Вернувшись к себе, Куяма удобно расположился на циновке, налил пива и углубился в записи по делу Адзато.

Дэмура отправился домой на такси. В эти вечерние часы в автомобиле можно было добраться быстрей, чем на метро, а Дэмура спешил. Он нервничал, поскольку никогда не приходил домой так поздно, и знал, что жена ждет его к ужину. Надо было бы позвонить ей из дома Адзато. Дэмура мог быть уверен, что жена не скажет ему ни слова упрека, лишь взглянет печально и с укором. У него сжалось сердце, когда он открыл дверь в свою квартиру.

Эноеду ужин ждал на столе. За едой он вновь просмотрел свои заметки; завтра их надо будет перепечатать в нескольких экземплярах. Должно же быть документальное подтверждение его работы по заданию центрального отдела расследований. Он сложил в мойку грязную посуду, бережно спрятал в портфель бумаги с записями и лег спать. Жена не промолвила ни слова, и все же Эноеда знал, что она не спит.

Двое в масках внезапно появились из-за ограды. Один из них преградил Адзато дорогу, другой, держась на безопасном расстоянии, зашел с тыла. Адзато взметнулся в прыжке и тотчас же упал как подкошенный. Лишь двое из сидящих в небольшом просмотровом зале успели выхватить из серии молниеносных приемов резкий, как взмах меча, удар ребром ладони. Кадр сменялся кадром, и они видели, как у Адзато вздрагивают мускулы лица, видели его напряженный, внимательный взгляд; теперь оба специалиста были убеждены: актер уже понял, что это не игра, а смертельный поединок. „Боже правый, что ему стоило закричать или убежать, уклониться от схватки!“ – думал Куяма, чувствуя, как его подташнивает от волнения. На пленке было запечатлено подлинное убийство реального человека, и молодой инспектор полиции лишь в эту минуту осознал, что от него требуется не отыскать неизвестное лицо в абстрактной схеме, а поймать вдохновителей этого конкретного злодеяния.

Дэмура с грустью наблюдал за событиями на экране. Он видел страх в глазах Адзато, видел его усилие овладеть собой, побороть свой страх, что, очевидно, не раз удавалось актеру. Опытному глазу было видно, что сейчас Адзато не думает о красивых, эффектных приемах, а прикидывает расстояние до неизвестных, старается выбрать нужный темп и ждет мгновения, когда можно будет с криком броситься на противника и раздавить, уничтожить его. Это было лицо истинного каратиста, и знаменитый Джонни Адзато в этот момент снискал искреннюю симпатию Дэмуры. Старый сыщик занимался каратэ с 1934 года, то есть с десятилетнего возраста. Тогда каратэ единодушно считалось высоким искусством ведения боя, таковым оно осталось для Дэмуры и поныне. Он не ходил на соревнования по каратэ, не интересовался фильмами на эту тему, но и не вступал в споры, отстаивая свои взгляды. Давным-давно прошли те времена, когда он с пылкостью миссионера объяснял всем и каждому, что каратэ не имеет ничего общего с тем, во что его превратили мода, бизнес и европеизация жизни. Теперь Дэмура довольствуется собственными тренировками и редкой возможностью передать другим ту совокупность знаний, которую он считает истинным искусством каратэ. Он из тех мастеров, кто остался вне федераций, во множестве расплодившихся с конца шестидесятых годов. Если возникала нужда в партнере, его с радостью принимали в любом додзе[2]. Большинство его давних друзей занимались преподаванием каратэ. Одно время, пока был жив старый мастер Эгами, Дэмура посещал додзе Сетокан, где исповедовали те же принципы, что и сам Дэмура: приемы каратэ сопряжены со смертельной опасностью и потому оно не может быть видом спорта. Соревнования только убивают в учениках почтение к искусству, ведь человек накапливает знания вовсе не для того, чтобы демонстрировать их перед другими. Затем, когда в клубе Сетокан занялись модернизацией технических приемов и системы тренировки, Дэмура перестал туда ходить.

