Нельзя придавать серьезного значения утверждениям, будто помощь со стороны СССР мало действительна в виду отсутствия у него общей границы с Германией. В случае нападения Германии на СССР необходимая общая граница будет, очевидно, найдена нападающей стороной. В случае нападения Германии на Австрию, Чехословакию, Францию, Польша не сможет оставаться нейтральной ни одного дня: признав свои союзные обязательства по отношении к Франции, она неизбежно откроет дорогу для Красной армии; наоборот, порвав союзный договор, она станет немедленно помощницей Германии; в этом последнем случае «общую границу» найдет без труда СССР. Сверх того морские и воздушные «границы» сыграют в будущей войне не меньшую роль, чем сухопутные.

Вхождение СССР в Лигу Наций, изображенное перед собственным населением, при помощи достойной Геббельса режиссуры, как триумф социализма и результат «давления» мирового пролетариата, оказалось, на самом деле, приемлемо для буржуазии лишь в результате крайнего ослабления революционной опасности, и явилось не победой СССР, а капитуляцией термидорианской бюрократии перед насквозь скомпрометированным женевским учреждением, которое, по знакомым уже нам словам программы, «ближайшие свои усилия направляет на подавление революционных движений». Что же изменилось столь радикально с того времени, когда принималась хартия большевизма: природа Лиги Наций? функция пацифизма в капиталистическом обществе? или же – политика советов? Поставить этот вопрос значит тем самым ответить на него.

Опыт успел скоро показать, что участие в Лиге, ничего не прибавляя к тем практическим выгодам, какие можно было получить путем соглашений с отдельными буржуазными государствами, налагает в то же время серьезные ограничения и обязательства, которые именно СССР выполняет наиболее педантично – в интересах своего еще свежего консервативного престижа. Необходимость приспособляться внутри Лиги не только к Франции, но и к ее союзникам, вынудила советскую дипломатию занять крайне двусмысленную позицию в итало-абиссинском конфликте. В то время, как Литвинов, который в Женеве был лишь тенью Лаваля, выражал благодарность дипломатам Франции и Англии за их усилия «в пользу мира», столь благополучно закончившиеся разгромом Абиссинии, кавказская нефть продолжала питать итальянский флот. Если можно еще понять, что московское правительство уклонялось от открытого нарушения торгового договора, то профессиональные союзы во всяком случае не обязаны были считаться с обязательствами комиссариата внешней торговли. Фактическая приостановка экспорта в Италию решением советских профессиональных союзов вызвала бы несомненно мировое движение бойкота, неизмеримо более действительное, чем вероломные «санкции», заранее отмеренные дипломатами и юристами, по соглашению с Муссолини. Если, однако, советские союзы, в отличие от 1926 г., когда они открыто собирали миллионы рублей на стачку британских углекопов, не ударили на этот раз пальцем о палец, то только потому, что подобная инициатива была запрещена им правящей бюрократией, главным образом, в угоду Франции. Между тем в предстоящей мировой войне никакие военные союзы не возместят СССР утраченного доверия со стороны колониальных народов, как и вообще трудящихся масс.

Неужели же этого не понимают в Кремле? «Основная цель германского фашизма – отвечает нам советский официоз – состояла в изоляции СССР… Ну и что-ж? СССР имеет теперь больше друзей в мире, чем когда бы то ни было». (Известия, 17 сентября 1935 г.). Итальянский пролетариат в цепях фашизма; китайская революция разгромлена и Япония хозяйничает в Китае; германский пролетариат настолько раздавлен, что плебисциты Гитлера не встречают никакого сопротивления; по рукам и по ногам связан пролетариат Австрии; революционные партии на Балканах попраны; во Франции и Испании рабочие идут в хвосте радикальной буржуазии. Несмотря на все это, советское правительство, со времени вступления в Лигу Наций, «имеет больше друзей в мире, чем когда бы то ни было». Эта фантастическая, на первый взгляд, похвальба получает свой вполне реальный смысл, если отнести ее не к рабочему государству, а к его правящему слою. Ведь как раз жестокие поражения мирового пролетариата позволили советской бюрократии узурпировать власть в собственной стране и снискать большее или меньшее благорасположение «общественного мнения» в капиталистических странах. Чем меньше Коминтерн способен угрожать позициям капитала, тем политически кредитоспособнее кремлевское правительство в глазах французской, чехословацкой и иной буржуазии. Так сила бюрократии, внутренняя и международная, оказывается обратно пропорциональной силе СССР, как социалистического государства и опорной базы пролетарской революции. Однако, это только одна сторона медали; есть и другая.

