- Я не хочу сидеть с Миксом.

Микс, двенадцатилетний подросток, отодвигается, но Милка стоит, упёршись в ситуацию – сегодня её, вдруг, взбесило, что придётся сидеть рядом со старшим приёмным братом.

- Милка, зачем ты с утра всем настроение портишь? – спрашивает мать, не выпуская изо рта сигарету, щурясь от попадающего в глаза дыма, засыпая одной рукой из пачки в кипящую водой кастрюлю макароны, а второй, придавая им движение по кругу, сильно размешивая по часовой стрелке её содержимое.

Девочка продолжает стоять, скрестив руки на груди, надувая губки, и не присаживаясь на одну с братом скамейку.

Никто ни на кого не обращает внимания. Проходит полминуты, и Микс сам пересаживается на самое дальнее, противоположное от «конфликтного» места сидение. Милка продолжает стоять и не садиться. Дети уплетают кашу.

- Ну и-и-и?... – обращается Микс к систре.

- Я хочу мультки, - обращается та к матери.

Мать берёт пульт от телевизора. В это время по телевизору показывают новости, и диктор сообщает:

«Всемирная Организация по мониторингу за сейсмической активностью зафиксировала подземные колебания неестественного происхождения. На основании доклада данной организации, и ставшей доступной информации, источник которой в конспиративных целях не разглашается, Мировое Правительство вместе с правительством Соединенных Штатов Европы выступает с обвинением правительства аквапофагов в обуривании подземных пространств с целью создания подкопа под одним или несколькими из западных штатов Европы, что б они провалились. (Кстати, обратите внимание на ошибку в работе социальных медиа. Фраза «что б они провалились» на самом деле причиняет больше вред в силу сформировавшегося, как устойчивое, с негативным оттенком выражение, чем пользы, как описание последствия подземного бурения аквапофагов в отношении нескольких наших штатов, которым грозит уйти под землю в результате такого подкопа. Я понимаю, аквапофаги уже дуреют без еды, содержащей жизнь, и такие их действия не заслуживают снисхождения, но наш современный уровень и наши европейские ценности предполагают более профессиональный подход и в делах более щепетильных. Кому мы плохо делаем такими фразами? Им? В первую очередь себе.) Всё живое, что выживет в случае ухода названных территорий под землю, как сообщают нам источники, будут ожидать конвейеры, которые доставят это на территорию аквапофагов».

Мать стала щёлкать каналы в поисках мультиков. Когда из телеэкрана раздались «мультяшные» крики героев, которые представляли собой большую голову и такую же попу, тоненькие руки и ноги которых росли непонятно откуда, Милка уселась на своё место. Все дети уставились в телевизор.

«Придурок!» - кричал первый персонаж.

«Кто придурок?! Я придурок?» - отвечал ему второй.

«Ты - придурок!»

«Сам ты - придурок!»

«Я не придурок!»

«Нет – придурок!»

«Ты – придурок!»

«Ты!»

«Ты!»

«Ты – придурок!»

- Кушайте, - сказала им мать.

Дети подцепили по ложке каши, половина из них донесли их до своих ртов, половина зависли с ними на полпути, с интересом вслушиваясь в высокоинтеллектуальный диалог ярких непонятных персонажей, и не успевая вниманием за сменяющимися декорациями мультфильма.

Милка смотрела исподлобья.

- Милка, сейчас все пойдут ждать автобуса.

Один из мальчиков лет восьми, пока его брат смотрел в телеэкран, накидал тому несколько ложек каши из своей тарелки. Это увидела Милка и тут же рассказала матери.

- Как вы достали, - прошипела женщина, - ну-ка быстро все поели, почистили зубы, оделись и марш ждать автобус!

Когда она начинала так шипеть, это означало, что окрики и одёргивания закончились, дальше будут шлепки по спине, голове и по всему остальному, что попадёт ей под руку. Это уже могло означать повышение шума на кухне в два раза, что приведёт к тому, что явится отец. Тот ещё хмурее и злее – не всегда, но если его вывести, вообще неприятно становится.

Все стали кушать, даже Милка.

