Наконец кофе был принесен, но Потемкин отвернулся и сказал: — Не надобно. Я только хотел чего-нибудь ожидать, но и тут лишили меня этого удовольствия. (1)

Как-то раз за ужином Потемкин был очень весел, любезен, говорлив и шутил безпрестанно, но потом вдруг задумался, начал грызть ногти, что означало всегда неудовольствие, и наконец сказал: — Может ли быть человек счастливее меня? Все, чего я ни желал, все прихоти мои исполнялись как будто каким очарованием. Хотел чинов — имею, орденов — имею, любил играть — проигрывал суммы несчетные, любил давать праздники — давал великолепные, любил покупать имения — имею, любил строить дома — построил дворцы, любил дорогие вещи — имею столько, что ни один частный человек не имеет так много и таких редких. Словом, все мои страсти выполнялись.

Сказав это, Потемкин с силою ударил фарфоровой тарелкой об пол, разбил ее вдребезги, ушел в спальню и заперся. (1)

Однажды в Сенате Разумовский отказался подписать решение, которое считал несправедливым.

— Государыня желает, чтоб дело было решено таким образом. — объявили ему сенаторы.

— Когда так, — не смею ослушаться. — сказал Разумовский, взял бумагу, перевернул ее верхом вниз, и подписал свое имя…

Поступок этот был, разумеется, немедленно доведен до сведения Императрицы, которая потребовала от графа Кириллы Григорьевича объяснений.

— Я исполнил вашу волю, — отвечал он, — но так как дело, по моему мнению, неправое и товарищи мои покривили совестью, то я почел нужным криво подписать свое имя.

Государыня пересмотрела дело, отменила решение сенаторов и сказала Разумовскому: «Вы мне настоящий друг, ибо не допустили меня совершить несправедливость». (1)

Другой раз в Государственном совете разбиралось дело о женитьбе князя Г. Г. Орлова на его двоюродной сестре, Екатерине Николаевне Зиновьевой. Орлов, всегдашний недоброжелатель Разумовского, в это время уже был в немилости, и члены Совета, долго пред ним преклонявшиеся, теперь решили разлучить его с женою и заключить обоих в монастырь. Разумовский отказался подписать приговор и объявил товарищам, что для решения дела недостает выписки из постановления «о кулачных боях». Все засмеялись и просили разъяснения.

— Там, — продолжал он, — сказано, между прочим, «лежачего не бить». Еще недавно все мы считали бы себя счастливыми, если бы Орлов пригласил нас на свою свадьбу, а теперь, когда он не имеет прежней силы и власти, то стыдно и нехорошо нам нападать на него.

Однако, несмотря на протест Разумовского, приговор состоялся, но Екатерина объявила, что рука ее отказывается подписать бумагу против человека, которому она столь многим обязана. (1)

У Разумовского был всегда открытый стол, к нему безпрепятственно могли являться и знатные, и незнатные. Правом этим воспользовался бедный офицер, живший в Петербурге по тяжебным делам и лишенный всякого способа к пропитанию. Каждый день обедывал он у графа и, привыкнув наконец к дому, вошел однажды после обеда в одну из внутренних комнат, где Кирила Григорьевич по обыкновению играл с приятелями в шахматы. Разумовский сделал ошибку в игре, и офицер не мог удержать восклицания. Граф остановился и спросил его, в чем состояла ошибка. Сконфуженный офицер указал на промах. С тех пор Разумовский, садясь играть, всегда спрашивал: «Где мой учитель?» Но однажды учитель не пришел к обеду, — граф велел навести справки, почему его нет. С трудом узнали, кто был незваный гость, оказалось, что несчастный болен и находился в крайности. Разумовский отправил к нему своего доктора, снабжал лекарствами и кушаньями и после выздоровления помог ему выиграть тяжбу и наградил деньгами. (1)

Раз после обеда Разумовскому вздумалось похвалиться перед собеседниками драгоценной бриллиантовой табакеркой, подаренной ему Императрицей. Табакерка, переходя из рук в руки, вдруг исчезла. Разумовский вспыхнул от негодования, а оскорбленные гости потребовали общего строгого обыска. Граф долго не соглашался, говоря, что ему прискорбна утрата не ценной вещи, но дара Императрицы, однако должен был уступить упорным требованиям. Каждый охотно выворачивал карманы, расстегивал супер-вест, некоторые даже снимали сапоги. Очередь дошла, наконец, до одного отставного секунд-майора. Тот сконфузился и объявил, что ему необходимо переговорить с графом наедине. Разумовский согласился.

