АЛЬБЕРТА. Секатор, а не сенатор.

ДИДИ (раздражена тем, что ее поправили). Ну и зрение у вас. Как вы разглядели? (Продолжает читать). «Обращаться по телефону: 459-47-34. А. Джонсон».

ДИДИ. Вам не кажется, что мы имеем некоторое отношение к этой неизвестной А. Джонсон, а? (Смеется). Впрочем, вы же сказали, что ваш муж больше этим не занимается. Вот я вас и поймала: эта А. Джонсон — наверное, вы и есть. Альберта, да? А раз Герберт все бросил, вы распродаете его инвентарь. Но только здесь написано «совершенно новый»… Зачем так дурить людей, а, Альберта? Помыли его старую лопату и продаете как новую. Нехорошо, нехорошо, скверная вы девчонка!

АЛЬБЕРТА. Да, это я написала. Я ему ко дню рождения купила несколько этих штуковин, а он… он бросил свой сад.

ДИДИ. Прямо накануне дня рождения?

АЛЬБЕРТА. Что значит — накануне?

ДИДИ. Ну, вы хоть успели купить ему что-нибудь еще?

АЛЬБЕРТА. Да… конечно… нет. То есть сказал он мне до дня рождения, просто я не успела.

ДИДИ. Наверное, у него все есть.

АЛЬБЕРТА. Не знаю.

ДИДИ. Он не обиделся на вас?

АЛЬБЕРТА. Нет.

ДИДИ. А Джо не нравятся мои подарки.

АЛЬБЕРТА. Да нет, этого не может быть. Просто он не знает, как вам сказать.

ДИДИ. Да, наверное, не знает. Когда у нас была годовщина — я вам говорила, два года — я хотела ему что-нибудь подарить. И придумала, вспомнила. В Массачусетсе есть такая фабрика, они делают куклы по фото. Я послала свою фотографию — не в полный рост, а только лицо. Крупным планом — одно лицо. Я даже толком не знаю, рисуют они или что, но они нарисовали. Кукла получилась — вылитая я! Ну, копия — просто невероятно! А кукла — большая. (Показывает, что кукла длиной около 60 см). И все по-настоящему: комбинезончик, клетчатая рубашка. Мне очень понравилось. Я решила, что это то, что надо и написала на открытке: «От одной заводной куклы — другой: Будем играть в папу и маму, пока не умрем».

АЛЬБЕРТА. И что, ему не понравилось?

ДИДИ. Он так ржал, что свалился со стула и разбил о батарею голову… Приехала скорая, и его забрали.

АЛЬБЕРТА. Не может быть.

ДИДИ. Привезли нас в больницу, мы сидим, ждем, а я смотрю — у меня кукла. Я ее как-то в этой суматохе захватила, сама не знаю, почему. Ну, в общем, неважно. А вокруг детвора — и раны у них, надо сказать, похлеще, чем у Джо. Джо мне и говорит (достает из кошелька шоколадку и нервно откусывает большой кусок). «Диди, вон у той малышки дела явно хуже, чем у меня — давай ей ее подарим. Пусть порадуется». Девочку в этот момент как раз повели к врачу. На нее и правда смотреть было страшно. Джо вскочил и подарил ей куклу.

АЛЬБЕРТА. И разрешили с куклой в кабинет?

ДИДИ. Мать только сказала: «Большое спасибо». Очень приятная женщина, только сразу видно, что с деньгами не густо, и кукол таких она не покупает. Джо тоже был очень рад.

АЛЬБЕРТА. Но ведь это был ваш подарок. — У нее было ваше лицо.

ДИДИ. Да-а.

Пауза.

Но это был уже его подарок, я ведь ему подарила. А там пусть сам решает — хочет отдать, пусть отдает. Но (пауза) — я и без этого понимала, что она ему не понравилась. Это было сразу видно. (Возвращается к окну). Им бы надо окно вымыть.

АЛЬБЕРТА. А я как-то подарила Герберту удочку.

ДИДИ. Он что, рыбак? (Безо всякого интереса).

АЛЬБЕРТА. Нет, но он вырезал из журнала фотографию такого крепкого мужчины с удочкой и по пояс в воде. Я подумала, может он тоже хочет. И это намек.

ДИДИ. Ошиблись?

АЛЬБЕРТА. Да как вам сказать. Намек-то был, только не на удочку, а на шляпу.

ДИДИ. А!

АЛЬБЕРТА (видя, что ДИДИ серьезно расстроена). А вам нравятся его подарки?

ДИДИ. Мне бы сейчас больше всего понравилось, если бы он был дома.

АЛЬБЕРТА. Вы не волнуйтесь, он скоро придет. Вот досушите — а дома свет.

