Лагерь победителей Наполеона раздирали острейшие внутренние противоречия, которые не замедлили отразиться и на устойчивости дома Ротшильдов. Если австрийская ветвь в лице Соломона, тесно сросшаяся с интересами императорского двора Вены, активно поддерживала Меттерниха в вопросе о борьбе против латиноамериканских революций, то глава британской ветви Натан вместе с заправилами лондонского Сити относился к проектам интервенции в Латинской Америке более чем холодно, ибо рассчитывал (не без основания) снять густые сливки с займов молодых латиноамериканских государств. Аналогичная картина наблюдалась во время гражданской войны в Испании в 30-е годы XIX века: Соломон вместе с Меттернихом поддерживал феодального и ультраклерикального претендента на престол — дон Карлоса, тогда как Натан, склонивший на свою сторону представителя французской ветви Джеймса, оказывал недвусмысленную поддержку регентше Марии-Христине, окружение которой слыло несколько более либеральным и было связано не только с полуфеодальной знатью, но и с крупной буржуазией. Освященная прочной традицией солидарность Ротшильдов вне зависимости от государственных границ оказалась под угрозой.
Второй, еще более сильный удар по устоям дома Ротшильдов нанесла революционная волна 1848 года. В Париже и Риме, Неаполе и Вене, Будапеште и Берлине улицы покрылись баррикадами. Престарелый канцлер Меттерних, в течение трех десятков лет олицетворявший монархическую и клерикальную реакцию в Европе, вынужден был бежать из Вены. В Париже его примеру последовал король Луи-Филипп.
Крах реакционнейших режимов, с которыми прочно связали свои судьбы различные ветви дома Ротшильдов, не мог не отразиться на их устойчивости. Во время уличных боев в Вене в октябре 1848 года повстанцы захватили особняк барона Ротшильда, превратив его в опорный пункт для атаки на соседний арсенал. Хозяин особняка, едва успев спрятать в надежное место свои богатства, поспешил скрыться к брату Ансельму в знакомый Франкфурт-на-Майне. Барон Джеймс из Парижа отправил семью к племяннику Лайонелу в Лондон и остался во французской столице только из страха быть узнанным по дороге и очутиться за решеткой. По свидетельству французского писателя Проспера Мериме, богатейший человек Европы часами стоял на перроне Северного вокзала, напрасно ожидая отмененного поезда и с тревогой прислушиваясь к отдаленным выстрелам на улицах Парижа. В парижском предместье Сюрен один из многочисленных дворцов, принадлежащих Ротшильдам, пылал, подожженный толпой.
В первый момент братьям казалось, что все потеряно. Однако вскоре они воспрянули духом. Международные осложнения, временно затронувшие монолитность знаменитого дома, в конечном итоге обернулись к его выгоде: будучи представленными сразу во всех враждующих лагерях, коалициях и блоках европейских держав, братья быстро научились осторожному правилу «распределения риска», неизбежно оказываясь в итоге на стороне победителей и извлекая из этого максимальные выгоды.
«Осаждаемые со всех сторон просьбами о поддержке, Ротшильды держали в своих руках ключ к решению многих важнейших мировых проблем,— писал историк дома граф Корти. — Вопрос о том, в чью пользу выскажется дом, был тем более деликатным, что сфера его деятельности распространялась как на восточные, так и на западные государства. Любое решение было трудно принять, ибо государства, на территории которых оперировали Ротшильды, находились с политической точки зрения в разных лагерях. С другой стороны, тот факт, что пять братьев обосновались одновременно в основных европейских столицах, представлял собой, ввиду их солидарности, одну из основных причин возвышения дома, ибо один постоянно держал другого в курсе всего происходившего в его области».
Например, в 1840 году, когда вспыхнул конфликт между Англией, Россией, Австрией и Пруссией, с одной стороны, и Францией, с другой, по поводу так называемого восточного вопроса (коалиция поддерживала турецкого султана в его борьбе против мятежного египетского хедива Мехмета Али, опиравшегося на сочувствие французской дипломатии), глава французской ветви барон Джеймс де Ротшильд по просьбе своих лондонских родственников отговорил короля Луи-Филиппа от военной помощи хедиву.
