Переезд из Рима в Мадду на поезде, который отправлялся из Рима в восемь часов утра, и, прибывал в Мадду в ноль часов семь минут ночи, адвокат Вакканьино проводил постоянно за чтением одной из ежедневных газет, трех иллюстрированных журналов и одного полицейского романа. Минимум раз в месяц ему доводилось совершать такой вояж; по пути в Рим он тщательнейшим образом изучал и приводил в порядок различные бумаги, бывшие причиной его вояжей, а на обратном пути — охотно предавался чтению.

Но ежедневной газеты, трех иллюстрированных журналов и одного романа хватало лишь только в том случае, когда поезд шел по расписанию, с восьмого часа и до полуночи; за этот период времени адвокат успевал дважды пообедать: один раз — в вагоне-ресторане и второй раз — на пароме. Беды наступали, когда поезд опаздывал; все, что было у него читать, он успевал проглотить, в то же время не представлялось возможным отвлечься и поглядеть на деревни и море, мелькавшие теперь в бесформенной ночи, и, наконец, наступал момент, когда начинал подкрадываться к нему сон; возникала опасность крепко уснуть и очнуться только на конечной станции, что с ним однажды уже и случилось.

Поэтому, когда становилось ясно, что поезд опаздывает, адвокат принимался бродить по опустевшим вагонам в поисках газет, оставленных пассажирами, и чувствовал себя спасенным, если ему удавалось найти что-нибудь, все равно что — будь то фашистская газета, модный журнал или комикс.

Как-то летом адвокат возвращался на поезде, опаздывавшим уже в Катании на сорок минут, и было ясно, что в Мадду он прибудет на два часа позже; ночь застала адвоката погруженным в чтение журнала «Вы», в котором были представлены разделы: мода, все для дома и новости. Первым делом он перелистал журнал, подолгу задерживаясь на страничках с модой, которая, делая акцент на тело самих манекенщиц, несомненно, была полна живой фантазии и грациозности, но, которая, однако, была бы оценена как непристойная, появись в таком одеянии на людях чья-либо жена, дочь или сестра. Нет, не потому что адвокат был за строгости в выборе одежды, (упаси боже!), и выступал против того, чтобы мода пришла и в Мадду; вопрос просто был в том, что не все в Мадде, подобно ему, смогли бы любоваться красотой женского тела чисто эстетически. Появление женщины, одетой подобным образом, (с глубоким декольте и в мини-юбке), вызвало бы среди членов местного городского общества гром таких вожделенных криков и непристойных комментариев, которые вынудили бы мужа, отца или брата этой женщины, либо покориться, что по местным меркам недостойно настоящих мужчин, либо же выставить себя на посмешище своей слишком резкой реакцией на происходящее.

К счастью, журнал был объемист. Достигнув последней странички, адвокат начал перелистывать его вновь, собираясь приступить к чтению. Вначале шла многочисленная реклама, затем раздел — Мораль, Духовная жизнь. Отвечает Святой отец Луккезини. Адвокат снял туфли, взгромоздил ноги на противоположное сиденье и принялся читать. Тут же его заинтриговало одно сообщение: «Чрезвычайно щекотливый и сложный вопрос поднимает одна наша читательница из Мадды. Несколько лет назад я проявила минутную слабость и изменила своему мужу с мужчиной вхожим в наш дом; этот мужчина приходится мне дальним родственником, и в него я была немножко влюблена еще с самого детства. Наша связь длилась в общей сложности что-то около шести месяцев, но даже в этот период времени я продолжала любить моего мужа, и сейчас я люблю его еще сильнее, чем прежде; мое же небольшое увлечение родственником совершенно прошло.

Но я страдаю оттого, что обманула человека столь доброго, честного и доверчивого, и столь любящего меня. Иногда я чувствую, что должна рассказать ему все о случившемся, но меня удерживает страх, что таким образом я могу потерять его навсегда. Я сильно набожна; и поэтому не раз признавалась в своих угрызениях совести нашим священникам. Все они, за исключением одного, (который, впрочем, прибыл к нам с континента), сказали мне, что, если мое раскаяние чистосердечно, и, что, если моя любовь к мужу осталась неизменной, то я должна молчать. Но я продолжаю страдать. Святой отец, что вы мне можете посоветовать?».

