— Вот это да! Что вы хотите этим сказать?

— Подведем итоги. Манускрипт XI века, описывающий жизнь Сильвестра — он же Басофон, — находился в Кракове. Это было не «Жизнеописание», осужденное церковью, а совсем другая версия. Однако к этой версии был добавлен венецианский текст XVI века, автор которого был вдохновлен исламом, — нечто вроде памфлета, направленного против католических догм. Весь текст был написан каролингом. Иначе говоря, некий современный ученый по фамилии Кашанский воспользовался этим урезанным документом, чтобы приставить к нему собственноручную копию с каролингскими буквами, использовав для этого остатки чистой венецианской бумаги XVI века, находившейся в папке. Не долго думая он взял за образец «Жизнеописание Гамалдона», изменив имя на Басофон и, как я предполагаю, адаптировав немного повествование по своему вкусу. Вы следите за моей мыслью?

— Невероятно… — пробормотал Караколли, пораженный услышанным.

— А будущий Иоанн Павел II, тогдашний архиепископ Кракова, — продолжил Мореше, — узнал о манускрипте, который Кашанский собирался продать одному коллекционеру. Воспользовавшись преимущественным правом покупки, он приобрел «Жизнеописание», полагая, что речь идет о подлиннике, и привез его в Ватикан после смерти предшественника. Так манускрипт оказался в библиотеке Ватикана.

— Но кто же тогда засунул его в папку с «Небесной лестницей» Жана Гоби? — поинтересовался прелат.

— Этого мы еще не знаем, — ответил Сальва. — Может быть, тот самый человек, который знал — или считал, что знал, — что в этом самом месте находился «Басофон 666». Однако позвольте мне предупредить вас об одной сенсации, которая заставит вас подпрыгнуть — вас, монсеньор, а также вас, друг мой. Во время визита к Кашанскому я усмотрел на столе рядом с готическим манускриптом, находившимся в работе, кусочек бристоля, на котором был записан номер карточки, сразу бросившейся мне в глаза. И знаете какой? В 83276!

— Номер досье «Небесной лестницы»! — воскликнул нунций.

— Следовательно, не существовало иных причин для того, чтобы этот поляк заинтересовался досье из библиотеки Ватикана, если только он знал, что сфальсифицированный им манускрипт был туда уже вложен.

— Резонно, — проговорил Мореше, — но мне-то почему ты ничего не сказал?

— Потому что мне хотелось уехать из Польши без лишних неприятностей. Я боялся, как бы мое открытие не было замечено, почти случайно; и это все больше наводит меня на мысль о большом размахе организации заговора. Я уверен: досье В 83276 было почтовым ящиком некой тайной организации, контролируемой коммунистами.

— Вот те на! — изумился Караколли. — Но как это могло происходить? Читатели заполняют формуляры, чтобы забрать нужный документ. По ним мы легко можем определить частоту выноса досье. А впрочем…

Нунций остановился, задумался.

— Совершенно верно, монсеньор, — сказал Сальва. — Вам уже стало понятно, что не читатели имели доступ к этим досье, а персонал библиотеки. Только те, кто мог свободно передвигаться по залам, способны были поддерживать между собою связь при помощи В 83276. А это предполагает вкладывание туда инструкций (но в это я не верю), или же «Жизнеописание» уже содержало в себе эти инструкции и содержит в настоящее время. Не впервые используется какое-либо произведение в качестве декодера для расшифровки посланий.

— Начинаю понимать тебя, — пробормотал Мореше. — Этот текст служит ссылкой для расшифровки на первый взгляд непонятных текстов.

— Во время последней войны сторонники Де Голля выбрали небольшой иллюстрированный словарь «Larousse» в качестве декодера, начиная со страницы 155. Первые буквы первого встретившегося слова заменялись в нормальной алфавитной последовательности. Слово было «capacitaire». «С», таким образом, становилось «А», «А» становилось «В», «Р» становилось «С». Следующее «А», уже использованное, опускалось, так же как и «С». Далее «I» становилось «Д», «Т» становилось «Е», и так продолжалось на всей странице до получения полного алфавита. Страницы ежедневно менялись, менялся и код. Те, кто не знал используемую книгу и ежедневную страницу, не могли расшифровать тексты. Более того, на алфавит влияли капризы словаря — и в этом состояла трудность! Но это было удобно, поскольку каждый имел при себе вышеуказанное издание, безобидное в глазах немцев и полицаев.