Буржуазная революция 1848 года также не имела для Ротшильдов тех катастрофических последствий, которых они вначале всерьез опасались. В июне 1848 года на парижских баррикадах перед европейской буржуазией впервые во весь рост встал призрак ее грядущего могильщика — пролетариата. Это побудило все фракции собственников сомкнуть свои ряды и резко повернуть вправо. Префект парижской полиции Коссидьер заверил барона Джеймса в том, что его безопасность обеспечена, а министр финансов Второй республики Гудшо вновь обратился за услугами к банку Ротшильдов точно так, как это делали его предшественники во времена царствования Бурбонов или Орлеанов. Революции в Италии, Австрии, Германии были подавлены реакцией, активно использовавшей трусость и колебания мелкобуржуазных демократов.
Из этих событий Ротшильды извлекли вполне определенный урок, которому старались неукоснительно следовать в будущем: не связывать более свою судьбу чересчур тесно с каким бы то ни было политическим режимом внутри страны, точно так же как с одной определенной державой или коалицией — в международных делах, а иметь прочные интересы и хорошо оплаченных «друзей» всюду, где только возможно.
От железнодорожных концессий к промышленной империи
Государственный переворот Луи-Наполеона Бонапарта во Франции 2 декабря 1851 года, превративший вскоре принца-президента в императора Наполеона III, а Вторую республику — во Вторую империю, был встречен французской ветвью Ротшильдов без особого энтузиазма. Они опасались, что Наполеон III может вспомнить о весьма сомнительных услугах, оказанных его дяде — Наполеону I основателем банкирской династии. Финансовым операциям Ротшильдов, устойчивости кредита угрожали внешнеполитические авантюры Наполеона III, который мечтал затмить славу своего воинственного предка.
Эпоха Второй империи совпала с периодом промышленной революции в континентальной Западной Европе, бурным ростом машинной индустрии, железнодорожного строительства. Под сенью сначала республики, а затем империи к власти рвалась новая, ранее ущемленная фракция господствующего класса — промышленная буржуазия. Она все бесцеремоннее и успешнее теснила традиционную финансовую аристократию, устои господства которой были чувствительно поколеблены кризисом их прежних покровительниц — полуфеодальных монархий Европы. Глубокий сдвиг соотношения сил различных групп в правящей верхушке западноевропейских стран заставил представителей дома Ротшильдов срочно перестраивать свое старомодное жилище. Эта перестройка заняла около ста лет и заканчивается только на наших глазах, во второй половине XX века.
Уже в 30-х годах XIX столетия представитель австрийской ветви Ротшильдов Соломон обратил внимание на исключительную прибыльность новых способов обогащения, выходивших далеко за рамки обычной эмиссии государственных займов или кредитования торговых сделок: вложений капитала в горнодобывающие предприятия и обслуживающий их транспорт — не только морской, но и железнодорожный, представлявший собой в те времена еще малоизвестную новинку. По совету своего лондонского брата — Натана, имевшего возможность в индустриальной Англии своими глазами убедиться в доходности железных дорог, Соломон основал первое в Австрии акционерное общество железных дорог «имени императора Фердинанда». Оно должно было связать Вену с промышленным бассейном Моравы. Однако в отсталой Австрии дело подвигалось туго — соперничество других капиталистов, отсутствие опыта затянули строительство на 20 лет (до 1858 года) и сильно удорожили его.
По-иному сложились аналогичные опыты французского Ротшильда — Джеймса. Сначала недоверчивый старый барон лишь разнюхивал, насколько верным будет новое дело, поддерживая довольно ограниченными средствами строительство коротких железнодорожных веток Париж — Версаль, Авиньон — Марсель, предпринятое братьями Талабо. Наконец в 1845 году он решил, что время разведки прошло: Францию захлестнула железнодорожная лихорадка. Стремясь нажить на ней как можно более жирный куш, Джеймс Ротшильд воспользовался покровительством короля Луи-Филиппа, досиживавшего на троне последние годы, чтобы отхватить себе самую выгодную концессию — на строительство линии Париж— Лилль — бельгийская граница с ответвлением к крупному порту Дюнкерк. Эта линия должна была связать столицу Франции с крупнейшим быстро растущим промышленным районом.
