– Ты только посмотри на него, Марселен.

Ты чувствуешь? Он же наш.

– Мы станем только счастливее, когда он будет принадлежать другим.

– Может, стоит подождать? Посмотрим…

– Я и так уже слишком долго ждал.

– Завтра ты пойдешь к нотариусу?

– Да, с этим надо кончать.

– А если я не хочу с этим кончать?

Марселен стиснул зубы. На его скулах заиграли желваки. Они вошли в дом, и Исай, как обычно по вечерам, стал готовить ужин.

– Исай! Исай! Иди скорей сюда!

Это был голос браконьера Бардю. Исай, который уже два часа чинил сеновал Мари Лавалу, распрямился, отложил молоток и крикнул: «В чем дело?» Снежный вихрь, прорвавшийся сквозь щели в стене, заглушил ответ. Сгущались сумерки, в глубине сарая стоял полумрак. Работы оставалось немало: надо было законопатить все дыры.

На деревянных гвоздях висели две косы и трое грабель. Исай обошел копну сена, свесился с крутой лестницы и снова крикнул:

«В чем дело?» Потом стал спускаться вниз.

Колени у него дрожали. Сердце вдруг тревожно сжалось. После того разговора с братом он со страхом ждал дурных новостей.

Рано утром, не сказав ни слова, Марселен уехал в город. Может быть, он уже вернулся с нотариусом, с судьей, с полицией. И эти люди, сойдясь все вместе на хуторе, уже продают дом.

– Черт возьми! Неужели это правда?

Он скатился по ступеням и очутился рядом с Мари Лавалу и Бардю. Вид у них был озабоченный. Старый браконьер, морщинистый, обрюзгший человек с заросшим седой щетиной лицом, сокрушенно качал головой.

– Ну, что там у тебя? – спросил Исай.

– Сервоз… Сервоз погиб, – тихо проговорил Бардю.

Мысли Исая были так далеко, что он не сразу понял смысла сказанного.

– Погиб? – машинально повторил он.

– Да… Сегодня утром… При переходе через ледник… Край трещины подломился. Снежным потоком его смело в пропасть… Накрыло шестиметровой толщей снега… Когда его откопали, он был уже мертв.

– Матерь Божия! – пролепетала Мари Лавалу. – Какая смерть! И ради чего! Из-за чужого самолета!

Она взглянула на Исая, как бы спрашивая его мнения. Но Исай молчал и не двигался.

– У бедняги остались жена и дети! – снова запричитала Мари Лавалу. – Представляю, что сейчас творится в городе.

Ее покрытое морщинами лицо с круглыми выцветшими глазами дрожало от возмущения. В одной руке она держала нож, в другой – картофелину. Исай, не отрываясь, смотрел на нож, на картофелину и проникался сознанием реальности непоправимой беды. Вот и Сервоз, друг юности, свидетель его лучших лет, сошел с тропы. С уходом этого человека каждый в их краях почувствует себя немного осиротевшим и несчастным.

– Вот уж горе так горе! – пробормотал Бардю.

– Да, Николя Сервоз, – с усилием выговорил Исай, – Николя Сервоз был большой человек. Сколько дорог мы с ним исходили!.. И так нелепо погибнуть!.. Не надо было ему…

Если бы я был рядом, я бы его остановил…

Слова застревали у него в горле.

– Группа возвращается назад, – сказал Бардю. – Они несут тело. Правительство приказало прекратить поиски. Слишком велик риск. Это мне рассказал парнишка Антуанетты. Он только недавно вернулся из города.

– Я бы его остановил, – не мог успокоиться Исай. – Он всегда ко мне прислушивался… Поругался бы немного, а потом сказал:

«Твоя правда, Исай». – Вдруг он закричал: Как же он упал? Почему они не удержали его? Они же были в связке.

– Если ты хочешь узнать подробности, иди к Жозефу, – сказал Бардю.

– Да. Перевелись нынче хорошие проводники. Нынешние-то – барышни кисейные.

Голову потеряли… Упустили Сервоза…

– Иди к Жозефу, – сказала Мари Лавалу – А как же сеновал?

– Темно уже. В другой раз закончишь?

– Не удержали Сервоза… Нет больше Сервоза!

Мари взяла его за плечи и подтолкнула к двери. Снег таял, у дверей дома стояло грязное месиво. Мужчины со всей деревни собрались у Жозефа, чтобы обсудить новость.

