Павел более и более убеждался справедливостью этого донесения и, наконец, совершенно успокоившись, благодарил Обольянинова, поручив ему благодарить и Сенат за прямодушное оправдание невинного. Потом, сев к своему столу, он собственноручно написал указ о пожаловании оправданного губернатора (действительного статского советника) в тайные советники и сенаторы, повелевая ему присутствовать в том самом департаменте Сената, которым он оправдан, а в Тверь назначить другого, опытного в делах, губернатора. (1)

Юрий Александрович Нелединский был один из любимейших статс-секретарей Императора Павла I. Он был достоин благоволения своего Монарха приверженностью к нему, знанием дел и смелостью, с которою всегда говорил правду Императору.

Однажды Нелединский докладывал Государю об одном отличном действии рязанского гражданского губернатора Ковалинского.

Государь сказал:

— Его и самого надобно бы отличить! Справься, что делалось в подобных случаях?

— Самая большая награда. — отвечал Нелединский, — была орден Святой Анны 1-й степени, а меньшая — бриллиантовый перстень.

— Что же мы дадим? — возразил Государь. — Пусть решит жребий, сделай два билета и напиши на одном «орден», на другом — «перстень».

Нелединский исполнил повеление Его Величества, и когда стал подавать билеты. Государь спросил:

— Кому же выбирать?

— Вашему Величеству, — отвечал Нелединский, — вы — Царь, все милости от вас должны истекать.

Павел I взял наудачу один билет, развернул и прочел: «Орден Св. Анны 1-й степени!», но в тот же миг схватил другой билет и увидел, что на нем также было написано: «Орден Св. Анны 1-й степени».

Император погрозил Нелединскому пальцем и промолвил:

— Юрий! Так ты сплутовал?! — Потом, помолчав несколько и подумав, прибавил: — Обманывай меня всегда так, разрешаю!

И поцеловал его в лоб. (1)

Петербургский комендант Кутлубицкий, весьма добрый человек, жалея о числе сидящих под арестом за фронтовые ошибки офицеров, окончив рапорт Государю о приезжающих в столицу и отъезжающих из нее, держал в руке длинный сверток бумаги.

— Что это? — спросил Император.

— Планец, Ваше Императорское Величество! Нужно сделать пристройку к кордегардии.

— На что?

— Так тесно, Государь, что офицерам ни сесть, ни лечь нельзя.

— Пустяки, — сказал Император, — ведь они посажены не за государственное преступление. Ныне выпустить одну половину, а завтра другую, и всем место будет — строить не нужно, и впредь повелеваю так поступать. (1)

Однажды, приехав в Сенат, Д. П. Трощинский увидал подписанный Императором Павлом указ о каком-то новом, особенно тягостном налоге. Живо представив себе, какой ропот будет этим вызван против горячо любимого им Монарха, он не мог удержать порыва своих чувств, разорвал указ царский и уехал домой. Здесь он приказал уложить все свои драгоценности в карету, оделся в дорожное платье и стал ожидать приказа отправляться в Сибирь. Приказа этого, однако, не последовало, а вместо того явился посланный из дворца звать Трощинского к Государю. Подобный вызов, после вышеописанного поступка, не предвещал ничего хорошего, но, делать нечего, надо было предстать пред очи грозного Царя. Трощинский, хотя и бледный, но твердою походкою вошел к нему в кабинет.

— Что ты сделал? Что ты сделал? — грозно закричал на него Государь.

Трощинский упал на колени и, в кратких словах, объяснил причину своею поступка.

Государь успокоился, приказал ему встать и, обнимая ею горячо, сказал со слезами на глазах:

— Дай мне Бог побольше таких людей, как ты!

И в память этого события 25 апреля 1797 года пожаловал ему в Воронежской губернии местечко Верхнюю Тишанку и село Искорец с 30 тысячами десятин земли и двумя тысячами душ. (1)

Известно, с какой любовью Императрица Мария Федоровна занималась подведомственными ей благотворительными и воспитательными заведениями. Под ее покровительством находилась, между прочим, Мариинская больница, старший доктор которой ежедневно являлся к Императрице с рапортом. Раз он доложил, что одной из больных женщин необходимо отнять ногу и что дело не терпит отлагательства.

