– Э. Ага.

Дэвон привозили из государства Ори. Крохотные деревца, не больше, чем мне по пояс, с кривым стволом, на котором темная кора чередовалась со светлой, вырисовывая диковинные узоры, и пышной листвой. Дикие дэвон вышиной как обычные дубы и сосны, из их древесины делают крепчайшие кареты и дорогую мебель. Но если их выращивают в теплицах, особыми методами заставляя только проклюнувшееся дерево принимать такую, как надо, форму – оно навсегда останется маленьким, умещающимся в горшке для комнатных цветов. У госпожи Матильды в кабинете было такое.

– Тем, кто не соглашается ехать в Мастерскую, ограничивают дар. Запирают в стеклянной банке, как то дерево, чтобы не вырос выше колена. При наложении определенных печатей – с разрешения короля, конечно же, при применении особых техник Церкви и Коллегии. Так получится только с малышом, волшебника старше шестнадцати лет уже нельзя ограничить. Маги, не получившие образования в Мастерской, не могут практически ничего. Не потому, что их не учили – потому, что их дар обрезан. Собакам купируют уши и хвосты, людям — дар волшебства. Словно его много в мире осталось. Если бы не эти печати, чудом сохранившиеся с древних времен, магов вне Мастерской просто убивали бы.

У меня мороз прошел по коже. Крохотное деревце – и гигантская сосна, достающая до неба.

– Врешь, – отчаянно помотала головой я. — Не может такого быть!

— Да ну? — Зелль лишь вздернул бровь, и я замолчала. С силой провела ладонями по лицу.

– Хорошо, может быть, и так, но... но... Необученный маг может натворить дел! Вызвать пожар, как в нашей библиотеке... еще что-нибудь... это же ради их блага, правда? Правда? Зелль!

Прокушенная губа была соленой. От пота? От крови? От слез? Пришлось отвернуться, сорвать повязанную вокруг бедер куртку и постараться вытереть ей щеки. Опустить голову, прикрыть глаза, несколько раз плавно выдохнуть и вдохнуть — как учили. Учили... нас. Согласившихся. А других? Сколько их, этих других, кто никогда не сможет даже создать крохотный огонек-светлячок, или выбросить кости шестерками вверх, или вырастить морковку на огороде быстрее обычного?

Зелль сделал вид, что не заметил. Ускорил шаг, оказываясь впереди, и заговорил, не оборачиваясь:

– Люди лгут. Но гораздо чаще они просто недоговаривают. Легко недоговорить, легко умолчать о магии, об истинной власти Церкви, о богах и героях. Нашему народу был дан странный дар— пламя с небес, вода из недр. Слишком много могущества. Возможно, поэтому оно и ушло, исчезло, скрылось от нас. Ворон, отрезанный от привычного волшебства, искал другие пути. Нашел. Другое дело, как он использовал его.

— Но...

– Он сделал только хуже. Подставил под удар всех магов. Оправдывают ли благие намерения печальный итог? Оправдает ли сокровище, которое ценнее всего на земле, погибших на пути к нему? Мир не черно-белый. Мир гораздо сложнее. Ворон... по свидетельствам очевидцев... был из тех, кто не отступится ни перед чем, если видит цель. Упрямый. Умный. Не теряющий концентрации, даже когда занимается... чем угодно. Кстати, мы почти пришли.

Я подняла взгляд от носков собственных сапог и едва не споткнулась. Ахнула, инстинктивно дернувшись назад.

Это место уже не было похоже на мирную дорогу, ведущую от Пристани. Красноватый песок впитал в себя яркость и стал алым, деревья скукожились до редкого кустарника, вместо поросших мягкой травой холмов по левую руку от нас теперь простиралась пустошь, на которой, словно забытые рассыпанные кубики малыша-великана, тут и там торчали огромные валуны причудливой формы. Река разлилась так, что противоположного берега стало не видно, и в лучах садящегося солнца (уже вечер? так быстро?) вода приобрела все тот же кровавый оттенок. Спокойная гладь пошла мелкими волнами, с шумом бившимися о каменистый берег.

В отличие от меня, Зелль взирал на этот пейзаж с выражением крайнего довольства на лице.

— Отличненько. Теперь еще немного пройти, на ночь остановимся, с утра доберемся до выхода.

— На ночь? Здесь?!

