Как и эта женщина, все остальные учителя оказались такими же скотами и педофилами – этаж оказался просто каким-то рассадником извращенцев.

Следующий этаж, где с детьми должны были проводиться сеансы психотерапии, оказался наводнённым такими же, как учительница по конструированию и иже с нею, ужасными отрыжками нашего штата.

Всё, с чем я тут сталкивался, вызывало во мне столько злости и ненависти, что система у меня внутри постоянно пульсировала сообщениями о критическом состоянии для работы мозга. В одном кабинете мы застали психотерапевта с ребёнком. Тот стушевался, засуетился, попытался оправдаться:

- Его только сегодня привезли, ему всё равно сегодня в барак. А потом из барака куда уже?

Самое ужасное было в бараках. Запах, который я почувствовал ещё на подходе к коридору, ещё пока не открыли дверь в тот коридор, за которым будут ещё около пятнадцати дверей, этот запах сейчас какой-то мутной болотной жижей стоит у меня в мозгах. На входе в коридор охранник протянул нам респираторы. Я стал отказываться, тот посмеялся и сказал:

- Возьмите в руку.

Я взял.

Дверь в коридор была массивная, прорезиненная по периметру пятью сантиметрами каучука. Меня это насторожило, и я приготовился, всё-таки, надеть респиратор. Через секунду мне пришлось это сделать.

- Почему так воняет? – спросил я у доктора.

- Они не моются. За ними никто не убирает, поэтому приходится не сильно кормить, чтобы в туалет меньше бегали. Они болеют и дохнут там, где спят.

- Почему за ними не убирают?

- Они никому не нужны.

- Покажи мне какой-нибудь барак.

- Открой третий! – сказал он охраннику.

Тот выбрал из связки нужный ключ и открыл массивную железную дверь с глазком. За дверью оказалась решётка. Я подошёл и заглянул вовнутрь. Несколько сотен детей от лет шести до лет тринадцати, обоих полов, по два, по три на каждой из трёхъярусной кровати. Все в одних трусах, лысые, грязные, и уже не бледные, а зелёные. Куча мёртвых детей у стены, которых, видимо, стаскивают туда остальные, чтобы освобождать лежачие места…

Я больше не мог прибывать безучастным свидетелем того, что здесь происходило, не мог видеть, слышать и ощущать ничего из того, что атаковало мои рецепторы; само знание обо всём этом стало невыносимо для меня, одно пребывание этой мысли у меня в голове было оскорбительным для меня - существа под названием Человек. Я зажмурился и не хотел открывать глаза. Как можно жить, как можно быть человеком, зная об этом? Дети даже не потянулись к нам! Они ничего ни от кого не ждут! Они доживают свои последние дня, домирают! Дети везде остаются детьми, игривость у них зарождается и проявляется при любых обстоятельствах, невозможно, чтобы среди двух сотен детей не было слышно смеха. Но здесь его слышно не было. И это было жутко. Были ещё пятнадцать бараков с такой же картиной внутри. Мы все их один за другим открыли. Мои ошиблись. Меня здесь ждали не сто пятьдесят детей, и, чёрт, даже не двести, а пятнадцать раз по двести.

Я повернулся к сопровождавшим меня охраннику и доктору анфас. На секунду прикрыл глаза и опустил голову, и ужаснулся в темноте самым тяжёлым мыслям за всю свою жизнь. Небыстро захотелось разомкнуть веки, ещё медленней я поднимал взгляд на людей, моя ненависть к которым не поддавалась ни одному описанию. Думалось медленно, думалось тяжело. Но я «запустился». Вывести их из транса, и сказать им всё, что я о них думаю? А потом пройтись по всему учреждению и повторить эту процедуру с каждым? А может просто собрать их всех вместе и… Нет! Дикая мысль отозвалась во мне ликованием. Я придумал, как наказать всех этих людей как они того заслуживали. И не только этих, но и других, кто тем или иным образом причастен к отслеживаемой нами системе.

- Кто среди сотрудников не знает, что у вас тут происходит? – обратился я к доктору.

- Ни один.

- Как мне собрать сейчас всех здесь?

- Используя коллективную почту.