ДИДИ. Как же!

АЛЬБЕРТА. Человек не может всегда находиться там, где бы нам этого хотелось.

ДИДИ. Я так не люблю.

АЛЬБЕРТА. И не надо. Просто надо это учитывать.

ДИДИ (защищаясь). Вы бы разве не хотели, чтобы ваш муж был сейчас дома?

АЛЬБЕРТА. Я бы очень хотела.

ДИДИ. Вот так-то. А если бы они сейчас были там, где им положено, мы бы не сидели в этой вонючей дыре и не стирали в три часа ночи их засраные рубашки.

ДИДИ бьет ногой по сушильной машине. АЛЬБЕРТУ неприятно поразило грубое слово.

Простите, вы, наверное, таких слов не употребляете — я тоже… не часто. Я (теперь делает это умышленно) блевать хотела на это сучье отродье!

АЛЬБЕРТА берет журнал и пытается отгородиться от того, что происходит.

Пусть лучше вообще домой не заявляется. Я и без него найду, чем развлечься. Здесь за углом есть бильярдная. Знаете, кто туда приходит играть? Меткий Стивенс! Стивенс, главная Ночная Сова, который ведет передачу «Для тех, кто не спит» — на 97-й волне, слышали?

АЛЬБЕРТА показывает, что не знает.

Ну как же… (передразнивая голос, который звучал в передаче по радио в начале пьесы): «В три часа утра, поверь, пора, пора стучаться в дверь! О мама, я пришел домой!» Неужели не знаете? Я всегда слушаю. Не всегда, но когда долго не ложусь. Они кончают в три часа ночи. Позже всех.

АЛЬБЕРТА. Простите, я никогда не слышала об этой передаче…

ДИДИ. Стивенс сюда иногда заглядывает. Идет мимо — и зайдет. Правда, правда! Мы с ним так и познакомились. Я здесь как-то стирала ночью, и он пришел. Здорово, да! Он такой остроумный, вы не представляете. Пригласил меня в бар, сама не знаю как, но я даже в бильярд с ним играла. А потом пошли есть пирог с клубникой — как-нибудь на днях надо туда еще раз прошвырнуться. Тут недалеко, на Бродвее, есть такое заведение, они на ночь вообще не закрываются… Вы когда-нибудь играли в бильярд?

АЛЬБЕРТА. Нет.

ДИДИ (быстро). По вас и видно. На самом деле Стивенса зовут Генри Томас, его отец в былые времена резался в бильярд с самим Уилли, владельцем боулинг-бара. А потом застрелился. Поэтому мы со Стивенсом можем приходить к Уилли, когда вздумается. Уилли всегда вскипятит воду и заварит нам по чашке крепкого чая. Вы, пожалуй, с ним ровесники.

АЛЬБЕРТА. Вряд ли.

ДИДИ. Я когда встретила Стивенса, рассказала материя, а она не верит. В первый раз он все шутил насчет какого-то идиотского сладкого пирога, который прокис…

АЛЬБЕРТА. У него тоже семья?

ДИДИ. А вас воротит?

АЛЬБЕРТА. Я не понимаю.

ДИДИ. Ну, что я с негром.

АЛЬБЕРТА. Меня это не касается.

ДИДИ. Конечно.

АЛЬБЕРТА углубляется в чтение журнала.

Вы вот не слушаете его передачи, а я слушаю. Поэтому вы не знаете, что он кончает словами: «О мама, я иду домой!» Но если у него есть мама, к которой он идет домой, то на кой черт он приходит сюда стирать ночью? Значит, у него нет мамы, и он один-одинешенек. И забот у него по горло. Потому что, если бы у него была жена, у них была бы стиральная машина — только не говорите мне, пожалуйста, что он женат, но у них нет стиральной машины. Он одинок.

АЛЬБЕРТА. Вы все-таки будьте поаккуратнее. А то бывает… Никогда ведь не знаешь…

ДИДИ. Стивенс рекламирует мексиканский ресторанчик «Оле Мексико». Он когда тогда вышел, как раз жевал бутерброд с тако. А сразу мне: «Хочешь попробовать?»

АЛЬБЕРТА. Он, наверное, горячие бутерброды с сосисками продает.

ДИДИ. И начал дурачиться, изображать, как будто рекламирует (подражая его голосу, с живостью): «Разве кто-нибудь откажется отведать свежего салата с твердым аппетитными помидорами, тонкими ломтиками поданными к сочной отбивной из Нью-Джерси. А также приправу из старого заслуженного сыра чеддер с кружочками сладкого бермудского лука вместе с фирменным блюдом ресторанчика „Оле Мексико“ — острым преострым соусом тако?» И говорят, как по радио. Я просто в него влюбилась.