Со дня отправки последней радиограммы корабль должен был пройти более чем вдвое большее расстояние, чем за первые полгода по земному времени.

Почему же сигналы стали слышны на гийанейском корабле так скоро? Оба звездолета были друг от друга дальше, чем был корабль Вересова от Земли даже три месяца назад.

Кроме того, гийанейцы тормозили свой корабль, он летел все медленнее и медленнее. Расстояние увеличивалось, должно было увеличиваться!

А сигналы не изменялись. Они оставались на том же уровне слышимости. Этого не могло быть, если не предположить, что корабль Вересова также тормозится, или… совсем остановился.

Но почему радиоволна достигала корабля гийанейцев, оставалось загадкой.

— Мы предположили, — говорил Вийайа, — что им удалось увеличить мощность генераторов. Но это малоправдоподобно. Скорее, можно допустить, что Вейресов повернул обратно и авария произошла по пути назад. Но если бы они летели с полной скоростью, их передача была бы все более отчетливой, а этого не было. Значит, они остановились.

— Почему вы решили также остановиться? — спросил Стоун.

— Возможно, — ответил Вийайа, — что это было ошибкой. Но мы сразу решили вернуться на Землю. Не было никакой гарантии, что сигналы не прекратятся. А искать корабль в одиночку безнадежно. Найти его можно только пеленгацией.

— Это ясно. Жаль, что мы не снабдили вас передатчиком нашей конструкции, а ограничились одним приемником.

— Это мало что изменило бы. Вы узнали бы немного раньше, и только. Вылетать на поиски все равно надо вместе.

— Наш космолет может вылететь даже сейчас, — сказал Стоун. — На нем заканчиваются отделочные работы внутренних помещений. Этим можно пренебречь. Но у нас нет второго корабля. И построить его немыслимо раньше, чем через четыре — пять месяцев. Пеленгация двумя кораблями недостаточна.

— Все же лучше, чем одним.

— Сделать попытку, конечно, надо. И мы ее сделаем.

Все, что говорилось, сразу же передавалось в Вашингтон по второму радиофону. А оттуда неожиданное известие сообщалось всей Земле экстренным выпуском.

— Мы с тобой превратились в космических робинзонов, — сказал Виктор.

— А что это значит — «робинзон»?

Гианэя задала вопрос с обычным для нее внешним равнодушием, к которому Виктор давно привык. В последнее время эта черта ее характера заметно усилилась. Погруженная в свои мысли, Гианэя временами выглядела совершенно отрешенной, глядя на все отсутствующими глазами.

О чем она думала? О безвыходном положении, в которое они попали? Об участи, постигшей других членов экипажа корабля?..

Виктору казалось, что ни первое, ни второе. Она думала о чем-то другом, о чем не хотела говорить с ним.

О том, что их ждет, они говорили часто, и Гианэя не скрывала от него своих мыслей.

Пошла третья неделя томительного одиночества в отрезанном от других помещений первом отсеке корабля.

Ничто не изменилось за это время. Они по-прежнему не знали, есть ли на звездолете кто-нибудь живой, кроме них. Ничем не нарушаемая тишина космоса проникла, казалось, сквозь стенки корабля и заполнила собою их каюты, обсерваторию и обе аллеи. Все, что их окружало, стало каким-то другим.

Даже вода бассейна, оставаясь водой, в которой они плавали, как всегда, чем-то неуловимым изменилась, «пропиталась тишиной», стала не такой, какой была прежде, до катастрофы.

Им так казалось, и ничем нельзя было изменить это странное впечатление.

Их собственные голоса, первое время приятно нарушавшие мертвую тишину, теперь как бы слились с тишиной и не нарушали ее, сколь бы громко они ни разговаривали, стали частью этой тишины, с каждым днем становившейся мучительнее.

И нечем было ее нарушить!

Они оба горько сожалели, что в их каюте не было видеофона.

Постепенно звуки их голосов стали им неприятны, «звенели» в ушах, и, сами не замечая этого, они говорили все тише и тише, словно опасаясь потревожить вековечный покой места, где находился корабль.

