Литмир - Электронная Библиотека

Обходя крыло, он больно ударился о него плечом. Над головой мигал и качался фонарь, ноги вязли в песке.

Все молчали.

Таунс карабкался наверх — поскользнулся, упал. Поднялся на ноги, снова полез — ухватился за сиденье пилота, перебросил ногу. Только не упасть. Виски в поту, потрачено столько сил, и никто не помогает, ублюдки. Посмотрим теперь, кто командир, сейчас он им покажет. Отжать подсос. Ещё пару качков ради гарантии. Контакт.

Они кучкой стояли на песке, отбрасывая тени на крыло. В полном молчании смотрели на человека, опять и опять нажимающего кнопку зажигания — безрезультатно.

— Фрэнк, послушай. Обойма пуста. Без пиропатронов.

Таунс выкрикнул иссохшим ртом:

— Патроны есть. Целых семь зарядов! — И продолжал давить на проклятую кнопку.

— Слушай, Фрэнк. Постарайся понять. Мы вытащили патроны, пока ты возился с винтом. Это бессмысленно.

Руки Таунса замерли. Он все понял. До него дошло, что они с ним сделали. С командиром самолёта. Они усадили его сюда, как в ловушку для обезьян.

Он рванулся с сиденья, шагнул на крыло и уставился на поплывшее перед ним белое лицо Морана.

— Вы… сделали…

Снизу он казался огромным; сгорбленные плечи доставали до звёзд, ноги согнулись в коленях, руки растопырились перед прыжком.

Он потерял рассудок. Моран понял это и попросил у сержанта пистолет.

— Осторожно, Фрэнк.

Не удержав равновесия, Таунс прыгнул — в тот самый миг, когда раздался выстрел. Тело стукнулось о песок и не шевелилось.

ГЛАВА 21

Полная луна нижним краем касалась гребня тёмной дюны.

Моран поглядывал на неё, слушая Таунса; временами он вставлял слово-другое, чтобы дать знать, что слушает и понимает.

Моран вернул Уотсону пистолет и помог Таунсу встать на ноги. Вдвоём с Кроу они увели его с освещённого места. Для слез в нем не оставалось влаги, но дыхание было резким и частым, тело дрожало.

— Я присмотрю за ним, — сказал Моран, и Кроу направился к остальным. Все молча принялись за работу. Прошло много времени, прежде чем Таунс шёпотом сказал:

— Не думал, что ты это сделаешь. Не думал, что выстрелишь.

— Я стрелял в воздух.

Таунс открыл глаза и долго смотрел на высокие белые звезды.

— Не думал, что я так плох, Лью.

— Ты не так плох…

— Не думал, что дошёл до… — Он смотрел на звезды с таким видом, будто удивлялся, что видит их вновь. — Я пытался запустить мотор, верно?

— Да.

— Зачем я это делал. Лью?

— Чтобы показать, что ты самый главный.

— Неужели? Боже мой!

Рука Морана ещё ощущала отдачу выстрела. Им повезло. Трудно было промахнуться — Таунс летел прямо на него. Но, в метафорическом смысле, выстрел попал в цель: даже будучи в таком состоянии, Таунс осознал — в него стрелял лучший друг. Он, должно быть, думал, что уже мёртв, когда падал на песок. Своего рода шоковая терапия. Сейчас он говорил вполне нормально, выражение глаз было осмысленным.

— Они там работают? — спросил он, прислушиваясь к звяканью инструментов.

— Да.

— Иди помогай им, Лью.

Моран не уловил ни одной фальшивой нотки в его голосе, той хитрости, что встречается у сумасшедших.

— Ты в порядке, Фрэнк?

— Да. Мне надо кое о чем подумать.

И Моран присоединился к остальным.

— Ну, как он?

— Он поправится.

— Думал, ты убил его.

— Он тоже так думал.

Моран взобрался на крыло и проверил все рычаги управления, все, к чему прикасался Таунс. Белами он велел спрятать все семь пиропатронов; они могут быть у него в сохранности до воскресенья или другого дня, когда они сделают попытку взлететь, если такой день наступит. Конструктор и пилот отлёживались, приходя в себя после пронёсшегося в их головах вихря. Шансы были ничтожными.

Работая над креплением гнёзд для пассажиров, Моран часто делал остановки, поглядывая за Таунсом. Глаза пилота были закрыты. Возможно, он спал. Было уже далеко за полночь, уже взошла луна, когда Таунс открыл глаза.

