В Александрии было хорошо известно о сердечных узах, связывающих Бальбилла с новым владетелем империи. Поэтому к нему обратились с просьбой сопровождать в Рим делегацию из десяти человек. Делегации предстояло выполнить две задачи.

Во-первых, посланцы должны были передать императору официальные приветствия в связи с принятием власти и просить его от имени своих сограждан одобрить чествования по этому поводу.

Во-вторых, им предстояло ходатайствовать об утверждении новых городских привилегий, а также повлиять на императора, чтобы он принял меры против евреев. Впрочем, те со своей стороны также направили делегацию — с жалобой на александрийских греков!

Ответ императора помечен 10-м ноября 41 года. Вот выдержки из него: «Прежде всего разрешаю отмечать день моего рождения как день Августа, согласно вашей просьбе. Разрешаю также установить в ряде мест монументы мои и членов моей семьи. Ведь я вижу, что вы стремитесь всюду ставить изваяния, свидетельствующие о вашей привязанности к моему царствующему дому.

Что же касается двух золотых скульптур:

Первая из них должна символизировать Дело мира Клавдия. Я вознамерился было воспретить ее водружение, опасаясь, что она окажется слишком великолепной. Однако, уступая просьбам моего многоуважаемого друга Бальбилла, не возражаю, чтобы изваяние было установлено в Риме. А второе разрешаю носить во время шествий в дни, посвященные патронам города, так, как вы того желаете. Вместе с изваянием в шествиях можете носить и трон, украшенный по вашему усмотрению.

Было бы, пожалуй, неправильно, приняв столь большие почести, отказать вам в создании административного округа, носящего мое имя, и посадке священной рощи по египетскому обычаю. Поэтому я согласен на это, равно как и на установку конной статуи Витразия Поллиона, моего прокуратора.

Разрешаю сооружение квадриг в мою честь на вашей границе.

Вместе с тем я отказываю в просьбе назначать верховных жрецов в мою честь и запрещаю постройку в мою честь храмов, ибо не намерен раздражать своих современников.

А теперь о том, кто виновен в стычках и спора  или, точнее сказать, в войне с евреями. Правда, ваши посланцы, в особенности Дионисий, сын Феона, во время совместной встречи с противной стороной вели себя крайне вызывающе. Тем не менее я решил не производить тщательного дознания. Однако предупреждаю, что выступлю со всей решительностью против тех, кто осмелился бы вновь сеять вражду. Заявляю без обиняков: если вы не откажетесь от этой губительной взаимной ненависти, буду вынужден показать, на что способен даже мягкий властитель, доведенный до праведного гнева. Поэтому еще раз настоятельно призываю вас относиться к евреям дружественно и с пониманием, ибо те издавна обитают в этом городе. Вы не должны препятствовать евреям в исполнении религиозных обрядов. Надо разрешить им их обычаи, как это было во времена Божественного Августа. Ознакомившись с мнением сторон, я санкционирую эти обычаи.

Евреям повелеваю удовлетвориться теми привилегиями, которые издавна у них существуют; и пусть они не посылают своих делегаций, словно живут в отдельном городе. Такого до сей поры никогда не водилось. Пусть также они не вмешиваются в спортивные соревнования, которые организуются городскими властями. Они должны довольствоваться своими привилегиями и пользоваться теми благами, какими обладают в этом чужом для них городе. Им запрещено склонять к переселению, а также принимать евреев из Сирии и остальных районов Египта, в противном случае это вызовет у меня серьезное к ним недоверие. А если они не подчинятся моим наказам, я вынужден буду применить к ним суровые меры, считая, что они наносят империи вред.

Если вы прекратите обоюдные распри, пойдете на взаимные уступки, проявите взаимопонимание, я буду как и прежде заботиться о городе, с которым мою семью связывает давняя дружба.

Хочу засвидетельствовать, что мой друг Бальбилл, как всегда, в беседе со мной проявил заботу о вас; с непомерным усердием он отстаивал ваше дело».