Ллойд Джордж, в скачках и сенсациях которого нередки проблески острой проницательности, предостерегал в ноябре 1934 г. Палату Общин против осуждения фашистской Германии, которая, по словам его, призвана стать наиболее надежным оплотом против коммунизма в Европе. «Мы еще будем ее приветствовать, как нашего друга». Многозначительные слова! Полу-покровительственные, полу-иронические похвалы со стороны мировой буржуазии по адресу Кремля ни в малейшей мере не являются сами по себе гарантией мира или хотя бы простым смягчением военной опасности. Эволюция советской бюрократии интересует мировую буржуазию, в последнем счете, под углом зрения возможных изменений форм собственности. Наполеон I, радикально покончивший с традициями якобинизма, надевший корону и восстановивший католический культ, оставался, тем не менее, предметом ненависти всей правящей полуфеодальной Европы, поскольку продолжал охранять созданную революцией новую собственность. До тех пор, пока не снята монополия внешней торговли и не восстановлены права капитала, СССР, несмотря на все заслуги своего правящего слоя, остается в глазах буржуазии всего мира непримиримым врагом, а германский национал-социализм – если не сегодняшним, то завтрашним другом. Уже во время переговоров Барту и Лаваля с Москвой крупная французская буржуазия, несмотря на остроту опасности со стороны Гитлера и на крутой поворот французской коммунистической партии к патриотизму, упорно не хотела ставить свою ставку на советскую карту. Подписавшего договор с СССР Лаваля обвиняли слева в том, что он, запугивая Берлин Москвой, ищет на самом деле сближения с Берлином и Римом против Москвы. Эта оценка может быть несколько упреждает события, но никак не находится в противоречии с их естественным развитием.

Как бы, однако, ни оценивать выгоды и невыгоды франко-советского пакта, ни один серьезный революционный политик не станет отрицать права советского государства искать дополнительной опоры для своей неприкосновенности во временном соглашении с тем или иным империализмом. Надо только ясно и открыто указывать массам место такого частного, тактического соглашения в общей системе исторических сил. Чтоб использовать, в частности, антагонизм между Францией и Германией, нет ни малейшей надобности идеализировать буржуазного союзника или ту комбинацию империалистов, которая временно прикрывается ширмой Лиги Наций. Между тем не только советская дипломатия, но, по следам ее, и Коминтерн систематически перекрашивают эпизодических союзников Москвы в «друзей мира», обманывают рабочих лозунгами «коллективной безопасности» и «разоружения» и тем превращаются на деле в политическую агентуру империалистов перед рабочими массами.

Пресловутое интервью, данное Сталиным председателю Скриппс-Говард Ньюспейперс Рой Говарду 1-го марта 1936 г., представляет собою неоценимый документ для характеристики бюрократической слепоты в больших вопросах мировой политики и той фальши, какая установилась между вождями СССР и мировым рабочим движением. На вопрос: неизбежна ли война? Сталин отвечает: «я считаю, позиции друзей мира укрепляются; друзья мира могут работать открыто, они опираются на мощь общественного мнения, в их распоряжении такие инструменты, как, например, Лига Наций». В этих словах нет ни грана реализма. Буржуазные государства вовсе не делятся на «друзей» и «врагов» мира, тем более, что «мира», как такового, вообще не существует. Каждая империалистская страна заинтересована в сохранении своего мира, и заинтересована тем острее, чем невыносимее этот мир для ее противников. Общая для Сталина, Болдуина, Леона Блюма и пр. формула: «мир был бы действительно огражден, еслиб все государства сплотились в Лиге на его защиту», означает лишь, что мир был бы обеспечен, если б не существовало причин для его нарушения. Мысль, пожалуй, правильная, но не очень содержательная. Великие державы, которые не входят в Лигу, как Соединенные Штаты, ценят очевидно развязанные руки выше, чем абстракцию «мира». Для чего именно им нужна свобода рук, они в свое время покажут. Те государства, которые уходят из Лиги, как Япония и Германия, или временно «отлучаются» из нее, как Италия, тоже имеют на то достаточные материальные причины. Их разрыв с Лигой изменяет лишь дипломатическую форму антагонизмов, но не их природу и не природу самой Лиги. Те праведники, которые клянутся в неизменной верности Лиге, ставят себе задачей тем решительнее использовать ее для поддерживания своего мира. Но и между ними нет согласия. Англия вполне готова продлить мирный период – за счет интересов Франции в Европе или в Африке. Франция, в свою очередь, готова пожертвовать безопасностью британских морских путей – за поддержку Италии. Но для защиты собственных интересов каждая из них готова прибегнуть к войне, разумеется, к самой справедливой из всех войн. Наконец, мелкие государства, которые, за неимением лучшего, ищут укрытия под сенью Лиги, окажутся в конце концов не на стороне «мира», а на стороне более сильной группировки в войне.