— Это ты, Лью?

— Я.

— Как идёт работа?

— Нормально.

Таунс приподнялся, опершись на локоть, и посмотрел ему в глаза.

— Лью, я спятил, да?

— Да.

Таунс отвернулся.

— Я знал, что это случится. Ведь я возненавидел его. Доходило до того, что каждый раз, когда я видел это лицо, мне хотелось его ударить. Ничего не понимал, знал только, что ненавижу. Теперь я все обдумал. И вот что я тебе скажу: это случилось потому, что он молод и решил взять на себя мою ответственность.

Слушая его, Моран смотрел на огромную луну. Он узнавал о Таунсе такое, о чем не подозревал раньше, о чем до последнего времени не знал и сам Таунс. Это была исповедь.

— Вот ещё что, Лью. Я в какой-то, хоть и в малой, мере привык к власти. Даже если лётчик не больше, чем водитель автобуса, на борту он — царь. А этот юнец никогда не знал власти, и теперь она затмила его разум. Так ведь?

— Так.

— Где же выход, Лью?

— Признай его власть.

— Хорошо. Так и я теперь думаю.

Моран готов был сколько угодно поддерживать разговор, Таунс, избавившись от своей пытки, провалился в глубокий сон. Кое-как укрыв его, Моран удалился.

Росы не было. Они прополоскали рот и горло той малой толикой воды, которая дистиллировалось за ночь. Моран отнёс Стрингеру его долю.

Тот принял её без слов. Пота на нем не было, но глаза лихорадочно блестели. Моран долго его увещевал, спрашивал, могут ли они на него рассчитывать. Парень молчал, хотя и слушал.

Теперь Моран сидел в тени крыла вместе с Кроу и Белами. Каждые пятнадцать минут смещали испаритель и горелку, чтобы прямые лучи падали на банку, а бутылка оставалась в тени.

Белами записал: «Двадцать пятые сутки, пятница. Думаю, вот и конец. Таунс со Стрингером ещё остывают, прошлую ночь не работали. Не думаю, что смогу работать и я. Сил не осталось. Жидкость дистиллируется, но воды мало. Если утром не будет росы, это конец. Почти рад этому. Теперь спать».

Кроу спросил у Морана:

— Почему бы не сделать паяльную лампу для этой штуки? Можно взять топливо с другого мотора…

Моран снова повернул солнечный рефлектор.

— Жидкость и так кипит. Если кипение будет сильное, выбьет трубку и вода загрязнится, — объяснил он.

Снова навалилась тишина. Уотсон и Тилни распростёрлись под шёлковым пологом. Никто не помышлял крутить генератор: даже поднять руку было тяжело.

За дюнами на востоке стервятники все ещё сражались за остатки верблюжатины, а незадолго до полудня вся стая начала кружить прямо над самолётом, высматривая добычу. Уотсон трижды выстрелил, не целясь, стая рассеялась и улетела.

Моран снова поднялся и побрёл к самолёту. Солнце жгло голову и плечи. Предметы теряли очертания, перед зажмуренными глазами мелькали черно-белые полосы.

Стрингер не спал. Он равнодушно взглянул на Морана.

— Стрингер, вы хотите погибнуть? — голос его скрежетал.

— Нет. — Это было первое слово, сказанное Стрингером после того ужасающего вопля.

— Но вы погибнете.

— Думаю, да. — На Морана он не смотрел.

— Сегодня пятница. Ещё есть шанс, если вы нам поможете. Таунс готов признать ваш авторитет. Вы ведь этого хотите, да?

— Оставьте меня в покое. — Он зажмурил глаза.

— Ночью я намерен сам закончить с рычагами. Утром собираемся взлететь.

— Вы разобьётесь. — Его веки дрогнули, в тоне прозвучало раздражение.

— Возможно. Но лучше это, чем смерть от жажды. Вина будет не ваша. Стрингер. Конструкция хорошая, просто незаконченная. Послушайте, если вы…

— Оставьте меня, Моран вышел и повалился на песок под пологом. Он сделал все, что мог. Теперь спать.

Солнце клонилось к закату. Испаритель, стоявший под краем крыла, оказался в тени, и металлический рефлектор сверкал без пользы. Масло в горелке кончилось, в воздухе потянулся густой дымный шлейф: одного солнца для кипения не хватало.

Медлительная тень плыла по песку, густея по мере того, как птица, снижаясь, делала все меньшие круги, высматривая добычу.

36
{"b":"27856","o":1}