– А знаешь, как я попала к вам в служанки? Я, корсиканка? Благодаря твоему дядюшке – адмиралу. Только тогда он был всего лишь лейтенантом королевского флота. Корабль, команда которого захватила нас, целый табун корсиканских девушек, был потоплен каким-то другим испанским кораблем. И спасти испанцам удалось лишь шестерых корсиканок, одной из которой была и я. Что они там вытворяли с нами, эти проклятые испашки, никакими страшносудными рассказами не передать, хотя вспомнить иногда приятно. Не понимаю тех девиц, одна из которых там же, на судне, спятила, хотя и было от чего, а две бросились за борт. Вместо того чтобы заставить броситься за борт мужчин.

– Так они, эти испашки, что, оказались страшнее пиратов? – не удержалась Маргрет.

– Почему страшнее?! – не поняла или же не пожелала понять ее Бастианна. – Симпатичнее и пылче. Но только их было около сотни, а нас всего шестеро. И потом, пираты щадили нас, поскольку надеялись выгодно продать в гаремы мавров. А испанцам щадить не было смысла. Правда, уже через неделю на этот корабль напали два корабля французов, на одном из которых оказался лейтенант де Роберваль. Да-да, ваш достопочтимый дядюшка. Я тогда сразу же обратила внимание на то, с каким почтением относилась к нему вся команда, в том числе и капитан. Как оказалось, он один среди них был из высокородных аристократов. На военных кораблях это ценится. И хотя я оказалось старше него, он сразу же приметил меня и сначала присвоил, а потом, как говорят, выкупил у всей остальной команды.

– Господи, неужели все так и было?! Мне-то и в голову не приходило связывать твое появление у нас с адмиралом де Робервалем.

– Ну, как там было на самом деле, об этом я уже тебе рассказывать не могу. Ибо рассказывать такое не могу даже я. Но любовником он был пылким, хотя и свирепым. Я боялась его больше, чем всей команды пиратского корабля, где по каждому, заметь, тосковала виселица и где каждый был просто-таки отпетым головорезом.

– И долго это продолжалось?

– У них на судне?

– Ну да.

– К сожалению, недолго.

– К сожалению?!

– Ну что ты цепляешься к словам?

– Ладно, не буду. Значит, это длилось недолго?

– Это ведь не пираты. На военных кораблях долго содержать девиц, пусть даже в виде трофея, не положено. По прибытии в порт капитан, по настоянию команды, еще несколько дней скрывал, кто у него на борту. Но в конце концов вынужден был расстаться с нами. Что случилось с остальными корсиканками – не знаю. А вот меня лейтенант де Роберваль переправил в виде рождественского подарка в Париж, своему братцу. Но не в замок. Какое-то время я жила в одной из городских квартир твоего отца. Как я понимаю, тайно. С твоей матерью он познакомил меня лишь тогда, когда на свет появился твой старший брат, царство ему небесное, и понадобилась няня. До этого герцогине Алессандре беременеть почему-то не случалось.

– И тогда герцогиня обо всем узнала?

– Ну что ты?! О нашем давнем знакомстве Николя приказал молчать. Кое о чем догадывалась – это да.

– Почему же никогда раньше ты не была со мной столь откровенной?! – поразилась Маргрет.

– Откровение требует свободы. А свобода – откровенности. У нас с тобой было всего-навсего три дня, из всей нашей жизни, когда мы могли позволить себе и свободу, и откровенность.

С минуту они молчали, как бы привыкая к своему новому состоянию – свободы и откровенности.

– Расскажи мне немного о себе – попросила Маргрет. – А то ведь, кроме того, что твой отец был пиратом, я ничего больше не знаю. У тебя что, все в роду были пиратами?

