Начиная с утра, весь следующий день ушёл у нас на проверку нашей готовности, сборы и отправку команд за командой на «заходы», как называли наше внедрение в закреплённые за командами объекты. В последний раз проверяли нашу психику и физиологию, в последний раз мы тестировали всю аппаратуру, которой были напичканы, как семечками огурцы.

Нас с Сержантом призвали в тот ангар, в который меня привезли сюда в первый день моего здесь пребывания, в 19:30. Там нас ждал электромобиль, за рулём которого сидел один из наших статистов.

Я ожидал, что придёт Седой, но он не появился. Пришлось прощаться с техниками, которые до последнего момента что-то ещё проверяли из техники, что была внутри нас.

Мы расселись и поехали, и я, подумав о том, что на протяжении всей операции этот человек, «статист», будет находиться в минуте езды от нас, произнёс вслух:

- М-даа, на всякий случай…

- Что? – спросил тот.

- Ничего, ничего, - ответил я, а Сержант, как будто даже ничего не заметил. Но я знал, он понял, что я имел в виду. Мы уже «включились» в свою роль, и я знал, о чём он думает, так тоскливо уставившись в окно. Это были последние наши мгновения, когда мы могли позволить себе слабость и немного подумать о себе.

В 20:15 «статист» остановил машину за восемь домов до нашего объекта, в месте, где не ведётся полицейское видеонаблюдение.

- Как только машина окажется на расстоянии получаса езды до вас, или с ней что-то случится, вы получите сигнал. В сигнале будет содержаться слово «контроль» и указание на количество минут езды до вас. Если вы разъединяетесь, мы находимся примерно посередине между вами, если от вас не поступает конкретного указания.

- Пошли? – обратился я к Сержанту.

- Пошли, напарник, - ответил тот.

Мы покинули машину. Ещё было достаточно светло.

- Ну что, устремимся? – спросил я.

- Погнали. Слушай, я как-то вообще ничего не чувствую. Хоть бы разнервничался, что ли, так нет. Я знаю, ты думал, с чего начать. Что надумал?

- Да, думал. По мне, так мы добьёмся большего успеха, если будем в доме круглые сутки. Мы могли бы сделать так, что нас не будут замечать, но иногда захочется что-то сделать, а тогда наша невидимость может боком выйти. Так что, внедряемся под видом детей, а дальше видно будет.

- Согласен. Это будет победоносно.

- Ого, как ты. С тобой можно идти в разведку.

- Такой пустячок на фоне того, куда ты со мной идёшь сейчас.

Мы посмеялись.

По обеим сторонам дороги, по которой мы шли к «своему» дому, стояли двухэтажные частные особнячки. Это был район, где в бессрочную аренду сдавалось жильё государственным служащим. Один раз пришёл поработать в государственную среду, на всю жизнь обеспечен жильём. Спрашивается – за что? Спрашивается – везде так по нашим Штатам? Что же это за район такой?

- Подожди, - сказал я, - а давай испытаем сейчас же, как работают наши системы? Давай проверим, где наша машина?

Мы подошли к телефонной будке.

К месту, куда надо было прислонить палец, чтобы запустить работу телефонного аппарата, я палец всего лишь поднёс. При этом коснулся пальцем другой руки до костяшки подносимой, и дисплей высветился «менюшкой». Я выбрал навигацию и задал идентификационный номер нашего автомобиля, отслеживаемого персональным спутником нашей организации. Данные я вводил новым, разработанным кодом. Уже с утра идут «заходы» по всем Соединённым Штатам Европы, и, скорей всего, кто-нибудь из солдат уже воспользовался им. На дешифровку кода у государственных органов уйдёт полтора года, но вирус, который уже запустила наша организация, обеспечит самоуничтожение каждого символа нашего кода ровно через сто пятьдесят дней, где бы на электронном носителе он не находился: или во всемирной сетке, или на персональных компьютерах, или в телефонах, или, даже, в факсах и принтерах. А за сто пятьдесят дней мы аккурат отправим каждого из участников педофилической системы - кого за решётку, кого на тот свет.

Дисплей стационарного телефона показал нам местоположение нашей перемещающейся машины.

Мы довольные хмыкнули и отправились дальше.