Двигался он или совсем остановился, они не знали.

Полная неизвестность и тишина!

Одиночество — более страшное, чем на любом необитаемом острове на Земле!..

— Что это значит — «робинзон»?

Равнодушный тон как бы говорил: «Хочешь отвечай, хочешь нет. Мне все равно». Но Виктор знал, что Гианэя любит слушать его рассказы. Это был один из способов скоротать невыносимо тянущееся время.

Напрягая память, он рассказал содержание знаменитого романа, стараясь говорить как можно подробнее.

— Наш корабль, — это необитаемый остров в космосе. А мы с тобой Робинзон и Пятница.

— Но ведь там были и эти… дикари. А мы совсем одни.

— Робинзон тоже считал, что он один, — возразил Виктор. — Дикари появились потом. А к нам могут явиться наши друзья.

— Ты веришь в это?

— Да, верю!

Он постарался ответить как мог тверже, чтобы поддержать в ней надежду. И почти искренно.

Если Вересов и пятеро его товарищей по смене погибли, то ведь трудно было допустить смерть тех, кто спал в анабиозных ваннах. Со дня на день (Виктор не знал точно когда) должны проснуться шесть человек второй смены. Их разбудит автомат. Неужели же они не найдут способа открыть люки между отсеками?

То, что в течение двух недель смена Вересова не сделала этого, казалось несомненным доказательством их гибели. Но смена Джеммела не могла погибнуть. Для, этого нельзя было придумать никакой, даже теоретической, причины.

Виктор не знал, в каком положении находится второй отсек, где шесть месяцев проспали Джеммел и другие. Останутся ли они живы после пробуждения? Будет ли у них хоть какая-нибудь возможность что-то сделать?..

— А если не явятся они, то помощь придет с Земли, — сказал Виктор, но уже не столь уверенно. Гианэя повела плечом.

— Не раньше как через пять лет земного времени, — сказала она. — И то только в том случае, если обнаружат наш корабль по пути. А на это мало шансов. Они полетят не к нам, а на мою планету (Гианэя никогда не говорила «планета Мериго», не вынося этого имени, а называла ее «своей»), думая, что мы еще там или уже вылетели обратно на Землю. Радиосвязь прекратилась давно. Только достигнув моей планеты, они поймут, что наш корабль не прилетал на нее. Но почему? Это станет для них загадкой. Где мы — тоже загадка. Я не могу утешать себя ложными надеждами. А хотела бы…

Последнюю фразу она прошептала едва слышно.

Спокойствие, с которым Гианэя говорила все эти жестокие истины, могло создать впечатление, что она примирилась с их участью. Но Виктор знал, что она с ней не примирилась. И ее слова «хотела бы» еще раз подтверждали это. Просто Гианэя умела хорошо скрывать свои подлинные чувства.

Он знал, что она права. Знал даже больше, чем знала Гианэя.

Он был математиком. Совместно с Сергеем, с помощью совершеннейших вычислительных машин, он рассчитывал когда-то траектории спутников-разведчиков, исчезнувших с неба Земли, принимал участие в обработке данных пеленгации с трех кораблей, чтобы обнаружить местонахождение базы гийанейцев на Луне. Он рассчитывал сложнейшую трассу пути Гермеса.

Он знал, как неимоверно трудны эти расчеты.

А сейчас?..

Корабль Вийайи, должно быть, уже покинул Землю. А если бы даже навсегда остался там, — это не меняло дела. Заканчивающийся постройкой земной космолет был один! Те, что служили для рейсов внутри Солнечной системы, не могли быть использованы в Большом Космосе. Начать постройку межзвездной флотилии предполагалось не раньше как через пять лет, после отлета корабля со сменой для планеты Мериго.

Значит, Земля будет располагать тремя кораблями только лет через шесть, семь. Земного времени.

Связи между планетой Мериго и Землей нет и быть не может. Люди узнают об исчезновении корабля Вересова только тогда, когда на Землю вернется космолет с планеты Мериго, иначе говоря — через тридцать (это минимум) лет, опять-таки по земному времени.