Кирилл. У нашего шефа фантазия не имеет границ. Если меня сейчас опечатают и увезут в Йемен, я не удивлюсь.

Савченко. Поговори-поговори! Винищем так и разит.

Кирилл. Софья Андреевна, кого они ищут? Сережу? Он в номере с этой… как ее… новой…

Лузин. С кем?

Кирилл. Они меня не пускают. Понимаете, она сначала должна стать моей любовницей…

Лузин. Я всех растерзаю! Растерзаю всех!

Общий крик.

Кирилл. Надо понять, кто пьяный — я или все остальные?

Савченко. Сядь, кобелина.

Лузин (дрожит). Какой номер? Софа, дайте запасные ключи.

Дежурная. Минуточку внимания. (Загадочно.) Дорогие мои, послушайте, что я вам сейчас скажу.

Лузин направляется в комнату Дежурной.

Вышел с увесистой настольной лампой. Короткая схватка с Савченко.

Савченко. Этого не допущу!

Кирилл. Я немного протрезвел. Кто эти милые товарищи?

Лузин. Своими руками.

Савченко. Зачем лампу портить? Имущество ни при чем!

Лузин (неожиданно). А этот все спит! Встаньте! Встаньте!

Михеев. О-о, господи…

Дежурная. До-ро-гие мои…

Лузин. Софа, что вы улыбаетесь? Вам смешно? Я выгляжу идиотом?

Дежурная. Когда вы все поймете, вы тоже будете смеяться. (Пауза.) Я — актриса… Она тоже актриса. (Ждет реакции.) Актриса!

Савченко. Что ты несешь?

Уборщица. Извинитесь сейчас же. Это заслуженная артистка!

Дежурная (неожиданно). Я знаю, что нужно сделать! Знаю! (Встает в театральную позу, громко.)

Уборщица. Сударыня, вернулся генерал.

Савченко. Идите проспитесь, тетки!

Лузин. Софа! Киношники вас купили!

Дежурная. Успокойтесь!

Лузин. Я спокоен. Я совершенно спокоен. Дайте лампу!

Савченко. Не надо, браток!

Лузин. А если бы там была ваша жена? Пустите меня… Пустите. Я хочу посмотреть ей в лицо.

Савченко (понял глубину момента). Иди.

Лузин медленно поднимается по лестнице.

Дежурная (спешит за ним). Стойте! Я отвечаю за порядок.

Уборщица (за ней). Ты актриса, а не сторож.

Дежурная. Я дежурная.

Поднимаются по лестнице и скрываются на втором этаже.

Савченко. Спохватились! Вот так, ребята! Приехала — хлысть и нет ее. Артистка. Ничего не поделаешь— красивая женщина. Я им не доверяю. Если присмотреться — ничего особенного. Точно такие же женщины, как все. Приехали к нам в часть эти самые артистки. Вышла одна, понимаешь ты, монтаж читать. Такая, ну такая — ни одной жилочки на ней не видно. У всех, понимаешь ты, дух захватило… Я тогда еще лейтенантом был… До того она мне помрачила рассудок, что в воскресенье нагрянул прямо к ней домой с букетом, понимаешь ты, и все! Открывает дверь эта самая красавица. Смотрю стоит такая скромненькая, роста никакого… морщины сеточкой. «Вы ли это? — Что вам угодно? — Ничего! Извините — дверью ошибся». И кубарем с лестницы… Кирилл. Что такое актриса? Что такое настоящая актриса?! Это мать, когда она ласкает завернутое в одеяло полено или плачет над фанерным курганом! Она святая! Она чиста! Не сметь! Послушайте, вы в театре! Вы на сцене! Сцена… это железные балки… доски… Здесь все настоящее… Люди, люди… по ней ходят поддельные. Нет души — есть символ веры. Да и что такое душа? Человек смотрел на кусок дерева и шел на смерть… Икона! Кусок дерева и немного красок… Актер тоже символ веры! Куда пойдет человек после того, как на него посмотрит? Конечно, театр — условное искусство, но жизнь… жизнь не условна… Там страдают и умирают по-настоящему… Театр задыхается от лжи! Какие мы водружаем символы веры! Как будто нет этого бесконечного живого потока…

На втором этаже шум, крики. С очередной вышибленной дверью в руках появляется Лузин. За ним Егоров, Настя, Дежурная, Уборщица. Общий шум голосов.

Лузин. Маргарита! Маргарита!

В шуме и сутолоке мало кто заметил, как в холле появился новый приезжий — Захарьянц с огромным фибровым чемоданом. Гаснет свет, а когда зажигается, — но не в театральных фонарях, а в люстре под потолком, — сцена, как и в начале, скрыта от нас добротной кирпичной стеной.

Брусилов. Проверьте подъемники! Следите, чтоб ни один кирпичик не шелохнулся. Василий, ты головой отвечаешь за стену.

Голос Василия. Головой, так головой. Но за тросы я не отвечаю.

Брусилов посматривает по сторонам, явно кого-то ждет. Наконец, в зал входит главный режиссер театра Александр Михайлович Овцов. Это высокий статный старик. Рядом с ним ответственный Представитель Управления культуры. Он слушает, а Овцов что-то оживленно ему рассказывает.

Овцов (заметил Брусилова). А-а, ты все в трудах, Брусилов. Иди сюда.

Брусилов. С приездом, Александр Михайлович.

Овцов. Вот рукомойник тебе. Взгляни… Дай-ка я тебя обниму, строитель вдохновенный.

Поцелуй.

Подъезжаю к театру, вижу Степан Богданович к нам направляется…

Брусилов. Здравствуйте, Степан Богданович.

Представитель. Решил вот заглянуть на ваш эксперимент.

Брусилов. Не рано ли? Спектакля еще нет.

Овцов. Я его предупредил — будет черновой прогон… мы просто посмотрим, что они нажили… Степан Богданович, мы договорились, вы сейчас представляете не Управление культуры, вы просто близкий нам человек… любитель театра. Мы проверим на вас спектакль… так сказать, используем в работе.

Садятся за режиссерский столик.

Два слова, чтобы ввести вас в курс дела. Итак, мной был разработан новый метод ведения репетиций. Вы знаете, что в теории театра встречается термин «четвертая стена». Вы курить хотите? Пепельницу Степану Богдановичу!

Брусилов принес пепельницу.

Спасибо, дорогой. О чем я говорил?

Брусилов. Вами совместно со мной…

Овцов. Да! Стена! Мы ее построили! И, по-моему, справились с этим блестяще. Любой строитель позавидует… Чтобы увидеть сцену, нам надо ее поднять… и это мы предусмотрели. Что получили актеры? Они там, Степан Богданович, живут… — Л они могут забыть о театре. Сегодня мы с вами увидим не актеров, а живых людей. Там, за кирпичами сложности жизненных конфликтов… Я чувствую — там что-то настоящее. Я вижу эту стену нашим занавесом. Для меня это глубокий символ. (Пауза.) Ну, что же… давайте попробуем. Давайте посмотрим!