Место было определенно не самое уютное.

— В темноте идти опасно. Тут уже граница, в самом осколке жизни нет, а на краю может водиться любая нечисть Хаоса.

Ох, тридцать три жареных гоблина! Мы продолжили путь. Солнце действительно садилось — за спиной, и наши фигуры бросали на дорогу впереди длинные тени. Я нервно оглядывалась по сторонам. Вдруг в тех камнях кто-то прячется? Нет, вроде бы показалось. А в тех кустах? Ветер? Игра света? Или...

— Там кто-то есть, — в три прыжка я догнала опередившего меня Зелля и теперь шла рядом.

— Никого там нет. Успокойся.

— Точно говорю! Оно шевельнулось... блеснуло... подмигнуло...

— Со страху всякое мерещится.

— Что-о? Я не боюсь!

— Тогда почему оборачиваешься все время!

— Не оборачиваюсь! — обозлилась я и действительно усилием воли заставила себя смотреть прямо.

— Ага. Так и продолжай. И руками не маши, когда идешь.

— Это еще с какой стати?

— Чтобы они поближе успели подкрасться.

— Кто?! Айии!

Два текучих черных пятна словно выросли из камней шагах в двадцати перед нами, сверкнули алые глаза и белоснежные клыки. Я взвизгнула и отскочила назад, за спину мага. У того в руках появились длинные кинжалы — я так и не успела увидеть, как он их достал. Теневые кошки прыгнули — одна за другой, первая горлом встретила лезвие кинжала и, потеряв всю грацию, завалилась набок. От второй Зелль ушел едва заметным движением, и двое закружились друг против друга. Я, стараясь не привлекать внимания, потихоньку отступала к ближайшему валуну.

Теневая кошка не рычала — тихо шипела, как змея, и скалила зубы. Длинный хвост кнутом хлестал по земле, мягко переступали шесть — или семь? — лап, тело двигалось изломанно, дергано и вместе с тем плавно. Завораживающее, не принадлежащее этому миру изящество.

— Ложись!

Иногда тело успевает подчиниться раньше, чем мозг обдумает приказ. Я плюхнулась в пыль, острые когти чиркнули над моим плечом, порвав куртку. Промахнувшаяся третья кошка тут же снова обернулась к несостоявшейся жертве — и в тусклом свете заходящего солнца блеснул один из кинжалов, вонзившись ей прямехонько под затылок. Кошка сползла на землю, словно чернильная клякса на мокрый лист. разлетелась серебристым дымом.

Зато последняя из оставшихся, воспользовавшись моментом, кинулась на мага.

Я завизжала так, что у самой заложило уши. Ошарашенная кошка дернулась, вхолостую щелкнула клыками — Зелль чудом успел увернуться, упав на землю спиной вперед, так, как люди обычно не падают. Еще один выблеск кинжала, и все было кончено — лишь медленно тающий дым подсказывал, где только что находились охотники Хаоса.

Ноги держали плохо — подняться мне удалось не сразу. Зелль был занят: отчищал кинжалы, которые, на мой взгляд, не получили в схватке ни пятнышка.

— Ты... цел?

— Ну да. А в чем проблема?

Подковы бы делать из этих людей. Не нервы, а корабельные канаты.

— Они еще появятся? — я нервно оглянулась вокруг.

— Могут. Давай уже на ночлег. Костер разожжем, огня они боятся.

— А ты им об этом сказал — что боятся? — вполголоса пробурчала я, но послушно поплелась за магом.

Для ночевки был выбран каменистый обрыв, возвышавшийся над морем (я уже почти не сомневалась, что река превратилась в море), как Башня Мастерской над низенькими домами Пристани. Там, между двух больших валунов, Зелль развел костер. Я, трусливо поеживаясь, но не желая признаваться в своем страхе ни за какие коврижки, натаскала растопки — вокруг в изобилии росли невысокие, мне по колено, колючие сухие кусты. Под конец я так издергалась, что даже камни, возле которых мы устроились, внушали мне некоторое опасение: со стороны они напоминали этаких мифических чудовищ-полулюдей, сложивших лапы на коленях и застывших в вечном сне. А ну как ночью превратятся и накинутся? Впрочем, Зелль был безмятежен, как ромашка на лугу, и волей-неволей пришлось ему поверить: место безопасно.