Душа адвоката испытала удовлетворение близкое к ликованию. Об этом письме можно будет говорить у себя в Мадде, по крайней мере, месяц: в обществе, в коридорах суда, в семейном кругу. Предстоит выдвинуть сотни гипотез, перемыть косточки стольким персонажам: женам, мужьям, родственникам по линии жены; объективно, профессионально — как в случае со своей семьей, и со злорадством, всецело направленным на разжигание страстей — в случае с другими.

Прищурив глаза, он повернул свою голову в сторону светильника, как бы намереваясь его лучами освещать поиск, и принялся медленно перебирать в памяти различные варианты. «Кто бы это мог быть?» — тихонечко прошептал адвокат. — Интересно было бы узнать! «Кто же это?». Но адвокат, все же, смог удержать себя от соблазна углубиться в детальное разбирательство, кто эта незнакомка, испугавшись, что выявление личности синьоры, основываясь на данных ее письма, не составит ему особого труда.

Его решение не торопиться с выводами показалось ему настолько очаровательным, что он чуть было, не погрузился в прелестный сон; но тут же адвокат неожиданно вздрогнул, вспомнив, что еще не прочитал ответа самого святого отца, Луккезини.

Святой отец, очевидно, принялся писать ответ с глазами, налившимися кровью от гнева. Что это за такая странная «минутная слабость?». Минутная, если она длилась целых шесть месяцев? Как можно относиться столь снисходительно по отношению к себе, к своей вине, и считать минутной слабостью измену, длившуюся целых шесть месяцев, ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ; все это время, обманывая мужа, о котором вы сами говорите, что он такой добрый, честный, преданный и любящий? После чего, неожиданно перейдя на «но», в проповеди священника появились нотки милосердия и сострадания к ближнему: «Но, если раскаяние ваше искренне, и угрызения совести мучают вас постоянно, и, если впредь вы будете решительно избегать подобного грехопадения…» В общем: «Вы уже получили за содеянное все сполна и продолжаете платить за свою вину тем, что вас мучают угрызения совести; но вы не смеете и не должны признаваться в измене человеку столь доброму и ничего не ведающему, каковым является ваш муж, человеку, верящему в вас той верой, которая является залогом настоящей любви, это бы причинило ему такую боль, которую затем вряд ли бы удалось залечить. Сам порыв признаться в измене человеку, оказавшемуся жертвой, в принципе, похвален; и, если этот человек не ведает о случившемся, и признание не принесет ему ничего иного, кроме боли и беспокойства, молчание — оправдано. Молчание и страдание. И, конечно же, правильно поступили те священники, которые посоветовали вам не раскрывать тайны грехопадения своему мужу. Что же касается того священника, который посоветовал вам поступить иначе, я считаю, что его необдуманный, неосторожный совет объясняется, скорее всего, недостаточным знанием человеческих сердец, и вовсе не вытекает из того факта, как вы это замечаете, что он прибыл к вам с континента. В любом случае, молитесь и молитесь: и пусть молчание явится для вас большим испытанием, чем явилась бы исповедь человеку, которому вы изменили».

«Хорошенький ответ, — подумал адвокат, — хорошенький, ничего не скажешь. Возмущение, милосердие, здравый смысл; имеется всего понемножку. Сразу видно, что за гусь, этот Отец Луккезини».

Как следует, зевнув, и, закурив сигарету, он ввел себя мысленно в нечто, похожее на гарем, наводненный молоденькими и соблазнительными девушками из Мадды, робкими по натуре, и, ожидавшими, как некто, вне сомнения мужчина таких же твердых убеждений и отточенного ума, как и он, сможет угадать среди них виновницу, свершившую прелюбодейство.

После восьмичасового сна, подкрепившись большой чашкой кофе, адвокат Вакканьино почувствовал себя совершенно бодрым, и, одеваясь, неожиданно вспомнил о письме синьоры из Мадды. Его он вырезал из журнала и положил в бумажник; это он проделал вне зависимости от того факта, что его жена подписывалась на еженедельник «Вы», и, что в самом городе ходило, по крайней мере, пятьдесят экземпляров того же номера. Отправной точкой для поиска могло послужить следующее начинание: что, если попытаться составить список тех женщин города, которые подписывались на еженедельник, или же обычно покупали его в газетном киоске. Операция не представила бы большого труда; продавец газет часто пользовался его услугами; а чиновник почты, будучи посвященным в суть дела, помчался бы на почту даже среди ночи, лишь бы заглянуть поскорее в мешки с почтой. Пока же некоторую пищу для размышлений могла ему дать и жена. И он позвал ее.