Двухлетний малыш стал тыкать морковкой в близсидящих, а мать с остервенением отбивать мясо. Через десять минут все дети поели и ушли чистить зубы, а женщина снова, и быстро, переключила телевизор на новости. Через пятнадцать минут у неё зазвонил телефон. Женщина кое-как вытерла полотенцем одну руку и, отвечая на звонок, спешно пошла в комнату, где сидели, уже одетые в школьную форму дети.

«Ало? Да. Уже подъезжаете? Сейчас выходим».

- Через пять минут - автобус, собирайтесь, – бросила она детям и стала сопровождать их к выходу.

Все спустились в прихожую, мать отворила детям дверь, выпустила их наружу, и стала смотреть, как они отходят от дому к проезжей части. Через две минуты подъехал школьный автобус, она проконтролировала, что те в него благополучно погрузились, и вернулась на кухню.

Ещё через пятнадцать минут показался глава семейства, сел за чашку, дожидающегося его кофе, и закурил, уставившись в телевизор. Всё происходило молча. Диктор по новостям вещал:

«Бывший узник, а ныне смотритель одного из кинотеатров, отбывший наказание за совершение действий сексуального характера в отношении девятилетнего человека, вытащил счастливый билет. Сегодня Агентство по надзору за лотереями, констатируя, что закон не запрещает такой категории граждан участвовать и получать выигрыши в лотереях, выдало на руки господину Трубе 3 миллиона 458 тысяч 353 евро. 1 из 2-ух купленных им билетов оказался маленьким кусочком бумажки, изменившим его жизнь. Господин Труба заявил, что на заработанные деньги он планирует восстановить практику спальных кинотеатров, где посетители смогут смотреть фильм, лёжа в удобных кроватях».

Глава семейства взял телефон и записал цифры из бегущей внизу экрана, дублирующей новость, строки.

Через десять минут ко второй, ожидающей своего потребителя чашке кофе, подсел и закурил подросток семнадцати лет. Но, не зная его возраста, никто никогда не дал бы ему меньше двадцати восьми. Приставленный помощником к сутенёру с двенадцати лет, приобщившийся к спиртному, наркотикам и сигаретам с тринадцати, начавший вести беспорядочную половую жизнь с четырнадцати, где его партнёрами и партнёршами выступали, как правило, отставные проституты и проститутки, к семнадцати годам этот подросток представлял собой сосредоточение падения нравов нашей Европы. А внешне просто парень, вернее – мужик. Таких, как может показаться, кругом десятки и сотни. Точно одно: ничего хорошего нельзя сказать о парне, который двадцать четыре часа в сутки проводит в одной и той же одежде. Его зовут Манай. Кто бы, когда бы и где бы с ним не встречался, всегда Манай выглядел одинаково: засаленные, не знающие, что такое стирка, джинсы, «майка-алкоголичка», которая когда-то была белая, а теперь серая и растянутая, почти полностью оголяющая волосатую грудь. Поверх этой майки, вторая, то ли зелёная, толи синяя, с длинными рукавами и с растянутым почти до плеч воротом. Металлическая цепочка с кулоном в виде половины черепа и большой католический серебряный крест на чёрном шнурке. Единственное из утреннего моциона, что он проделывал ежедневно над своей внешностью, это натирание массажным маслом торчащей из вороха вонючих маек видимой части волосатой груди, а также областей шеи и лица, и зализывание назад своих чёрных волос промасленными руками.

Такой он и появился на кухне, держа руки в карманах джинсов, и, не стесняясь окружающих, вытирая их там от масла об ткань. На его появление никто не обратил внимания, как и он сам ни на кого и ни на что, кроме своей чашки кофе, к которой жадно и устремился. После того, как он затянулся сигаретой и сделал глоток кофе, к нему, продолжая смотреть в телевизор, обратился «отец»:

- Только что себя рекламировал клиент, вот телефон, - сказал мужчина и, включив телефон и найдя сделанную несколько минут назад в нём запись, передал его Манаю.

- Миллионер, - добавил «отец», с каменным лицом продолжая смотреть «новости».

Манай записал телефон.

- А что, эти свалили уже? - спросил он женщину.