— Знаю, что ты мне скажешь. — сказал он гостю, когда остался с ним вдвоем в кабинете. — Подавай табакерку, и Бог с тобой, разумеется, все останется между нами.

— Ваше сиятельство, — отвечал обвиняемый, — я точно крал у вас, и даже часто крал, но только не то, что вы думаете.

— Так чем же ты, братец, воспользовался?

— Половиной рябчика, ваше сиятельство, вот она!.. — гость подал графу улику, бережно завернутую в платок. — По милости вашего сиятельства, — продолжал он, — вот почти год, как я сам постоянно сыт, но у меня больная жена, дети, состояния никакого, места не могу добиться, и я ежедневно грешил, пропитывая и лакомя свое семейство крохами от вашего стола.

В эту минуту постучался дворецкий. Табакерка была отыскана у одного из таких гостей, которые менее всех могли быть подозреваемы в краже и не имели никакой необходимости похищать чужую собственность. Разумовский поспешил обратить неблаговидный поступок в желание пошутить и напугать других и сделал уличенному следующее замечание:

— Прошу вас покорно жаловать ко мне кушать, только в самом легком платье или, что еще лучше, совсем нагишом. Смотрите, как вы всех нас напугали, в особенности моего доброго друга майора, перед которым признаю себя в долгу.

Граф вошел в положение бедняка, тотчас же выдал ему пособие и выхлопотал место, вполне обезпечившее его существование. (1)

О бытность Разумовского на бале в Благородном собрании у сопровождавшего его гусара была украдена во время сна дорогая соболья шуба графа. Испуганный служитель, знавший доброту своего господина, умолял его не столько о прощении, сколько о том, чтобы он скрыл от управляющего постигшее его несчастье.

— Не бойся, — сказал ему граф, — я обещаю тебе, что кроме нас двоих никто об этом не будет знать.

После этого всякий раз, когда управляющий начинал спрашивать гусара о шубе, тот смело ссылался на графа, а последний, улыбаясь, твердил управляющему:

— Об этом знаю я да гусар. (1)

Племянница Разумовского, графиня Софья Осиповна Апраксина, заведовавшая в последнее время его хозяйством, неоднократно требовала уменьшения огромного числа прислуги, находящейся при графе и получавшей ежемесячно более двух тысяч рублей жалованья. Наконец она решилась подать Кириллу Григорьевичу два реестра о необходимых и лишних служителях. Разумовский подписал первый, а последний отложил в сторону, сказав племяннице:

— Я согласен с тобою, что эти люди мне не нужны, но спроси их прежде, не имеют ли они во мне надобности? Если они откажутся от меня, то тогда и я без возражений откажусь от них. (1)

Почти постоянно проживавший у Разумовского и старавшийся всячески вкрасться в его доверенность М. В. Гудович, гулял с ним как-то по его имению. Проходя мимо только что отстроенного дома графского управляющего, Гудович заметил, что пора бы сменить его, потому что он вор и отстроил дом на графские деньги.

— Нет, брат, — возразил Разумовский. — этому осталось только крышу крыть, а другого возьмешь, тот станет весь дом сызнова строить. (1)

Во время гетманства Разумовского один малороссийский дворянин, лишенный незаконным решением суда всего имущества, несколько раз приносил на судей письменные жалобы, не доходившие до гетмана, несколько раз, без успеха, старался лично объясниться с ним, наконец в отчаянии решился пробраться через сад к графскому кабинету и ожидать в сенях появления графа. Тщетно бедный проситель, прижавшись к углу, ожидал благоприятной минуты, опасаясь безпрестанно быть замеченным и прогнанным лакеями, дверь в сени не отворялась, и глубокая тишина только по временам прерывалась глухим стуком, происходившим от биллиардной игры. Наконец он услышал шорох в кабинете и различил тяжелые шаги графа, отворявшего дверь в другую комнату. После минутного шума тишина возобновилась, несчастный проситель начинал терять надежду, как вдруг шорох снова раздался уже у самой двери. Нужда рождает догадку: бедняк нагнулся к порогу, просунул через него свою челобитную и с трепетом стал ожидать решения своей участи. Бумага исчезла, но через несколько минут явилась обратно тем же путем, из-под порога. Проситель поспешно схватил ее и, не оглядываясь, опрометью бросился бежать домой. Здесь он развернул бумагу и с удивлением и радостью увидел, что гетман велел суду не только возвратить отнятое у него имение, но еще вознаградить за все понесенные убытки.