— Стало быть, вы думаете, что «Жизнеописание Сильвестра» могло использоваться таким же образом агентами Москвы?

— Вероятнее всего, начиная с текста, переписанного Кашанским, который обязательно сохранил для себя второй экземпляр или отдал его заказчикам. Таким образом все, что Ватикан хотел бы сохранить в тайне, пересылается в Польшу или в другую страну посредством этого кода.

— Но, — продолжил Караколли, все больше и больше приходя в ужас, — это значит, что шпион находится в непосредственном контакте с его святейшеством, поскольку состоит членом курии!

— Довольно и секретаря, приближенного к его святейшеству, — поправил Сальва. — Он открыто передавал свое послание работнику библиотеки, который зашифровал его по соответствующей странице «Жизнеописания». Конечно, после обнаружения нами манускрипта эта маленькая игра прекратилась. И сейчас изобретается новая.

— Надо немедленно предупредить кардинала Бонино, — засуетился прелат. — Слишком уж велика ответственность.

— На вашем месте я бы ничего не делал, — посоветовал Сальва. — Если наши выводы ошибочны, до главного действующего лица мы не доберемся. Считаю, что поляки, тайком покинувшие Ватикан, имели к досье доступ и уже переписали его. В Кракове они разыгрывали невинность, но меня не так легко одурачить. Зато секретарь, близкий к папе, не мог незаметно уехать.

— Увы! — горестно воскликнул Караколли. Лицо его стало мертвенно-бледным. Он тяжело опустился в кресло. Его нижняя губа предательски дрожала. Наконец нунций глубоко вздохнул и выпалил: — Отца Строба нашли мертвым вчера утром в своей кровати. Он был личным секретарем кардинала Катальди и, как вам известно, духовником его святейшества.

— Следствие начато? — поинтересовался Сальва.

— Говорят, он отравился. Не верится, чтобы такой верующий…

— Все это подтверждает мою интуицию, — сказал Сальва. — Нам остается только продолжить чтение этого злосчастного «Жизнеописания Сильвестра» в поисках указующих признаков и надеяться, что профессор Стэндап покинул Польшу целым и невредимым. Впрочем, скоро нам станет это известно. Я послал в Лондон телеграмму, чтобы узнать, действительно ли он вернулся.

— Я больше не могу переводить, — пролепетал нунций. — Все это слишком ужасно.

— И все же следует. Вы один можете это сделать.

Будто с гирями на ногах, нунций поплелся в библиотеку, где в сейфе лежал манускрипт, запираемый каждый вечер отцом Грюнвальдом на ключ, который он хранил при себе. Адриен подумал: «Совесть — это обезумевший компас. Она может владеть собой лишь в той мере, в какой не касается частичек правды, которая на поверку оказывается обманом».

«Святой Дух примчался к Христу, найдя его углубленным в раздумья, и сказал:

— Нам надо действовать без промедления. Свидетельство вашего воскресения вот-вот сожгут в Эдессе.

— Вы говорите о том саване, который я оставил в гробу? След моего материального тела отпечатался на нем в момент, когда я возносился к славе. Хорошо, что эта реликвия переживает века в память о происшедшем. Но скажите, что сейчас происходит?

— Ваш Сильвестр решил, не знаю уж почему, восстать против губернатора города Эдесса. Город лихорадит. Царь исчез. Басофон обвиняет властелина во всех грехах, в том числе в убийстве царя. Губернатор в ярости и — о человеческая логика! — хочет сжечь ваш саван.

Иисус от всего сердца рассмеялся, чем озадачил Параклета.

— Вы никогда не поймете людей. Вы — Дух; они же имеют внутренности, кости, кожу, мозг и немного ума. Как понять вам то непрозрачное, что привязывает их к Земле? И однако непрозрачность эта делает их мне ближе. Что познал, бы я, воплотись я в женщину, или, как они, не страдал бы телом вопреки разуму, не ощущал бы странных содроганий сердца в любви и, как они, не испытывал бы страха смерти? Вам никогда не постичь эту головокружительную тайну.