По встроенной связи я обратился к своим и сообщил о реальном положении дел.

- Как могла произойти такая ошибка, - говорил я с Седым, - и сколько таких промахов можно ещё ожидать? Рядом со мной три автобуса, а понадобиться их тридцать.

- Об этом уже не беспокойся, как только мы увидели, что там около трёх тысяч детей, сразу занялись организацией их эвакуации. К тебе уже отправлены десять автобусов, сегодня всех увезём.

- Что со временем?

- Можешь уходить, мы всё сделаем. Дезориентируй на время персонал и уходи.

- Я дезориентирую.

- Хорошо.

А я представил на мгновение, как я сейчас буду дезориентировать их.

- Сержант?!

- Всё нормально, - говорю.

- Нет, не нормально, что ты задумал? Тебе уже надо думать о вечере.

- Седой, ты мне скажи, будут такие промахи ещё? Я был уверен, что мы всё про всех знаем. То, что сейчас произошло – не есть норма. Более того – это страшный предвестник.

- Мы это понимаем, мы уже бросились всё перепроверять.

- Нет, Седой, это неправильный ответ, сам понимаешь. Возможно, что будут неприятные сюрпризы. Нам всем надо подготовиться.

- Ладно. Дезориентируй персонал, оставь учреждение без электричества и доступным, и можешь ретироваться. Мы всё доделаем сами.

- И возьмите респираторы.

- Понял тебя.

- Конец связи.

- Конец связи.

- Снять респираторы, - скомандовал я охраннику и доктору, и добавил, обратившись к последнему, стягивая свой респиратор, - так как нам всех собрать, говоришь?

- Используя коллективную почту.

- Я смотрю, один барак у вас пустует, - теперь я смотрел на охранника, - почему?

- Там все умерли, всех утилизировали, а теперь его подготовили для новых.

- Возьми рацию и созови сюда всю охрану диспансера, - приказал я доктору.

Доктор подчинился и приказал всем охранникам явиться в место, где стояли мы.

Пока один за другим те являлись к нам, я ходил среди них и расспрашивал каждого о своём:

- Вы счастливы? – спрашиваю у одного.

- Да.

- А почему?

- Потому что всё кругом устроено, чтобы люди получали удовольствие.

- И вы его получаете?

- 24 часа в сутки.

- А вот это всё не покрывает ваши удовольствия мрачными переживаниями, а то и предчувствием, что придётся понести наказание за то, к чему вы причастны?

Когда я спрашивал таким образом, охранники вопрошающие взирали на доктора, но тот кивал успокаивающе, и те продолжали откровенно ведать об эволюции, европейских ценностях и цивилизационной необходимости. Получалось, что во всём виноват Бог, а людям приходится достраивать систему Хомо Сапиенс до нормального сосуществования уродов и красивых.

- Собственно, что тут происходит? – спросил один из молодых охранников, выделяющийся высоким интеллектом, но без нормального чувства реальности (я не стал влезать в сознание только что прибывших, а предоставил им возможность пока прибывать в сильнейшем недоумении).

- Перестановка кадров, - говорю, - перестановка кадров. Вот сейчас, например, детей из этого барака я попрошу перевести в этот, где почище. Этим займётесь вы, вы, вы, вы, вы и вы, - я по очереди указал на названных охранников пальцами. - Вы четверо перенесёте в этот же барка всех мёртвых детей, - я указал на других четверых.

Охранники глянули на доктора, тот кивнул.

Пока шла работа, я, одним глазом следя за процессом, обратился к доктору.

- Созовите, пожалуйста, общий сбор сотрудников. Всех сюда. Быстро.

Доктор потянулся к телефону и выполнил указание.

- Без насилия! – закричал я, когда увидел, как один их охранников, приступая к выполнению приказа, потянулся извлечь электрическую дубинку.

- А что с ними? – не унимался этот молодой охранник, обратив внимание на неестественное состояние доктора и охранника, стоящего с ним рядом.

- Подойди сюда, - позвал я его.

Но через мгновение, когда он приблизился, сказав: «Секундочку», - оставил его рядом с доктором и вторым охранником, и сделал пару шагов к бараку, из которого выводили детей.