– Есть у вас хоть какие-нибудь доказательства? – спросил задержанный, словно прочитав мысли Куямы.

– У Шефа есть, – без колебаний ответил Куяма. В нем вдруг проснулся игрок, и он решил блефовать дальше. – Если бы вы ограничились организацией убийства, Адзато, глядишь, вам и удалось бы выкарабкаться. Но вы посягнули на Эноеду.

– Какого еще Эноеду?

Огава, по-видимому, тоже блефовал либо же действительно не знал, в чем дело. У Куямы не оставалось времени поразмыслить, как это могло быть на самом деле, поэтому он интуитивно держался своей линии поведения.

– По делу Адзато адвокат мог бы еще найти смягчающие обстоятельства. В конце концов, актер ворвался к вам силой, учинил скандал, избил вас, – понятно, что в вас взыграла жажда мести. Однако за убийство полицейского придется расплачиваться сполна.

– О каком полицейском вы говорите?

Куяма промолчал. Он не знал, что ответить. Ведь если Огава не имеет отношения к убийству Эноеды, дело запутывается окончательно. Профессионал, поднаторевший на ведении допросов, в таком случае промолчал бы сознательно. Куяма же просто ушел в свои мысли, не замечая, что Огава беспокойно вертится на месте, покашливает, робко пытаясь заговорить. Картина получалась неутешительная, Куяма думал и не находил выхода. А Огава вновь попробовал заговорить с ним – теперь уже громче и весьма учтивым тоном.

– Простите, господин инспектор, не могли бы мы побеседовать доверительно?

– Что?., Ах, побеседовать! Пожалуйста, я к вашим услугам. Сейчас приедем на место и приступим. – Куяма снова умолк, мучительно раздумывая, как быть. По прибытии в отдел он действовал автоматически, выполняя все то, чему его учили в школе полицейских. Велел подозреваемому сесть, включил магнитофон и, заполняя протокол, задал множество формальных вопросов: фамилия, имя, дата и место рождения, образование… У Огавы не выдержали нервы.

– Чем задавать глупые вопросы, лучше объяснили бы, с какой стати вы собираетесь пришить мне убийство полицейского?

Куяма устремил на него дружелюбный взгляд.

– Вы признаетесь в убийстве Адзато?

– Не в чем мне признаваться! Понятия не имею, чего вы от меня добиваетесь.

– Не признаетесь – и не надо, это не меняет сути дела. – Куяма поднялся из-за стола и прошел к двери, чтобы вызвать конвой и отправить арестованного в камеру. – Шефу явно не понравится, если вы сделаете признание мне, а не ему.

– О каком признании вы твердите, черт побери?!

– Не станете же вы отрицать, что причастны к убийству двух человек? Шеф располагает неопровержимыми доказательствами, иначе не распорядился бы доставить вас сюда, – сами понимаете. Но вы, конечно, вправе поступать, как считаете лучшим для себя.

– Да поймите же, это невозможно!.. – воскликнул Огава и, чуть подумав, спросил: – Какие доказательства вы имеете в виду?

Куяма пожал плечами.

– Шеф сказал, что на вашей совести два убийства, а он слов на ветер не бросает. – Куяме не стоило особого труда представить начальника отдела расследования этакой грозной фигурой. Он знал, что любой из сотрудников согласился бы с его характеристикой. А ведь Шеф, по сути, человек добрый, в особенности по отношению к нему, сыну давнего друга. Однако остальные инспектора придерживались мнения, что дружеские беседы в светлом, уютном кабинете Шефа были не легче допроса третьей степени.

Возможно, Огаву убедила искренность сказанного Куямой. Возможно, на него подействовала безупречная слаженность полицейского механизма, под колеса которого он угодил. Может быть, произвело впечатление могущество мифического Шефа: тот настолько уверен в исходе дела, что даже не торопится самолично допросить его, а поручает это зеленому юнцу. А скорее всего, Огава, исходя из богатого жизненного опыта, легко представил себе парадоксальную ситуацию: ему сойдет с рук убийство, которое он совершил в действительности, зато его засудят за другое, о котором он и понятия не имеет. Кроме того, видимо, сказался страх, что, если он будет отпираться, полиция копнет глубже и докопается до торговли наркотиками, а тогда уже ему и точно крышка. Куяма, по счастью, не упомянул, что полиции уже известно об этом. Лишь всеми этими причинами, вместе взятыми, можно объяснить невероятный факт: бывалый гангстер улыбнулся начинающему сыщику и покладистым тоном произнес:

– Ладно, так уж и быть… Признаю, что я повинен в смерти Адзато… Но все произошло чисто случайно…

Куяма включил магнитофон, и сердце его радостно забилось. Победа!.. Но по мере того как Огава излагал обстоятельства дела, им все сильнее овладевало дурное предчувствие. Он поверил арестованному преступнику. Конечно, тот далеко не безвинный агнец, каким себя выставляет: ему, видите ли, хотелось лишь слегка проучить Адзато! Но за гибель Эноеды в ответе не он, а кто-то другой. И Куяма прекрасно понимал: до тех пор пока он не отыщет этого другого, он не вправе считать дело Адзато закрытым.

Они встретились в ресторане «Олд Инглэнд Стэйк Хаус» – излюбленном месте Куямы. Дэмура отчужденно оглядывался по сторонам. Он любил чистые японские харчевни и чайные, приятно пахнущие татами, изящно расставленные ширмы, голые, ничем не завешанные стены, бесшумно раздвигающиеся двери. Панели и перегородки темного мореного дерева, стены, сплошь увешанные картинами, гул разговоров, музыка, хотя и тихая, но беспрестанно раздающаяся из невидимых репродукторов, клубы табачного дыма, полумрак, цветные свечи на столиках – все это было не для Дэмуры. Посетители – в основном молодежь – сидели за столиками в боксах, пили пиво и ели бифштексы с жареным картофелем. Юноши в легких, свободных рубашках с короткими рукавами, хорошенькие, пикантные девушки… Откуда у них берутся деньги на такие дорогие рестораны?

Куяма гордо вышагивал рядом с Дэмурой, неряшливо одетым и пялящим глаза даже на самых невзрачных девчонок. Да, старик показал себя в наилучшем свете, доставив на своей допотопной тачке в центральный отдел убийцу Адзато, разделанного под орех: руки перебиты, нос сломан! Такое зрелище в токийской полиции – не каждый день.

Признание Макамуры было кратким и точным. Он обезвредил каскадеров и на пару со своим учеником занял их место. Ему было велено поиграть с Адзато, прежде чем его прикончить. Однако актер неожиданно оказался сильным противником, и Макамура не стал тянуть время. В признании содержались все подробности, которые могли заинтересовать специалиста вроде Дэмуры, но не было ответов на вопросы, кто нанял убийцу и сколько заплатил за работу. От Макамуры таких сведений не добиться – это было совершенно очевидно. Разоблачить самого себя он мог: проиграл – изволь расплачиваться. Но выдать нанимателя?! Полицейские старшего поколения понимали, что для Макамуры даже сам вопрос оскорбителен.

«Чистосердечное признание» Огавы тоже мало что дало. Преступник в первую очередь стремился обелить себя. Он не отрицал, что пьяный Адзато вломился к нему со скандалом и бог весть почему избил его. Да, конечно, надо было бы обратиться в полицию, теперь он и сам это понимает. Какая жалость, что он сразу об этом не подумал! А его дернула нелегкая нажаловаться друзьям. Что поделаешь, если друзья принимают его неприятности близко к сердцу? Но как бы дурно они ни поступили, ими двигала тревога за него, ведь этот безумец грозил прикончить его, Огаву. Свидетели могут подтвердить.

На этот счет никто и не сомневался. Правоту Огавы наверняка засвидетельствуют все его служащие, и не исключено, что при этом они скажут правду. Шумная драка и угрозы – вполне в стиле Адзато. Но кто именно из друзей мог оказать Огаве скромную услугу, наняв убийцу, этого главарь банды не сказал. Он всячески уклонялся от ответа. Сначала плел, будто бы приятели намеревались лишь поколотить Адзато, а тот, кого они наняли, перестарался. Однако признание Макамуры опровергало эту версию. Тогда Огава стал расписывать, какое множество друзей-приятелей у него по всему городу, и он, мол, рассказывал о своей обиде всем и каждому. Но при этом ни одного имени не назвал. Сыщики знали, что, как ни допытывайся, Огава в своих признаниях дошел до определенной границы, которую он не переступит никогда. Если не старинные понятия чести, то уж здравый рассудок наверняка удержит его. Себя самого топи, если прижали к стенке, но выдать кого-либо из банды… тут дело пахнет мучительной смертью в камере, которая надежно охраняется днем и ночью. Все дальнейшие попытки докопаться до правды означали пустую трату времени.