— В таком случае, — сказала Императрица, — сделайте сегодня же операцию.

На следующий день она встретила доктора словами:

— Что эта бедная женщина? Хорошо ли удалась операция?

Доктор немного сконфузился: операция еще не была сделана, и он пытался извинить свое замедление недостатком времени и заботой о других больных. Но Императрица выразила ему свое неудовольствие.

— Предупреждаю вас. — сказала она. — что я не намерена выслушивать завтра подобных объяснений и требую, чтобы дело было кончено сегодня же.

Однако на другой день оказалось, что к операции не приступали. Императрица вспыхнула от гнева.

— Как. — вскрикнула она. — несмотря на мои приказания!

— Умоляю, Ваше Величество, не гневаться на меня. — ответил доктор, — я, право, не виноват. Эта женщина просто сошла с ума: она объявила, что допустит операцию лишь в вашем присутствии. Я не посмел доложить вам об этом вчера.

— Как вам не стыдно, — заметила Императрица, — за что вы промучили ее даром?

Она приказала немедленно подать карету, взяла с собой доктора, поехала в больницу и присутствовала при операции. (1)

Как-то раз гофмаршал Императрицы Марии Федоровны, приехав во дворец, увидел ее камердинера в слезах. Он спросил его о причине огорчения. Тот отвечал, что Императрица на него разгневалась за кофе, который ей показался кислым. Гофмаршал, войдя к Императрице, сказал ей о слезах камердинера. Она велела тотчас его позвать и ласково сказала:

— Прости меня за мою вспыльчивость. Ты знаешь, как немки любят кофе: ничем нельзя рассердить их больше, как сделать кофе не по вкусу. (1)

Во время посещения Императрицей Марией Федоровной Ростова народ был до того обрадован ее приездом, что женщины расстилали свои шелковые фаты в грязь и просили ее стать на них. Одна женщина подошла к ее карете и сказала:

— Матушка! У меня к тебе просьба.

— Что такое, милая? — спросила Императрица.

— Мой сынок служит у твоего в гвардии рядовым, — поклонись ему от меня и скажи ему, что я посылаю ему мое благословение, и вот рублик гостинца отвези ему.

— Непременно, непременно все исполню, — отвечала Императрица.

По приезде своем в Петербург она тотчас послала за солдатом, передала ему благословение и рубль матери, похвалила за то, что он добрый сын, и прибавила от себя 25 рублей. (1)

Император Павел I, подходя к Иорданскому подъезду Зимнего дворца после крещенского парада, заметил белый снег на треугольной шляпе поручика.

— У вас белый плюмаж! — сказал Государь.

А белый плюмаж составлял тогда отличие бригадиров, чин которых в армии, по Табелю о рангах, соответствовал статским советникам.

— По милости Божией, Ваше Величество! — ответил находчивый поручик.

— Я никогда против Бога не иду. Поздравляю бригадиром! — сказал Император и пошел во дворец. (2)

Один офицер донес на своего товарища в делании фальшивой ассигнации. Император Павел приказал разведать обстоятельно, как было дело и в каких отношениях находились до того доносчик и обвиняемый. Оказалось, что один был очень молодой человек, который из ребяческой шутки взял лоскут цветной бумаги и нарисовал на нем ассигнацию, а другой был его старше летами и считался его другом.

Павел положил следующую резолюцию: «Доносчика, как изменника в дружбе, отрешить от службы и никуда не определять, а обвиненного, как неопытного в дружбе и службе, посадить на три дня под арест». (2)

При вступлении на престол Императора Павла петербургское купечество через особую депутацию повергло перед Государем свое поздравление и поднесло ему хлеб и соль на золотом блюде. Император принял депутацию благосклонно, поблагодарил за хлеб-соль, но при этом заметил, что ему очень прискорбно, что петербургское купечество его не любит. Купцы были поражены такими словами, и один из них начал уверять Государя в противном.