой лодки! Поговорить надо!

Скъёлдис взглянула на дверь каюты, но взволнованный кавалерист обхватил её запястье.

— Спроси его!

Субъект-11 простонал и начал содрогаться, натягивая ремни, которыми был привязан к креслу. Глаза его были крепко зажмурены, а лицо искажено гримасой мучительной сосредоточенности. Встревоженный припадком, пор’о Дал’ит Сейшин отлетел назад на тронном дроне. Конечно, его отделял от узника барьер силового поля, но посланник не прожил бы так долго, если бы не соблюдал элементарную осторожность.

— Да… — прошептал заключенный, и багряная струйка потекла из его правой ноздри. — Иди за ним.

Внезапно голова пленника резко откинулась назад, и он посмотрел прямо на о’Сейшина глазами, пылающими коварной злобой.

— Троица во мне! — хрипло взревел узник, после чего безжизненно осел в кресле. Посланник с неуверенностью наблюдал за человеком, но тот не двигался, и тау осторожно подлетел обратно к барьеру.

— Вы нуждаетесь в медицинской помощи? — спросил о’Сейшин. Заключенный мгновенно открыл глаза и взглянул на посланника сквозь спутанные белые волосы.

— Я не совсем понимаю, о чем вы, — добивался ответа тау, одновременно думая, не отступить ли вновь. — Кого вы просили привести?

— Просто думал вслух, — просипел изможденный пленник, выпрямившись с заметным усилием. — Мы, люди, иногда делаем так — особенно, если свихнемся.

— Данные проведенного обследования указывают, что ваши когнитивные способности в норме, — заметил о’Сейшин. — Впрочем, у вас проявляются симптомы серьезного расстройства личности, возможно даже, латентной шизофрении…

— Приятно это знать, — фыркнул заключенный.

— Вы правы, друг мой, познание себя — первый и последний шаг на пути к просвещению.