– Нет, почему же… Мой прапрадед, говорят, был довольно богатым дворянином. Но ему, видите ли, захотелось приключений. Он стал пиратом и погиб во время поножовщины. Мой прадед был уже бедным дворянином, но упорно цеплялся за отцовское ремесло и погиб на виселице. Мой дед был капитаном пиратского корабля и умер от лихорадки. Но до конца дней своих он помнил, что предки его были дворянами, и гордился этим. А вот мой отец уже даже не вспоминал о том, что предки его были дворянами, зато всегда помнил, что они были пиратами, и оч-чень этим гордился. Я же старалась не вспоминать ни о том, что предки мои и по отцовской, и по материнской линии были дворянами, такими же, как твой шевалье Рой д’Альби; ни о том, что они же, по отцовской и по материнской линии были пиратами. Да и зачем мне было помнить все это? Все равно ведь к прежнему достоинству вернуться я уже не могла. Ни к одному, ни к другому. А вот что касается того, что я – женщина, об этом я никогда не забывала. И не позволяла забывать ни одному мужчине из своего окружения.

– Но ведь когда-то ты была замужем?

– Была, конечно, – хитровато ухмыльнулась Бастианна. – Целую неделю.

– Всего лишь?!

– Почему «всего лишь»? Я ведь сказала: «Целую».

– И кем был твой муж?

– Понятно, кем – пиратом.

– И где он теперь?

– Понятно где – как всякий пират, он родился в море и в море погиб. И сын у меня тоже был, с матерью моей остался. А может, и есть, если только не погиб в одном из абордажных боев. Замуж меня взяли, когда мне еще не исполнилось даже пятнадцати. Впрочем, на Корсике это не редкость.

Теперь уже пылало два костра. На одном из них готовили себе еду солдаты, на другом – слуги во главе с Клодом.

Луна заливала берег и часть озера серебристым сиянием, под сенью которого все казалось эфирным, бестелесным, преисполненным ночных тайн и навеянным ночными духами.

– Как думаешь, Бастианна, там, в Канаде, такая же земля, как и здесь?

– Если это земля, она должна быть такой же, как везде. И люди такими же: добрыми, злыми, алчными и похотливыми. Но какой бы она ни была, все равно тянуть нас будет сюда, во Францию. На землю предков, землю юности, землю наших «первых мужчин». Особенно вас, герцогиня.

Маргрет ничего не ответила, повернулась и хотела уйти к костру, но корсиканка бесцеремонно придержала ее за рукав плаща-накидки.

– Я тихонько отзову Клода. Не волнуйся, предупрежу, чтобы был осторожен, не забывая, что он тебе не муж, а всего лишь любовник на час. Но парень он порядочный и в деле этом сведущий, не то что твой медикус.

– Да что ты знаешь про моего медикуса?!

– Все, что мне положено знать. Хотя бы то, что после всех своих страстей ты как девственницей была, так и осталась. Если бы ты с этим райским недоразумением рассталась, я бы по одежде заметила, такое не скроешь.

– Но…

– Да сам он и признался, куда ему было деться? Когда тайно приходил, а я ему записку передавала. Я его так прямо и спросила. Так он ведь не только с девушкой обращаться, он и врать-то по-человечески не умеет. Чему их только учат, медикусов этих, по их университетам?!

– Неужели признался?

– Еще бы!

– Но как ты осмелилась говорить с ним о таком?

– О чем же с ним еще говорить? Проще, конечно, было бы вообще ничего не говорить, а попросту завалить где-нибудь на сеновале… Не волнуйся, для твоей же пользы.

– Ну, Бастианна, тебя и впрямь следовало бы вздернуть на рее, как самого отпетого пирата.

– А что, впереди – океан. Может, еще и вздернут, – вновь игриво и совершенно некстати подбоченилась корсиканка. Опьянение и усталость, с которыми она вернулась со сторожевого холма, уже проходили, и Бастианна вновь готова была морочить голову всем подряд. – Послушай меня, старую интриганку. Теперь тебе придется жить самой, вне стен замка, в дикой стране, среди сотен одичавших мужчин, перед которыми следует представать знающей что к чему, а главное… когда и как. Иначе погубят они тебя, растерзают, исполосуют; родами, выкидышами в могилу загонят, как загнали уже не одну высокородную.

– Но ведь Рой… Я обещала принадлежать только ему.

– Вы, герцогиня де Роберваль… обещали кому-то там принадлежать?! Это не вы, Маргрет, это вам должны принадлежать – и медикус ваш, и эти солдаты, и их генералы, а еще – Париж, Рим, обе – Старая и Новая Франции…Боже, кого же я столько лет, как дворянка дворянку, воспитывала?!