«Я широко видел поле, по которому шел, чувствовал в нем себя и работником, и хозяином. Но, что особенно важно, поле это я не только знал, я любил его. Потому что поле, по которому я шел, это было мое поле. Это была жизнь близких мне людей и моя жизнь. Я писал о них и одновременно о себе. Это было, думается, хорошее взаимное единение героев, времени и автора», — говорил писатель, рассказывая об истории возникновения «Полесской хроники».
Прочно опираясь на факты самой действительности, Мележ щедро наделял своих героев собственными переживаниями, использовал реальные биографии знакомых с детства людей, которые становились прототипами вымышленных персонажей, а в отдельных случаях приходили в роман не только со своими невыдуманными характерами, но и с подлинными именами и фамилиями. Писатель рисовал пейзажи родных мест, которые также нередко оживают под своими собственными названиями и, когда это нужно автору, воссоздаются с высокой фактической точностью.
В полесских романах, отмечал прозаик, «выдуманные, литературные образы. И все же — может, это и покажется странным — я и сам, зная все, как-то не хочу согласиться, что герои мои — только литература. Просто литературные образы. Созданные моим вымыслом, они неожиданно стали жить своей независимой жизнью и для меня сделались живыми, как и для наивных читателей. Я думаю, что это случилось потому, что они „выдуманы“ из живой жизни, той жизни, которая — я хорошо помню — была на самом деле. Была такой, какой я хотел снова оживить ее в моей книге…»
Что ж, в этом своем убеждении Мележ не ошибся. Ему уже в двух первых романах «Полесской хроники» действительно удалось создать масштабные человеческие характеры Василя Дятла и Ганны Чернушки, Апейки и Миканора, старого Глушака и его сына Евхима и других героев, выписанных настолько пластично, рельефно и ярко, с таким глубоким проникновением в их внутренний мир, что литературные персонажи кажутся живыми людьми. Эти характеры имеют яркое национальное своеобразие и в то же время отличаются глубокой общечеловеческой содержательностью. Своими корнями они восходят к глубинам народной жизни, истории белорусского края и вместе с тем концентрируют в себе важнейшие черты своего времени, особенности целой исторической полосы в развитии нового общества — тех напряженных, наполненных обостренным социальным драматизмом и огромной созидательной работой лет, когда происходило становление Советской власти, государственности, а потом осуществлялся тот «великий перелом» в сельской жизни (да и в жизни всей страны), которым закладывались основы социалистического хозяйствования в деревне.
На целое десятилетие растянулась работа над последним романом «Полесской хроники» — «Метели, декабрь». Сказывалась опять-таки высокая требовательность Мележа. Получив широкое признание, он уже никак не мог позволить себе хоть в чем-либо отступить от того уровня, который был достигнут в дилогии.
Подводило и подорванное войной здоровье. Оно с годами катастрофически ухудшалось. И может быть, самая главная трудность для автора состояла в том, что в этом романе ему предстояло писать о самом сложном и самом драматичном периоде коллективизации. Это налагало особую ответственность на художника, который ставил перед собой задачу быть исторически точным, стремился показать через личное «страсть эпохи», глубоко осмыслить философию поведения героев, времени, осветить роман взглядом автора.
Впервые роман «Метели, декабрь» был напечатан в белорусском журнале «Полымя» (№№ 3–5 за 1976 год). Отдельное издание книги вышло в 1978 году, уже посмертно. Книга эта считается неоконченной. Однако она имеет свою целостную внутреннюю структуру и даже отчетливую сюжетную завершенность.
Так сначала считал и сам автор. В своем последнем интервью он отмечал: «Только что окончил новый роман „Метели, декабрь“, который продолжает полесскую дилогию. И в то же время это самостоятельное и по сюжету, и по проблематике произведение».
Как показывают материалы из архива Мележа, в дальнейшем писатель собирался написать еще два романа («За осокою берег» и «Правда весны»), которые должны были исчерпать тему коллективизации и завершить весь полесский цикл.
Такое решение (ограничиться хронологическими рамками коллективизации) уже было вынужденным. Более ранние замыслы шли намного дальше, автор намеревался провести героев «Полесской хроники» и через тридцатые годы, и через войну, и через послевоенный период, вплоть до наших дней. За двадцать лет работы над «Полесской хроникой» писатель много раз корректировал первоначальные и последующие замыслы, прикидывал разные варианты, настойчиво искал наиболее убедительные решения.