Впрочем, партнер ему требовался редко. За полстолетия ему довелось столкнуться с таким количеством противников, что его трудно было удивить чем-либо новым. В течение долгих лет у него выработалась привычка видеть перед собой живого человека, даже если он упражнялся в одиночку. Обязательные упражнения – ката – он воспринимал как истинную борьбу. Нанося удары макиваре – врытой в землю доске, он ставил себе задачу перерубить, сломать ее. Предаваясь медитации, он был способен совершенно отключиться от сумятицы внешнего мира. Каратэ было для него образом жизни, а ежедневные тренировки – частью личной гигиены, и если у него почему-либо не было возможности поупражняться, возникало ощущение, будто он утром не умывался.

А в наши дни любое размахивание кулаками норовят выдать за каратэ! Сколько раз Дэмуре казалось, что он способен утопить в луже воды всех, кто стремится превратить каратэ в бизнес: самозваных мастеров, чиновников от спорта, участников соревнований, заделавшихся профессиональными драчунами, и того же Адзато, чьими рекламными плакатами был наводнен весь город. Но сейчас, когда он видел, как Адзато, собравшись» с духом, вступил в свою последнюю схватку, у него сжалось сердце. Возможно, он, Дэмура, заблуждался?

Затем Адзато и нападающий в маске бросились друг на друга. В просмотровом зале царила мертвая тишина, мужчины внимательно следили за развертывающейся на экране трагедией, и, хотя фильм не был озвучен, при виде перекошенных в крике ртов всем казалось, будто они слышат боевой клич сражающихся. Адзато и его противник сшиблись в прыжке, затем отскочили друг от друга. Один из них победил, но держался по-прежнему настороженно, готовый в любой миг продолжить борьбу, другой рухнул на землю, но даже в этой позе еще несколько мгновений держал противника в напряжении. Включили свет, и Ямамото закашлялся. Кошмар какой-то! И ему придется еще три раза смотреть это от начала до конца: те же кадры, снятые сверху, с противоположной стороны улицы и крупным планом. В задачу одного из операторов входило снимать телеобъективом только глаза, искаженные лица, занесенные для удара руки, вскинутые для удара ноги. Адзато и Ямамото взяли себе за правило еще со времен их первого фильма монтировать по нескольку таких крупноплановых кадров, отснятых на натуре. Все остальное дорабатывалось позднее, в павильоне. Сейчас Ямамото впервые за многие годы работы мечтал, чтобы оператор, занятый крупным планом, не справился со своей задачей.

– Ну, каково твое мнение? – Шеф прибыл на просмотр за несколько минут до начала, на сей раз, правда, без обычного своего эскорта, но и так привел всех в нервозное состояние. Куяма не раз подмечал эту любопытную особенность: в присутствии Шефа человека охватывает желание сжаться в комочек, сделаться незаметным и в то же время показать себя с лучшей стороны. Он всегда приписывал это воздействию многочисленной внушительной свиты, усиливавшей магическое влияние титула. Судя по всему, Куяма ошибался.

По счастью, Шеф адресовал свой вопрос не ему, а Дэмуре. Тот вытащил носовой платок, вытер лицо и, прежде чем спрятать платок в карман, аккуратно сложил его. Лишь после этого он ответил на вопрос Шефа.

– Профессиональный каратист. Работает в традициях старой окинавской школы, причем очень хорошо.

– Могла ли смерть быть результатом… скажем, случайности, несчастного случая? – Нет. Бой был открытым, и оба понимали это.

– Адзато сознавал, что его хотят убить?

– Пожалуй, нет. Но он, безусловно, понимал, что над ним хотят одержать верх и унизить его. И, конечно же, от него не могло укрыться, что против него выступают не каскадеры, с которыми он репетировал., – Он понял это, как только они появились, – хрипло проговорил Фукида. – Мы всегда отрабатывали каждое движение с точностью до миллиметра.