Почему он улыбается?

Бекки так и не закричала. Вместо этого она захлопала ресницами, глупо хихикнула и, взяв свечу, предложила им следовать за ней.

Они флиртовали! Мэйтленд флиртовал со служанкой! Мэйтленд, который, казалось, и рта не мог раскрыть, чтобы не исторгнуть очередную угрозу, рассыпался в любезностях и комплиментах трактирной девчонке, словно он был кавалером на модном собрании у «Олма-ка», а Бекки — очаровательной аристократкой.

Розамунде, само собой, не досталось ни единого комплимента, только дуло пистолета, уткнувшееся ей в спину, пока они поднимались по лестнице.

Бекки первой вошла в комнату и зажгла от своей свечи свечу, стоявшую на каминной полке, затем развела огонь в камине.

— Это наша лучшая спальня! — проворковала она и прибавила, похлопав по единственной кровати: — И постели у нас чистые. Уж будьте уверены, в этом тюфяке вы не сыщете ни единого клопа!

Клопа?! Клопы в тюфяке?! Розамунда ужаснулась. Никогда прежде она не слыхала ни о чем подобном! Ну да это неважно. Кровать все равно одна, вот пускай Мэйтленд на ней и спит. Она превосходно устроится на полу.

— А тут, — продолжала Бекки, приоткрыв дверцу чулана, и при этом залилась стыдливым румянцем, — тут у нас… э-э… удобства… — И она глупо хихикнула.

— Прелестно! — восхитился Мэйтленд, одарив служанку чарующей улыбкой. Когда он обернулся к Розамунде, эта улыбка еще играла на его губах.

Розамунда с трудом узнавала своего мучителя. Когда Мэйтленд улыбался, он становился необыкновенно хорош собой. Теперь Розамунда понимала, отчего эта служаночка тает перед ним. Благодарение богу, что у нее, Розамунды, хватает здравого смысла не подпасть под чары этого негодяя! Ничуть ее не прельщает ни эта улыбка, ни прищуренные ясные голубые глаза! Да, он превосходно сложен, широкоплеч и мускулист, однако это ее ничуть не трогает. Ее собственные братья сложены гораздо лучше, да и ростом повыше.

Если бы сейчас в эту комнату вошел Каспар, Бекки даже не заметила бы какого-то там Мэйтленда!

И все-таки в этом негодяе что-то есть. Незаурядность. Именно это слово пришло на ум Розамунде, когда она впервые увидела его. Незаурядность. Мужественность. Сила. Словом, это человек, с которым нельзя не считаться. И к тому же, оказывается, он изрядный ловелас.

Отвратительно!

Розамунда вздрогнула — ее мысли резко прервал Мэйтленд, обняв ее вдруг одной рукой за плечи и крепко прижав к себе.

— У моего брата нарыв в горле, — сказал он. — Он потерял голос, так что я отвечу за него. Мы адвокаты, прибыли сюда по весьма деликатному делу, и больше, боюсь, я тебе не могу сказать.

Он вложил в ладонь девушки монету и прибавил:

— А это за хлопоты.

— Ух ты! — выдохнула Бекки. Еще раз у нее вырвалось «Ух ты!», когда Мэйтленд отвесил ей преувеличенно вежливый поклон и распахнул перед нею дверь.

Служанка одарила его откровенно зазывным взглядом.

— Ежели чего захотите… словом, чего угодно, так я буду там, внизу… в зале.

Мэйтленд выразительно вздохнул.

— Увы, нам с братом предстоит изрядно потрудиться, чтобы подготовиться к завтрашней встрече с клиентами… однако, если ты принесешь бутерброды, которые я заказал, кофе и горячую воду, я буду тебе чрезвычайно благодарен.

Бекки так и расцвела.

— Сию минуточку принесу!

Мэйтленд захлопнул за ней дверь и запер на засов. Потом взглянул на Розамунду, и его улыбка исчезла бесследно.

— С чего это ты дуешься? — резко спросил он.

— Дуюсь? — ахнула Розамунда, надменно вскинув голову. — Я вовсе не дуюсь! Напротив, я никогда еще в жизни так не веселилась.

Мэйтленд оглядел ее, склонив голову набок, и в его глазах заплясали смешинки.

— Неужели ты повесила свой аристократический носик только потому, что служанка не стала перед тобой лебезить? Так она ведь, в конце концов, не знала, что ты дочь герцога!

Ничего-то он не понял! Розамунду злила не бесцеремонность Бекки, а его, Мэйтленда, возмутительный флирт со служанкой. Этого Розамунда говорить ему не собиралась, а потому сказала:

— Уверяю вас, я не придаю ни малейшего значения тому, что я — дочь герцога.

Мэйтленд оглушительно расхохотался.

— Кто-то другой, может, этому и поверил бы, но только не я! Видишь ли, я тебя помню еще по Лиссабону. Мне довелось побывать на балу, который ты соизволила почтить своим присутствием. О да, ты блистала красотой, но боже упаси, чтобы леди Розамунда Девэр снизошла до прочих дам, не говоря уж о джентльменах! Нет, ты была одинока, горда и неприступна, словно мраморная статуя.

Розамунде отчаянно хотелось возразить на эти несправедливые обвинения, объяснить Мэйтленду, что она вовсе не холодная и высокомерная, а напротив, застенчивая и к тому же устала от потока приторной лести. А впрочем, он бы все равно ей не поверил. И Розамунда, промолчав, повернулась к нему спиной, швырнула на кровать свою шляпу и сняла наконец тяжелый плащ. Затем она отошла к камину и остановилась у огня.

— Полковник Мэйтленд! — начала она, круто обернувшись к нему… и осеклась. Мэйтленд стоял, крепко стиснув зубы и закрыв глаза. Он был бледен как смерть. Шляпу он снял, но так и не отошел от двери, привалившись к косяку. Розамунду ужаснула столь резкая перемена.

— Что с вами? — вскрикнула она.

Мэйтленд открыл глаза.

— Сядь, — велел он кратко, указав на кровать.

Розамунда повиновалась, но не сводила с него глаз. Вид у него был такой, будто он вот-вот рухнет без чувств.

Мэйтленд бросил на стол седельные сумки, положил туда же пистолет — так, чтобы до него легко можно было дотянуться. Когда он избавился от плаща и с видимым усилием снял с себя сюртук, Розамунда с ужасом увидела, что рубашка на груди у него вся черна от запекшейся крови. И когда Мэйтленд медленно, стиснув зубы, стянул через голову рубашку и бросил на пол, девушка, не удержавшись, ахнула. Грудь Мэйтленда была наискось стянута полотняной повязкой, и слева на белой ткани алела свежая кровь.

— Кто это сделал? — не выдержала Розамунда.

Даже не глянув на нее, Мэйтленд открыл седельную сумку и принялся в строгом порядке раскладывать на столе ее содержимое: охапку чистых полотняных лоскутов, ножницы, какой-то горшочек и серебряную фляжку.