В разговор встрял Гарегин, и объяснил Медвяной Росе, что "фактория" — это место подле "емпории", то есть, ярмарки, где люди разных племен в начале лета и осени обмениваются ремесленными изделиями и продуктами питания, которые у одних всегда в избытке, а у других в недостатке. Ярмарки проводятся всего два раза в год, а потребность в редких товарах существует всегда. По этой причине в период между ярмарками Беллерофонт и Капуцин по договоренности со старейшинами родов круглый год доставляют орландам в обмен на соль, пиво и выделанные кожи то, в чем они больше всего нуждаются: изделия из бронзы и гончарного ремесла, украшения из золота, войлок, холсты и тому подобное. Павлов, не будучи особенно просвещенным в вопросах политической экономии, был так поражен простотой и емкостью определений товарного обмена, которыми оперировал Гарегин, что даже подумал о полной уместности его присутствия в качестве торговца на любимом им Черемушкинском рынке.

Миновав резиденцию Верховного вождя, они направились к Перламутровой башне, где находилось постоянное место жительства Верховного жреца Колывана. Еще издали Павлов заметил, что башня окружена не частоколом, а пятиметровой стеной из обработанного камня. Столь внушительное оборонительное сооружение в данном случае отнюдь было не лишним, в виду пологого характера склона берегов мыса. Не многие орланды удостаивались чести пройти через Золотые ворота на территорию резиденции Верховного жреца. Тем же, кому посчастливилось, долго делились впечатлениями о необыкновенном удобстве и роскоши, в которых пребывал преподобный Колыван и его семья.

В тот час, когда Павлов, Медвяная Роса, Сара Гудвин, Гарегин и Фиалка в сопровождении Грома и Зорьки, появились возле Перламутровой башни, Верховный жрец племени орландов в обычной домашней одежде прогуливался по берегу реки вместе со своим 15-летним сыном и с опаской наблюдал за разбушевавшейся стихией. Громадное количество воды, выносимое обоими рукавами, не могло вместиться в старое русло реки. Ее вздымало кверху большим пузырем, который все время перемещался и подходил то к одному, то к другому берегу. Вода точно кипела и находилась в быстром вращательном движении, разбрасывая по сторонам белую пену.

Услышав лай Грома, Колыван обернулся и увидел невдалеке группу орландов, которые явно смутились, не ожидая подобной встречи. Среди них Колыван разглядел женщину столь редкой красоты, что сразу решил: "Не местная". А присутствие чернокожей девочки вызвало еще большее удивление.

— Извините, что вам помешали, мы сейчас уйдем! — крикнул молодой мужчина (это был Гарегин), который, судя по украшению на его правом плече, принадлежал к роду Белохвостого Оленя.

— Нет, уж, погодите, — подумал Колыван и жестами пригласил их приблизиться, чтобы они объяснили, кто они такие и что здесь делают.

Гарегин сделал сородичам знак, дескать, оставайтесь на месте, подошел к Колывану, поклонился, как и положено, по отношению к старшему по возрасту, и кратко объяснил Верховному жрецу, кто он такой и кто вместе с ним.

Колыван уже краем уха слышал о каком-то молодом охотнике, который, якобы, убил тигрицу, украл у вождя племени кайяпо красавицу-жену и вырвал из лап хунхузов девочку из племени черных аратов. Слышал, но не поверил. Мало ли что народ на причале болтает, пересказывая разные небылицы. На этот раз все, о чем говорили люди, соответствовало действительности, и Колыван почувствовал, что его охватило какое-то странное волнение. Источником же этого волнения, как он понял позднее, когда "белохвостые" отошли, была не белокурая красавица дакотка, а слишком уж умный и сосредоточенно-внимательный взгляд юноши, которого уже кое-кто туземцев стал называть Витязем в тигровой шкуре, намекая на возвращение из Царства Теней их легендарного вождя Авесалома.

