Государыня повторила свое требование.

Смущенный Безбородко подал ей, наконец, лист белой бумаги. Екатерина с изумлением посмотрела на докладчика и вместо ожидаемого гнева выразила свое удивление к его необыкновенным способностям.(1)

Безбородко очень любил свою родину — Малороссию, и покровительствовал своим землякам. Приезжая в Петербург, они всегда являлись к канцлеру и находили у него ласковый прием. Раз один из них, коренной хохол, ожидая в кабинете за креслом Безбородко письма, которое тот писал по его делу к какому-то влиятельному лицу, ловил мух и, неосторожно размахнувшись, вдруг разбил стоявшую на пьедестале дорогую вазу.

— Ну что, поймал? — спросил Безбородко, не переставая писать. (1)

До воцарения Императора Павла Анненский орден, учрежденный зятем Петра Великого, герцогом Голштинским Фридрихом Карлом, не считался в числе русских. Хотя Павел Петрович, в бытность свою Великим Князем, и подписывал в качестве герцога Голштинского все грамоты на пожалование Анненским орденом, но последний давался только тем лицам, кому назначала Императрица Екатерина II. Великому Князю очень хотелось, чтоб некоторые из его приближенных носили Анненский крест, однако Императрица именно им-то и не давала этот орден.

Наконец Великий Князь Павел придумал следующую хитрость. Заказав два небольших Анненских крестика с винтами, он призвал к себе двух любимцев своих. Ростопчина и Свечина, и сказал им:

— Жалую вас обоих Анненскими кавалерами, возьмите эти кресты и привинтите их к шпагам, только на заднюю чашку, чтоб не видала Императрица.

Свечин привинтил крест с величайшим страхом, а Ростопчин счел более благоразумным предупредить об этом родственницу свою, Анну Степановну Протасову, пользовавшуюся особенным расположением Императрицы.

Протасова обещала ему поговорить об этом с Екатериной и узнать ее мнение. Действительно, выбрав удобную минуту, когда Государыня была в веселом настроении духа, она сообщила ей о хитрости Наследника и сказала, что Ростопчин опасается носить орден и вместе с тем боится оскорбить Великого Князя.

Екатерина рассмеялась и промолвила:

— Ах, он горе-богатырь! И этого-то получше не выдумал! Скажи Ростопчину, чтоб он носил свой орден и не боялся: я не буду замечать.

После такого ответа Ростопчин смело привинтил Анненский крест не к задней, а к передней чашке шпаги и явился во дворец.

Великий Князь, заметив это, подошел к нему со словами:

— Что ты делаешь? Я велел привинтить к задней чашке, а ты привинтил к передней. Императрица увидит!

— Милость Вашего Высочества так мне драгоценна, отвечал Ростопчин, — что я не хочу скрывать ее.

— Да ты себя погубишь!

— Готов погубить себя, но докажу этим преданность Вашему Высочеству.

Великий Князь, пораженный таким очевидным доказательством преданности Ростопчина, обнял его со слезами на глазах.

Вот происхождение ордена Святой Анны 4-й степени. (1)

Князь В., один из сильных вельмож времен Екатерины, желал, чтобы генерал-поручик Якоби, посещавший дом его, женился на одной из его родственниц. Якоби не вдруг отклонился от предложения или намеков в столь щекотливом деле, но наконец, вероятно, не находя в себе склонности к девице, или по каким другим причинам, дал почувствовать, что не может приневоливать себя в столь важном деле, каков выбор себе подруги, и, получив между тем место генерал-губернатора в Сибири, уехал туда.

Гордый и сильный вельможа, оскорбленный неисполнением своей воли, негодует и ищет способов отомстить сибирскому генерал-губернатору. Он посылает туда хитрого подьячего с приказанием придраться к чему-нибудь, запутать как-нибудь Якоби и завязать какую-нибудь ябеду. Якоби так был честен, так чист в делах своих и в управлении губерниею, что все пронырства и все искусство подосланного крючкотворца остались тщетными. Он посылает другого. Этому злодею удалось достигнуть цели, он сплел какую-то паутину на пагубу невинного, сделал донос. Якоби под судом. Начались следствия, запросы, объяснения. Едва истина начнет распутывать дело, могущество гонителя опять его запутывает, оно ходит взад и вперед по инстанциям, толстеют кипы бумаг. Наконец дело в Сенате, приговор произнесен.

