Братцы-сестрицы:

— Нас беспокоит, что ты все о болях в спине говоришь. А что там за аптека на окраине?

Существует время для посетителей.

Братцы-сестрицы спрашивают:

— Ты голоден?

Я чувствую запахи фарфоровой глины, американского масла, парижской зелени, чернильного порошка, мыльной коры, хлорофилла, исландского мха, негашеной извести и конского жира.

Я спросил братцев-сестриц:

— Вы все еще живы?

Братцы-сестрицы:

— Все мы живы и здоровы.

Я спросил братцев-сестриц:

— А коршунов помните?

Я спросил братцев-сестриц:

— Вы все сюда пришли?

Братцы-сестрицы:

— Мы принесли фрукты и конфеты, которые ты так любишь.

Братцы-сестрицы спрашивают:

— Писать хочешь?

Я спросил братцев-сестриц:

— Помните, как мы дополнительно латынь учили?

Они:

— Только ты ее учил.

Я спросил:

— И сколько это будет продолжаться?

Братцы-сестрицы:

— У нас все прекрасно. У нас есть работа и хорошие семьи. У нас и дети есть и внуки. Все тебе кланяются.

Кто-то говорит:

— Сон приносит здоровье.

А я не хочу спать.

Я спрашиваю братцев-сестриц:

— Вы ездили на машине в Чёпинг, Йокмок, Доротею и Экшё?

Братцы-сестрицы:

— Мы там много раз бывали.

Январь. Я упал.

Я сказал братцам-сестрицам:

— У вас морщины.

Братцы-сестрицы собрались вокруг меня и говорят:

— Послушай-ка нас. Ты устал и не очень хорошо выглядишь. Мы считаем, что тебе нужно отдохнуть. Нас какое-то время не будет. Мы скоро вернемся.

Я сказал:

— Молчите. И сидите тут.

Пришли какие-то люди и стали задавать мне вопросы.

Я их спрашиваю:

— Почему мне никто ничего не рассказывает?

Братцы-сестрицы говорят:

— Может быть, ты хочешь, чтобы мы тебя к окну передвинули? Ты увидишь как на улице играют дети.

Кто-то говорит:

— Вот и завтрак.

Я сказал братцам-сестрицам:

— Или я останусь здесь и умру, или же я сбегу.

Братцы-сестрицы:

— Куда же ты сбежишь?

Я:

— Вы-то постоянно сбегаете.

Я спросил:

— Что со мной?

Я сказал братцам-сестрицам:

— Хоть бы спели мне что-нибудь.

Братцы-сестрицы:

— Нам хотелось бы быть злыми. Хотелось бы бить тебя по рукам, изранить тебе лицо. Хотелось бы поковырять чем-нибудь острым у тебя в глазах и в ушах. Да как-то все не раскачаться.

Я пытаюсь отвечать на вопросы, которые мне задают.

Я спросил братцев-сестриц:

— Вы что, окончательно от меня отвалились?

Пришли люди и спрашивают:

— У вас братья-сестры есть?

Я отвечаю:

— У меня четыре сестры и пятеро братьев. Они:

— Как их зовут?

Я:

— София, Гунхильда, Рагнхильда, Гертруда, Ингвар, Сверкер, Рольф, Свен и Нильс.

Они:

— Где ваши братья и сестры проживают?

Я:

— Они же здесь. Скоро придут меня навестить.

Я вспомнил песню, которую пела мать:

— И вот из подземных рек поднялось бледное безумие.

Я сказал медсестре:

— Братцы-сестрицы часто меня навещают. Мне почти не удается побыть одному.

Кто-то говорит:

— Вот и обед.

Я спрашиваю:

— А братцы-сестрицы тут были?

Меня спрашивают:

— Давно вы здесь находитесь?

Я отвечаю:

— Вроде бы с прошлого месяца.

Они:

— А где вы были два месяца назад?

Кто-то говорит:

— Доброе утро. Хорошо ли спалось?

Я отвечаю:

— Я не спал.

Я вспомнил, как мать говорила:

— Коршун уносит цыплят.

Я спросил:

— И долго это будет продолжаться?

Кто-то спрашивает:

— Если два яблока вместе стоят две кроны, сколько стоят три яблока?

Я думаю, что зашел так глубоко, как только можно. Как бы мне зайти еще глубже?

Я думаю:

— Сколько минут мне осталось?

Я говорю:

— Все уходят. Почему все уходят?

Я попросил санитарку внимательно прослушать такую фразу:

— Этого предателя нужно было бы расстрелять. Хотя бы его расстреляли! Ах, если бы его пристрелили.

Кто-то говорит:

— Уже пора ложиться.

Я думал, что братцы-сестрицы где-то поблизости.

Я вспомнил, как мать рассказывала о планете Меркурий. И о планете Марс. Об их длинных траекториях.

Я спросил врача:

— Кто-нибудь говорил с братцами-сестрицами?

Я сказал санитарке:

— Я ухожу. А как мне уйти?

Я сказал медсестре:

— Хоть бы его застрелили.

Я думаю, что ищу братцев-сестриц.

Они спрашивают:

— Почему мы задаем разные вопросы?

Я отвечаю:

— Чтобы выведать то, что я знаю.

Они спрашивают:

— А зачем нам это?

Кто-то сказал:

— А вот и ужин.

Я сказал:

— Пчелиный рой набрасывается на отдыхающего.

Все шепчутся. Я слышу, как они шепчутся.

Я думаю:

— Как вообще что-нибудь может прийти к концу?

Я сказал тем, кто задает вопросы:

— Сон и старость — это отравление.

Я сказал тем, кто шепчется:

— Я знаю, что вы шепчетесь. Вы все время шепчетесь.

Январь. Мне кажется, что я ищу возле приюта для душевнобольных. Ищу возле интерната для слепых. Ищу возле школы для глухонемых. Ищу возле эпидемиологической больницы. Ищу возле Риббингской больницы для неизлечимых больных.

Мне кажется, что стоит зима и я чувствую, как мне на голову сыплется снег с дождем. Что я иду по Монастырской улице и подошвы моих ботинок мокрые и холодные. Что я иду на площадь Мортена и вижу, что земля в том месте, где торговали рождественскими елками, все еще усыпана хвоей и щепками.

Мне кажется, что я иду на вокзал и ищу. Что в зале ожидания их нет. И на перроне нет. Что там стоит поезд и я иду вдоль состава и заглядываю в вагоны. Вагон-ресторан. Мягкий вагон. Второй класс. Почтовый вагон. Что я покупаю билет и занимаю место у окна в пустом купе. Что поезд отходит и я прижимаюсь коленом к горячей батарее.

Мне кажется, что я смотрю через окно на пустоши, поросшие вереском и мхом, прижимаясь лбом к холодному стеклу. Что идет снег. Что поезд останавливается в городе, а потом еще в одном, меньшем, чем первый, а потом в еще меньшем, который, может, и не город вовсе, а поселок. Что мы едем через леса. Что поезд, не снижая скорости, минует полустанки. Что я смотрю в окно, нет ли там братцев-сестриц.