V

Оленина умерла на рассвете предпоследнего дня пятой Луны. Убедившись в отсутствии пульса, Павлов закрыл ей глаза. Захотелось курить, и он сразу почувствовал присутствие в губах тлеющей папиросы, но затягиваться не стал, а с внезапно накатившим отвращением выбросил в широкий проем открытого окна, где ее подхватила пролетавшая мимо ворона. Когда-то, наверное, это окно, как и прочие окна в башне, имели рамы и стекла, а в настоящее время прикрывались от непогоды и ненастья глухими деревянными ставнями.

Перед тем, как отправиться в свой последний путь, она очнулась из забытья и, опознав его, улыбнулась, а потом заговорила:

— Здравствуй, Дима! Я так рада, что ты рядом. А кто эта женщина, которая была здесь до того, как ты пришел?

Павлов понял, что она, наверное, имеет в виду его жену, которая ненадолго пришла его сменить.

— Это — Медвяная Роса из племени дакотов, — объяснил он.

— Какая она красивая! Очень похожа на мою мать, какой я ее запомнила, когда мне было четыре года. У меня ведь приемные родители. Отец и мать погибли в авиакатастрофе. А я в это время была в Крыму в детском санатории, — Оленина впервые начала ему рассказывать о себе.

— Может, ты хочешь пить, или надо сменить простынь? — забеспокоился Павлов, все еще надеясь на то, что Оленина поправится, а потом как-нибудь с его помощью адаптируется к новой обстановке.

— Не надо. За мной уже пришли. И не крути головой, ты их все равно не увидишь. Они приходят за душой, как уставшие от жизни актеры, чтобы забрать на память о своей любимой роли какой-нибудь реквизит, — сказала она и всхлипнула.

Павлов вытер полотенцем из тонкого выбеленного холста обильно выступивший на ее лбу пот.

— Сравнению не удивляйся. Мама моя была балериной. Танцевала в Мариинке Жизель. И Белого Лебедя — при подмене. А отец…,- сказала она и замолкла.

Павлов решил, что до полного рассвета ему не следует никого беспокоить. Тихо всхлипывая, он попытался вспомнить какие-то молитвы, — из тех, которые он когда-то знал. Вспомнил "Отче наш", а потом "Живый в помощи Вышнего". Сосредоточившись на молитвах, он даже не сразу заметил, как с Олениной начали происходить странные перемены. Ее лицо порозовело, тело дернулось — будто от электрического разряда, а из груди вырвался вздох. Павлов схватил ее за руку и, обрадовавшись, почувствовал, вначале слабый, а потом все ускоряющийся пульс. Оленина открыла глаза, повернула к нему голову, опознала, улыбнулась и сказала:

— Как же долго я спала…

Но сказала она это не по-русски, а по-орландски, да и голос у нее прозвучал совсем по-другому. Не как у Олениной, а как у…

Да, это уже была не Оленина, а Инга. Покрутив головой, Инга сразу же поняла, где она находится, и спросила, сколько дней она была без сознания, и что с ней произошло. Павлов ответил, стараясь выражаться коротко и ясно. Потом она попросила воды, напилась и изъявила желание встать с постели. Павлов хотел ее отговорить, но она не стала его слушать и самостоятельно сделала несколько шагов. Ее, конечно, следовало бы одеть, но где ее одежда Павлов не знал. И сразу же нарвался на конфликт.

Проснулись и слезли с полатей девушки-подростки. Обрадовавшись, что Инга заговорила и подает признаки выздоровления, с визгом бросились ее обнимать и целовать. Павлов решил, что его дальнейшее присутствие возле больничной постели Инги, да еще в обществе совершенно не стесняющихся своей наготы девиц, не обязательно, и отправился к Медвяной Росе в предоставленное ей жилище. Как ему придется выкручиваться из столь необычайно пикантной ситуации, он себе даже не представлял. Правда, в глубине души он надеялся на то, что Инга, рано или поздно, объявит о разводе и уйдет к своей матери в приют Красной Лисицы.

……………………………………………………………………………………………………..

Двоеженство по сей день считается у некоторых народов в порядке вещей, даже независимо от условий их жизни и быта. Что же говорить о племенах доисторических, для которых возможность продолжения рода и выживания во многом зависит от способности женщин не только рожать и вскармливать детей, но и вести домашнее хозяйство, помогать мужу в добыче пропитания и участвовать в общественных делах.