Но по тогдашнему порядку предварительно представлялась Императрице докладная записка, то есть краткое изложение всего дела. Державин, один из статс-секретарей того времени, представляет Императрице выписку из дела на 300 листах, она просит сократить ее — представляет на 30 листах, она просит еще сократить. Врученную ей на трех листах прочла и сказала:

— Нет, все что-то неясно, истина запутана. Привезите мне все дело.

Дело привезено и поставлено во дворце в одной из внутренних комнат Императрицы и задернуто занавескою. Когда Государыня спросила:

— Да где ж дело Якоби?

Державин отдернул занавеску, и кипы бумаг, положенные одна на другую, в три ряда с полу до потолка, открылись. Государыня, окинув их глазами, сказала:

— Этим не испугают меня!

Она назначила один час каждый день на чтение этого дела. Одному только Державину доверила она делать выписки из некоторых бумаг. Так, говорят, прошел целый год.

Наконец Якоби потребован во дворец, его вводят в кабинет Императрицы.

— Я рассмотрела ваше дело — говорит она, — и за счастие почитаю вам сказать: вы невинны.

Слезы брызнули из глаз Якоби.

— В вознаграждение за долгое ваше страдание справедливым почитаю возложить на вас орден. (На золотом блюде лежал орден Св. Владимира.)

Якоби, рыдая, упал на колени:

— Правосуднейшая Монархиня! Вы возвращаете мне честь мою и невинность: другой награды мне ненадобно.

— Встань, Якоби, не тебе стоять на коленях, твои судьи должны бы перед всею Россиею просить у тебя прощения. (3)

Один сенатский регистратор, по рассеянности, изорвал вместе с другими ненужными бумагами указ, подписанный Императрицей. Заметив свою ошибку, он пришел в ужас и в отчаянии решился на довольно смелый поступок: он отправился в Царское Село, где находилась тогда Императрица, забрался в дворцовый сад и, засев в кустах, с замиранием сердца ожидал появления Государыни. Прошло несколько томительных часов пока громкий лай двух левреток возвестил несчастному чиновнику приближение Екатерины. Регистратор вышел из своей засады на дорожку и стал на колени.

— Что ты за человек? — спросила его Императрица.

— Я погибший, Государыня. — отвечал он, — и только вы одни можете спасти меня.

— В чем же состоит твое дело?

Регистратор подал ей разорванные куски указа и откровенно сознался в своей рассеянности и неосторожности.

— Ступай домой, — сказала Императрица, — а завтра на этом месте и в этот же самый час ожидай меня.

На другой день, встретив чиновника, Екатерина подала ему новый, подписанный ею указ и промолвила:

— Возьми, вот тебе другой указ, беда твоя миновалась, отправляйся скорее в типографию, да смотри, никому не сказывай об этом происшествии, иначе тебе достанется от обер-прокурора. (3)

В одно из путешествий Екатерины по России помещик, некогда служивший под начальством графа Румянцева, ожидал карету Императрицы у ворот своего дома и, стоя на коленях, всеподданнейше просил осчастливить его своим посещением. Екатерина, всегда снисходительная, не хотела огорчить его отказом. Войдя в его жилище, она увидела в первой комнате неопрятную бабу, всю в лохмотьях, которая одною рукою мыла в грязной воде чайные чашки, а другою давила в стакан сок из лимона вместе с грязью. При Императрице в эту минуту находился фельдмаршал граф Румянцев-Задунайский. Он начал разговор с хозяином.

— Что, ты военный?

— Военный, — отвечал он, — по милости вашего сиятельства.

— Давно ли в отставке?

— Три года, по милости вашего сиятельства.

— Женат?

— Женат, по милости вашего сиятельства.