Цель последних слов императорского послания была понятной. Клавдий хотел укрепить позиции Бальбилла в Александрии, несомненно, по его собственной просьбе. Ведь делегация не добилась главного — император не осудил евреев. Вину за это греки — жители Александрии — склонны были возложить на своих посланцев, обвиняя их в нерасторопности, в отсутствии усердия, недооценке значения миссии. Потому-то император так подчеркнуто говорил об усердии и самоотверженности Бальбилла, который, вероятно, не хотел утратить доверия своих земляков на берегах Нила. На протяжении всего царствования Клавдия он делил свое время между Римом и Александрией. Он быстро поднимался вверх по ступеням государственной иерархии, возглавляя при этом и некоторые чисто местные, египетские учреждения.

В 43 году как военачальник высокого ранга Бальбилл участвовал в походе на Британию. Позже у него в Египте была почетная должность смотрителя храмов и рощ, посвященных Августу, при этом он служил верховным жрецом приюта Гермеса в Александрии. Благосклонное отношение императора позволило ему возглавить знаменитую Александрийскую библиотеку, крупнейшую в тогдашнем мире. В благодарность Клавдию он создал там специальный отдел, назвав его «Клавдианиумом», где ежегодно в определенные дни публике читались научные труды императора.

В Риме Бальбилл какое-то время выполнял министерские функции, возглавляя ведомство по приему делегаций и контролируя его греческий отдел.

Несмотря на занятость множеством ответственных дел, Бальбилл продолжал изучать астрологию. Он хорошо разбирался в науке вращения небесных тел и предупредил Клавдия, что в 43 году произойдет солнечное затмение, как раз в день рождения императора. Это было важное известие. Необычайное явление могло возбудить в народе тревогу как выражение воли богов. Стремясь загодя это пресечь, Клавдий распространил во всей империи сообщение. В нем указывалось, когда именно будет затмение солнца, разъяснялись также причины подобных явлений. Все это, несомненно, было делом рук Бальбилла.

В специальном труде астролог объяснял, как с помощью гороскопа, составленного к дате рождения, можно определить продолжительность человеческой жизни, предсказать, какая последует смерть.

По позднейшим слухам, Агриппина выспрашивала Бальбилла, что говорят звезды о ее сыне. Изучив гороскоп, «математик» заявил:

— Он станет императором, но убьет мать.

Агриппина якобы сказала:

— Пусть убьет, лишь бы царствовал!

Эту беседу сочинили приверженцы астрологии и враги Агриппины. Однако не подлежит сомнению факт, что Бальбилл стремился ближе познакомиться с Агриппиной с того момента, когда она стала женой императора. На роль воспитателя ее сына Бальбилл рекомендовал Хайремона. Оба египтянина хорошо знали друг друга, их связывала работа в библиотеке и в музее, интерес к астрологии и неприязнь к евреям. Бальбиллу не требовалось изучать расположение планет, чтобы сразу заявить, что сын Агриппины — восходящая звезда. А Хайремону он вполне доверял: тот наверняка всячески старался внушить воспитаннику надлежащее отношение к познаниям «математиков».

Следовало приобретать как можно больше друзей астрологии в императорской семье. Ведь столь доходное дело, как составление гороскопов, имело и некоторые теневые стороны. Все пользовались услугами «халдейских» мудрецов, но все дрожали от страха перед тайнами их искусства. А страх рождает подозрительность. С особенным недоверием относились к астрологам высшие власти. Они были убеждены, что те действительно умеют читать будущее и, следовательно, зная государственные тайны, могут посвятить в них людей, не имеющих на это права.

Поэтому тот самый Тиберий, который так верил звездам, в первые годы своего владычества добился через сенат утверждения суровых репрессий против проживающих в Риме астрологов. Тогда было принято решение о том, что римские граждане, прорицающие по звездам, теряют все свое состояние и отправляются в изгнание, а «математиков»-иноземцев ждет смертная казнь. Это не были пустые фразы. Одного из астрологов сбросили со стены Капитолия, другому топором отрубили голову. Только публичное отречение от своего ремесла и личная благосклонность императора спасли некоторых из них от гибели.