Только она разложила перед собой все это богатство, как из шатра вышла, потягиваясь, молодая светловолосая женщина в охотничьем комбинезоне, украшенном мехом темно-бурого цвета. Увидев Дашу, разглядывающую полученные подарки, женщина улыбнулась, сняла с безымянного пальца на правой руке золотое колечко и небрежно бросила в общую кучу.

— Забава, — сказала женщина, протягивая Даше руку.

— Дашюта! — ответила Даша, испуганно смотря на нее снизу вверх.

— Встань! Я хочу на тебя посмотреть! — приказала женщина.

Даша немедленно вскочила на ноги и позволила Забаве ее осмотреть и даже ощупать.

— Ты еще не рожала? — поинтересовалась Забава.

— Нет! — ответила Даша на вопрос, значение которого уже хорошо усвоила, так как успела ответить на него несколько раз.

— Если родишь девочку и назовешь ее моим именем, я буду тебе покровительствовать, — сказала Забава тоном, каким орланды обычно дают самые твердые обещания.

— Благодарю за внимание, оказанное гермегоне, — ответила Даша, повторив заученную фразу.

— А ты уже неплохо говоришь по-нашему, — услышала Даша знакомый голос и вздрогнула, а потом насмерть перепугалась.

В гости к Павлову пожаловала сама Агата. Но Дашу испугал не сам факт ее появления, а то, что под мышкой Агаты находилось то, что она сразу определила в качестве своей брезентовой куртки и завернутых в нее вещей, от которых хотела избавить ее Урсула. Или, может быть, это — вещи Насти? От этой мысли Даша совсем потеряла голову.

— Забавушка, дорогая, ты свободна, — зловеще-вкрадчивым голосом обратилась Агата к славной представительнице рода Куницы.

Забава вытянулась по стойке смирно и решительно направилась вперед, но споткнулась о бревно, на котором недавно сидели ее боевые подруги, и упала. Агата расхохоталась и, дождавшись, когда Забава встанет на ноги, не то в шутку, не то всерьез предупредила:

— Смотри, узнает о твоих любовных похождениях Урсула, все волосы у тебя на голове повыдергает.

Когда испуганная и пристыженная Забава скрылась из вида, Агата бросила на землю то, что держала под мышкой: брезентовую куртку с капюшоном, джинсовые шорты, футболку, кроссовки, носочки, а также трусики и лифчик.

— Твоя одежда? — грозно спросила Агата.

— Не знаю. Может и моя. Где вы ее нашли? — ответила на ее вопрос Даша, построив фразу в соответствии с грамматическими нормами орландского языка.

— Эти вещи были найдены у дальнего кордона. Ты это место должна была запомнить. Там есть сторожевая вышка и частокол, — подсказала Агата.

— Тогда это — мое, — сказала Даша и заплакала.

— Что это? — спросила Агата, подцепив на кончик носка мокасины, маленькие черные кружевные трусики.

— Это, — сказала Даша и запнулась. Не имея достаточного словарного запаса, она стала объяснять "главной амазонке" назначение трусиков жестами, да так непосредственно и забавно, что Агата невольно улыбнулась.

— Я все поняла, — сказала Агата тоном, выражающим миролюбие, а затем попросила: Разбуди своего господина. Мне надо с ним поговорить, а сама сиди в шатре и не высовывайся.

Будить Павлова Даше не пришлось. Он уже не спал. Услышав голос Агаты, он самостоятельно оделся, и, когда Даша откинула полог шатра, уже был готов к тому, чтобы встретиться с Центурионом, одетым по форме. Выйдя из шатра, он машинально отдал честь, приложив ладонь к правому виску. У орландов этот жест, между прочим, означал: "Не совсем здоров, поэтому, простите, если что не так".

Справившись о его самочувствии, Агата устроила ему затем настоящий разнос за то, что он и Урсула попытались спрятать одежду пришелицы, но сделали это так небрежно, что она всплыла.

— А это что?! — спросила Агата, вынув из кармана своей куртки хрустальный флакон с духами "Жэ-озе".

В языке орландов не было слова, эквивалентного понятию "духи", поэтому Павлов замялся, не зная, что и ответить.

— Старая Дося проверила эту жидкость, обнаружила, что она горит и пришла к выводу, что это — моча Пришедшей Красавицы, которую ее подданные собирали за ней для каких-то гнусных ритуалов, — заявила Агата таким тоном, что Павлов понял: спорить бесполезно.

