Последние раненые были вывезены уже к концу долгого калидарского дня, спустя восемнадцать часов с того момента, когда Банник наблюдал, как «Марс Победоносный» выбирается из кратера. Теперь это действительно был кратер, результат взрыва атомного заряда в пять мегатонн, заложенного в глубинах старого рудника. Сколько савларцев погибло в туннелях, чтобы доставить туда этот заряд, Банник не знал, но он уже дважды видел, как воюют орки на поверхности, и невольно почувствовал уважение к савларским так называемым «подонкам», что бы там о них ни говорили.

Экипажи танков и машин обеспечения, и солдаты взвода Стренкелиоса организовали лагерь и выставили наблюдательные посты в радиусе километра вокруг. Подкрепления должны были прибыть позже — разведывательная рота с легкой бронетехникой, которая прочешет окружающий район на предмет выживших зеленокожих, пока ударная группа вернется в улей Модулус.

Погода держалась нормальная, надвигавшаяся буря скрылась за горизонтом. Банника назначили в помощь технопровидцу Брасслоку, проводившему детальный осмотр «Гибельного Клинка». За технопровидцем словно грозный призрак следовал сервитор Урто.

— Ты слышишь? — спросил технопровидец Банника.

— Я слышу звук остывающего металла, потрескивание в отключенной аппаратуре. Простите, но кроме этого я ничего не слышу, — Банник содрогнулся, вспомнив, каким ему показался танк сразу после боя. Но сейчас дух машины внутри него словно скрылся, оставив лишь металл.

Брасслок заметил эту невольную реакцию, древние глаза технопровидца под капюшоном слегка прищурились, словно в улыбке и он одобрительно кивнул.

— На Парагоне влиятелен культ Омниссии, не так ли?

— Да, среди клановой аристократии. Мы зависим от милости Бога-Машины, — Банник показал медальон с аквилой и шестеренкой. — Он второй в наших молитвах после Бога-Императора.

Брасслок издал хриплый звук, который Банник принял за смех.

— Ты отмечен Богом-Машиной, — металлическое щупальце высунулось из-под одеяний техножреца и постучало Банника по груди. — И ты почитаешь Его. Сегодня ты видел Его славу.

Банник задумчиво кивнул.

— Тогда продолжай слушать, и ты услышишь.

Банник бросил взгляд на борт огромной боевой машины, металлическую стену, заслонявшую беспощадное солнце Калидара.

— Что я услышу?

— Что «Марс Победоносный» доволен своим выбором. Машинный дух «Гибельного Клинка» удовлетворен твоими действиями, и особенно — спасением его меньшего собрата, — технопровидец кивнул головой в капюшоне на «Саламандру», над ремонтом которой сейчас трудилась группа специалистов Муниторума под руководством технопровидца. — Все машины священны. Они братья. Спаси одну — и все возрадуются.

Остальные члены экипажа занимались проверкой систем на своих постах, техноадепт Форкосиген проводил общую диагностику всей аппаратуры на своем инфопланшете, независимо от работы технопровидца. И когда Банник следовал за древним технопровидцем, обходившим танк, то радовался, что находится в тени «Марса Победоносного», а не вместе с атраксианскими штурмовиками, трудившимися на самом солнцепеке, собирая зловонные трупы орков в кучу для сожжения; говорили, что это было необходимо, чтобы из тел орков не распространялись споры. Баннику было трудно в такое поверить, но действительно, если не сжечь мертвых орков, то год спустя этот район будет просто кишеть зеленокожими.

За три часа до заката прибыли новые подкрепления, и с ними почетный капитан Ханник, весь остаток дня что-то обсуждавший с Кортейном. Банник заметил, что почетный капитан оказался молодым, заметно моложе Кортейна.

Позже, когда беспощадное синее солнце Калидара скрылось за горизонтом, они выпивали, отмечая победу. Остальные члены экипажа поздравляли Банника, хваля его подвиги в бою. Но он не разделял их радость. Из-за своего позора он чувствовал себя отверженным, и был уверен, что «Марс Победоносный» едва не погиб из-за него — это было предупреждение, напоминание, что Император знал о его бесчестье, и «Марс Победоносный» тоже знал, хотя его товарищи не знали. И еще Банник не мог изгнать из памяти страшное зрелище людей, изувеченных орками. Испытывая головокружение от крепкого глиса, который пили танкисты в герметичной палатке, Банник извинился и, выйдя наружу, стал бесцельно бродить по лагерю, с каждым вздохом, пропитанным зловонной резиной, все больше ненавидя респиратор, который ему пришлось надеть.

Банник стоял на краю пустыни, его дыхание шумно отдавалось в ушах. Глубоко задумавшись, он смотрел, как день сменяется ночью.