Специальное включение стационарного уличного телефона обеспечило нам поиск нужной информации с использованием подставных локационных и идентифицирующих данное устройство данных, а специальное выключение вообще удалило всю сессию. То есть, если действовать таким образом в течение пятидесяти трёх секунд, определение спецслужбами того, кто, когда, где и с какой целью использовал устройство полностью исключалось. Как раньше банк надо было успеть ограбить за сколько-то там минут, пока не прилетели полицейские, так нам сейчас предстояло время от времени похищать информацию с каких-либо устройств за пятьдесят три секунды.

До «нашего» дома оставалось ещё три. Мы притихли и стали сосредотачиваться. Дом уже виднелся. На улицах ни души. А вот и ответвляющаяся перпендикулярно от тротуара дорожка из мелкой мозаики, ведущая к чёрной двери. А вот и необычная кнопка дверного звонка – чтобы позвонить, надо было просунуть палец в разинутую пасть, прибитой на уровне плеча, головы льва. Искусная, между прочим, работа из бронзы.

В глубине дума раздался гонг. Дверь открыла мать семейства спустя время, которого хватило бы дотопать до двери из самой дальней точки дома, вернуться обратно, а потом проделать опять весь этот путь. А мы терпеливо ждали, зная, что все дома. На нас уставились впалые, с оттенком несчастья, злые, но красивые голубые глазки. А мы улыбнулись. Улыбнулись так, что её взгляд, и без того мрачный от природы, стал ещё мрачней – выглядело так, будто она и в самом деле поняла по нашим глазам, что мы знаем абсолютно всё, а ко всему прочему, по каким-то флюидам умудрилась для себя разглядеть в нас свой смертный приговор. А может и другое. По крайней мере, как-то следовало определить для себя её реакцию, потому что когда определённо объясняешь себе поступки других людей, то и действуешь плюс-минус рационально, да сообразно.

Как только она, оценив происходящее, и предположив, что сегодняшний вечер не предвещает ничего хорошего, открыла рот, чтобы крикнуть, я выкинул вперёд руку и щёлкнул её по носу двумя пальцами. Шок от моего действия парализовал на мгновение разум женщины. Удерживая её внимание, я ладошкой нарисовал у неё перед лицом два круга, как будто затираю видимое ею, что погрузило её в ещё больший транс. Резче всех предыдущих действий, хлопнул, как будто в ладоши, одними пальцами рук. Её взгляд стал пустым и бессмысленным, и я добил её состояние, издав звук, переходящий из «сссс» в «шшш».

- Ты сам потом с ней всё это сделаешь, - объяснил я напарнику знаками, тот кивнул, не издав ни звука.

Я добавил знаками, если что-то пойдёт не так, отключаем всех и валим, а потом придумаем новый «заход». Он кивнул второй раз. В присутствии загипнотизированного следует говорить на отвлечённые темы как можно меньше – весь словесный набор укладывается на подсознание в виде символов кода, на котором запрограммирован наш мозг, поэтому следовало говорить продуманными командами, зная и помня, что ты приказал, а не разгребать потом и удивляться творимому человеком, который в загипнотизированном состоянии нахватался невесть чего. В общем, осторожность тут не помешает.

- С этого момента, - проговорил я, обращаясь к женщине, стоявшей как зомби, - как только я дотронусь указательными пальцами рук, ты будешь погружаться в это состояние. А сейчас громко позови Маная.

- Манай! – крикнула она, а взгляд её оставался пустой.

Через полминуты явился этот «неадекват» с торчащей из-под майки лоснящейся волосатой грудью. Своими хомячьими глазками он посмотрел на нас, потом на мгновение перевёл вопросительный взгляд на женщину, потом этот же вопросительный взгляд на нас, но тут же изумлённо вернулся взглядом к ней.

Что он такого жрал, и что такого делал, что б у него была такая чистая и ровная загоревшая кожа? Ни прыщика, ни царапинки.

- Что? – проговорил я. - Клёво? Она сейчас в трансе. В очень глубоком. А через двадцать секунд и ты там будешь. Но сначала ты должен узнать, что мы пришли наказать вас за то, что вы насилуете детей, насилуете и торгуете ими. И ваше счастье, что вы, всем своим долбаным семейством, не причастны к их кражам.