— Какую еще гадость ты и Урсула притащили с собой со стойбища хунхузов, не ведая о том, что это может создать угрозу для здоровья и самой жизни соплеменников?! — возмущению Агаты не было предела.

— Кроме золотого шлема и кое-какого оружия вроде ножей и кинжалов мы ничего больше не взяли. А флакон этот я подобрал у трупа Пришедшей Красавицы в качестве трофея, чтобы потом подарить его Медвяной Росе, — Павлов попытался смягчить гнев Центуриона.

— Я слышала, что ты рвешься в приют Белохвостого Оленя, еще не выздоровев. Так, знай: я тебя никуда из расположения отряда не отпущу до тех пор, пока не возвратится группа разведки. Гермегона, которую я тебе подарила, останется здесь на еще более долгий срок, — на случай, если, вдруг, объявятся ее сородичи и нам придется вести с ними переговоры или допрашивать в качестве пленных, — этими словами Агата полностью перечеркнула планы Павлова и в какой-то степени выразила ему свое недоверие.

Затем Агата вызвала Дашу и велела ей переодеться в одежду, которую она принесла. Даше пришлось подчиниться. Убедившись в том, что одежда Даше впору, а кроссовки — по ноге, Агата снова засомневалась. Вдруг, пришелица больна какой-нибудь заразной болезнью, от которой погибнет все племя? Вдруг, она — оборотень, и в один прекрасный момент превратится в страшного зверя, который загрызет его любимого адъютанта или кого-нибудь еще? Взвесив все "за" и "против", Агата пожелала Павлову спокойной ночи и велела Даше следовать за ней на командный пункт.

Собирая в кожаный мешочек разложенные Дашей украшения и безделушки, Павлов неожиданно почувствовал сильный озноб и понял, что у него поднимается температура. Зайдя в шалаш, он, не раздеваясь, забрался под медвежью шкуру, чтобы согреться, и наткнулся на спрятанный под ней радиометр. Он догадался переложить прибор в свой рюкзак в потайной карман, снова накрылся шкурой и впал в забытье.

IV

Павлов проснулся среди ночи, когда закуковала кукушка. Ему показалось, что кто-то тихо плачет, и подумал, что это Даша. Он позвал ее по имени, но ответа не получил. Тогда он выбрался из-под медвежьей шкуры и, обшарив здоровой рукой свое ложе, понял, что он в шалаше один. Его комбинезон был совсем мокрый от пота, и находиться в нем было очень неприятно. Из одежды в его гардеробе был еще плащ на меху из тигровой шкуры и халат из оленьей замши. Он переоделся в халат и выбрался из шатра. В небе висела полная луна. Не чувствовалось дуновения ветра. Природа словно замерла в торжественной тишине. Костер возле шатра давно потух, а развести огонь одной рукой было нереально.

— Где же Даша? — думал Павлов, растирая здоровой правой рукой виски, чтобы унять головную боль.

Он догадался, что Агата увела Дашу на повторный допрос, чтобы выяснить у нее какие-то существенно-важные детали. Кто знает, может, не только Даша со своими друзьями, а вся многочисленная группа иркутских экологов из тридцати человек оказалась в другом пространственно-временном измерении? То, что Даша во время допроса может проговориться о том, что он, по сути, тоже пришелец, также нельзя было исключать, и эта мысль постепенно стала вытеснять все другие, омрачая настроение и призывая готовиться к самому худшему. Походив немного взад-вперед по тропинке возле шалаша, Павлов не выдержал и решительно направился в сторону командного пункта.

Проходя мимо расположения отряда учениц среднего возраста, Павлов заметил, что, несмотря на столь ранее время, многие из них уже на ногах и заняты своими делами. При этом он не слышал никаких разговоров, словно все онемели. Возле одного из шалашей горел костер, а вокруг него неподвижно сидели пять учениц, опершись локтями о колени и закрыв лицо ладонями. В трех шагах от костра он заметил носилки, на которых лежал какой-то человек, накрытый холстиной. У Павлова екнуло сердце, и он почувствовал, как до костей его пробрался озноб. Его заметили и тихо окликнули. Он остановился и оглянулся по сторонам. Но никто к нему не шел, и тогда он сам направился к костру, чтобы выяснить, что происходит. Возле носилок, на которых, как он догадался, находился покойник, Павлов остановился и, взглянув на мертвенно-бледное лицо, вскрикнул от ужаса и упал, теряя сознание. На носилках со скрещенными на груди руками лежала Даша Воронова.