— Это по-своему прекрасное место, — раздался голос позади него.

— Почетный лейтенант, — сказал Банник, встав по стойке смирно.

— Вольно, лейтенант, сейчас не время. День закончился, мы победили. Сейчас мы отдыхаем.

Кортейн подошел к нему. Как и Банник, он надел от холода офицерскую шинель и фуражку. Они были бы похожи на двух «офицеров и джентльменов» в отпуске на парагонском пустынном курорте, если бы не смрад пролитого горючего и догоравшего костра из орочьих трупов.

— Жестокая красота, — произнес Кортейн. — Эта планета так сурова. То страшный жар, то страшный холод. Совсем не похожа на наш родной мир.

— Да, сэр.

Кортейн потыкал песок носком сапога.

— Нам уже не вернуться в прежний мир. Прошло уже много лет с тех пор, как я пошел служить. Парагон теперь совсем другой.

Банник кивнул. Брат Кортейна, которого он видел, будучи еще очень молодым, умер несколько лет назад — умер воистину древним старцем, даже по стандартам аристократии.

— Вы завербовались еще во времена моего деда.

— Варп искажает время, — сказал Кортейн. — Я пережил двадцать четыре варп-прыжка, провел в имматериуме не более двенадцати лет, а в реальном пространстве за это время прошло более столетия. Так тридцать лет боевой службы превратились в целый век. Когда ты сам вернешься домой, то увидишь, как изменился родной мир. Он будет совсем другим.

— Я пошел в Гвардию не для того, чтобы возвращаться, сэр.

Кортейн утвердительно хмыкнул.

— Лишь немногие возвращаются. В некотором смысле мне очень повезло, хотя в другом — нет.

— Я завербовался, чтобы покинуть родной мир, сэр, чтобы служить Императору, как только смогу.

Кортейн кивнул.

— Я, как и ты, когда-то отказался от льготы моего клана, освобождающей от службы в Гвардии.

— Я знаю, на родине до сих пор говорят об этом.

— Правда? Ну надо же, — протянул Кортейн тоном, явно означавшим, что чествований на Парагоне ему хватило с избытком.

— Ваша статуя даже поставлена в Великом Зале Клана.

Кортейн фыркнул.

— Да видел я ее. Но уже не придаю этим вещам особого значения. Я сражаюсь не ради славы, уже нет.

— За что же вы сражаетесь?

Кортейн нахмурился и ответил не сразу.

— Я не могу сказать наверняка. Я видел миры, где люди живут и умирают в нищете, денно и нощно трудясь за жалкие крохи пищи, выполняя работу, которую они не понимают, не зная никакого утешения. Человечество со всех сторон осаждено всевозможными проявлениями зла — и, поверь мне, орки наименьший из ужасов, уготованных для нас вселенной. Я целое десятилетие сражался с эльдарскими пиратами, это упадническая мразь, они наслаждаются, причиняя боль, и они куда хуже орков. Что они делали с людьми… с женщинами, детьми, чем невиннее, тем лучше… Мне никогда не забыть этого зрелища.

Банник вспомнил людей, замученных орками. Он сомневался, что когда-нибудь сможет забыть это. Теперь понадобится некоторое время, чтобы привыкнуть к запаху жарящегося мяса. Он понимал Кортейна.

— И даже эльдары — не самое худшее. Есть во вселенной существа, которые пожирают не плоть, но душу. А еще бывают некоторые на нашей стороне… — Кортейн невесело усмехнулся. — Иные из них используют тебя и выкинут как тряпку, когда ты перестанешь быть нужным. Так что… у Брасслока есть его Бог-Машина, у других людей свои причины. Ну а я? Я сражаюсь потому, что мы должны сражаться. Однажды нам как-то удалось захватить в плен одного из этих дегенератов-эльдар. И когда мы его допрашивали, он лишь смеялся над нами, пока не умер под инструментами хирурга. Он сказал, что мы кривое зеркало того, что давным-давно случилось с его расой, что люди — низшие существа, обреченные на худшую участь. Но я не намерен этого допустить. Возможно, он был прав, возможно правы пророки гибели, и действительно наступает конец времен. Знаешь, в том, как старшие офицеры распоряжаются жизнями подчиненных, заметна иной раз какая-то… усталость от всего этого. Но я никогда не позволяю себе такого. Для Верховных Лордов цена победы измеряется в планетарных системах, а не в выживании отдельных людей, и иногда бывает слишком легко самому воспринять такое мировоззрение. Например, Ханник — хороший командир, но он заботится о машинах, а не о людях. Сегодня я получил от него выговор за то, что рисковал «Марсом Победоносным», и уже не в первый раз. Он сказал, что половина из тех, кого мы спасли сегодня, все равно умрут от пневмокониоза, и вероятно, он прав.