Даже господин кюре пришел. Никто не пил.

Все сидели со скорбными лицами. Исай был как во сне, до него долетали только обрывки разговора.

Посол Индии приехал в город… Похороны Сервоза через два дня… Объявлен национальный траур… Он бы все равно не прошел… Он бы прошел… Не повезло… А я тебе говорю, с самого начала было ясно – дело дрянь!.. Да, дорого нам обходится эта груда железа… Вот скажите, господин кюре, посылать людей на верную гибель – это по-христиански?

Исай незаметно вышел. Ему вдруг захотелось побыть одному, проститься с Сервозом в дороге, на свежем ветру. Он медленно брел к хутору. Снег скрипел под ногами. Холодный ясный вечер спустился на землю. На небе зажигались звезды – Прощай, Николя!.. Ничего, Николя… – повторял Исай.

Изо рта у него шел пар, и порой ему казалось, что это чья-то неприкаянная душа маячит перед ним, кружится, приплясывая, и растворяется в воздухе. Он миновал кладбище, лежавшее на пригорке за деревней, поднялся к церкви, открыл дверь и вступил под сень холодного каменного храма. Пустые скамьи были вытерты до блеска. В глубине алтаря светилась золоченая резьба. Исай помолился, произнес имя Сервоза, перекрестился и пошел домой. Теперь он успокоился, как человек, уладивший важное семейное дело. Он уже вглядывался в густую тьму, искал глазами дом. Вдруг он заметил огонек.

Ну, конечно. Это в его доме, в их доме. «Неужели Марселен уже вернулся? Даже к Жозефу не заглянул? Ни с кем не повидался?»

Исай прибавил шагу, потом побежал, дыша открытым ртом, согнув руки в локтях. Дверь была приоткрыта. Исай толкнул ее.

– Привет, Зай, – сказал Марселен.

Он сидел за столом и ел козий сыр с ржаным хлебом. Рядом с ним, под керосиновой лампой, лежала развернутая газета. Толстый растрепанный словарь в забрызганной чернилами голубой обложке был под рукой.

– Ты уже вернулся? – удивился Исай. – А я думал, ты пойдешь сначала к Жозефу – Что там делать?

– Поговорить с людьми…

– Не люблю болтунов. Чего зря лясы точить? Сервоза все равно не вернешь. Что, разве не так?

Исай кивнул головой в знак согласия.

Марселен перелистнул страницу газеты. Читая, он не переставал жевать.

– Хочешь есть? – спросил Исай – Да.

– Еще рано.

– Хочу лечь пораньше.

– Ты устал?

– Да.

– Город тебя утомляет, – сказал Исай. – Ты не создан для такой жизни.

Он сел напротив, вынул нож, прочертил на буханке хлеба крест, отрезал кусок и поднес его ко рту.

– А я совсем не хочу есть, – заговорил Исай – У меня сердце разрывается от горя.

Кусок в горло не идет.

Он жевал хлеб и украдкой смотрел на брата. Склоненное над газетой лицо Марселена выражало сильное недовольство. Чем он был расстроен: смертью Сервоза или ответом нотариуса? В сердце, как болезнь, поселилась тревога. Но он все никак не решался задать вопрос, который вертелся у него на языке.

Чтобы оттянуть время, он спросил:

– Газету купил?

– Да.

– Они пишут о смерти Сервоза?

– Нет. Это будет в завтрашнем номере. Посмотри-ка фотографию разбившегося самолета, ее снял летчик, летавший на разведку.

Снимок был нечетким, изображение – размыто: белый скалистый склон, вершина, затянутая густой пеленой тумана. То здесь, то там виднелись черные точки, напоминавшие раздавленных насекомых.

– Это обломки самолета, – сказал Марселен. – Или трупы.

– Пресвятая Дева! – воскликнул Исай.

Но думал он о мэтре Петифоне.

– Самолет пролетал десятью метрами выше, – пояснил Марселен. – Министр внутренних дел приказал прекратить поиски.

Ничего не скажешь, вовремя!

– А откуда летел самолет?

– Я же говорил, из Калькутты. Это в Индии.

– А где, примерно, Индия?

– Посмотри в словаре. Для этого я его и достал.

– Покажи мне, – попросил Исай.

Он все медлил, оттягивая разговор с братом.

– Отстань, – огрызнулся Марселен. – Найди сам. Я там закладку положил.