Торопиться с окончанием «Полесской хроники» и, значит, суживать масштабы замысла теперь вынуждало предчувствие неумолимо приближающейся трагической развязки. К тому времени, когда завершался и готовился к журнальной публикации роман «Метели, декабрь», Мележ уже ясно понимал, что написать «Полесскую хронику» так, как она виделась в разгар работы, со всем тем огромным событийным и временным разговором, который манил тогда, уже не удастся.
«Видимо, так и останется недописанной моя обещанная „Полесская хроника“, — писал он в дневнике за год до смерти. — Этот роман я, может быть, как-нибудь со скрипом дотяну…» «Этот роман» — конечно, «Метели, декабрь». Его писатель и на самом деле «дотянул», сообразуясь с теми прикидками, которые были у него, когда он рассчитывал написать после «Метелей, декабря» еще два романа о коллективизации. А материалы, которые, по мнению прозаика, могли дать «Полесской хронике» «вид хоть какой-то завершенности», оказались собранными не в одной, а в двух папках с надписями: «„Полесская хроника“, роман четвертый» и «„Полесская хроника“, роман пятый». Среди этих материалов есть записи о героях, движении их характеров и судеб и другие авторские пометки, наброски различных эпизодов и сцен, уже написанные монологи и диалоги, беседы и споры, готовые зарисовки, в той или иной мере завершенные отрывки и отдельные главы. И все это подобрано, расположено Мележем так, что в итоге просматривается в своих главных очертаниях основной сюжетный каркас, событийный ряд дальнейшего повествования (до коллективизации включительно), а также писательская концепция в этом повествовании, по крайней мере в ее определяющих контурах, узловых моментах.
В основном по этим материалам А. М. Адамович и Л. Я. Мележ-Петрова (вдова писателя) подготовили специальную публикацию. Она, по замыслу ее авторов, должна дать «более полное представление о романе „Метели, декабрь“ (и о всей „Полесской хронике“)», иначе говоря, «хоть отдаленно напоминать» те произведения полесского цикла, которые были уже глубоко, во многих конкретных деталях продуманы и частично (в набросках, эпизодах и т. д.) подготовлены, но так и не написаны. Эта публикация (своеобразный монтаж подлинного мележевского текста, сопровожденного краткими, но очень содержательными комментариями) делает свое полезное дело. Печаталась она в периодике, вошла в посмертное десятитомное собрание сочинений писателя.
«То, что вы прочитали, — разумеется, не сам роман, а всего лишь материалы к заключительным главам романа „Метели, декабрь“», — отмечается в публикации. Таким образом, в ней все материалы, связанные с темой коллективизации, которой, повторю, по последним авторским прикидкам должна была завершаться «Полесская хроника», отнесены к роману «Метели, декабрь». Так сделано на том основании, что Мележ, хотя раньше он считал этот роман законченным, уже в процессе публикации решил продолжить его, ибо почувствовал, что надо спешить — ни сил, ни времени не только на вывод героев к современности, но и на два еще предполагавшихся новых романа о коллективизации («За осокою берег» и «Правда весны») явно не хватит.
Бесспорно, что в романе «Метели, декабрь» Мележ остался таким же выдающимся художником, каким он показал себя в дилогии. Глубинный народный взгляд на события времени, умение с полной исторической точностью передать исключительную сложность эпохи, гуманистическая обостренность пытливой мысли писателя, мастерство психологического анализа, широкая типизация и блестящая языковая индивидуализация персонажей, убедительность и надежная выверенность сюжетно-композиционных решений — все эти и многие другие достижения Мележа-художника, хорошо знакомые по его дилогии, отчетливо чувствуются, а то и поднимаются на более высокий качественный уровень в «Метелях, декабре». В этом романе усиливается то, что отличало уже «Дыхание грозы» от «Людей на болоте». Речь идет о возрастании накала мысли, усилении интеллектуально-философского начала и дальнейшей драматизации общественно-социальных страстей, которая обусловливает и относительно большую динамичность сюжетного движения в книге. Не менее важно, что писатель смог открыть новые грани человеческой и социальной содержательности в людских характерах, через которые наиболее наглядно «материализуются» общественные движения эпохи.
