Опьянев от новоприобретенного богатства, португальцы бездумно транжирили свое золото. Имперская добыча не отправлялась на родину, для нужд ее развития. Португалия оставалась маленьким – неограненным и тусклым – алмазом; ей недоставало настоящей буржуазии – до самого XX в. Подумаем о нищенстве на склоне лет, которое следует за разгульной юностью, мотовством и поисками бесшабашных приключений. Подумаем о зимнем Лиссабоне – этом, как выразился Фернандо Пессоа, португальский поэт и мыслитель первой половины XX в., «величественном оборванце» [34]. Эпоха Возрождения цвела в Португалии недолго – благодаря природному консерватизму местного населения, Контрреформации в Европе, возвышению иезуитов и инквизиции. Просвещение в маленькой стране, лежащей далеко за Пиренеями, было погашено. В океанской португальской империи высшими учебными заведениями являлись только орден иезуитов и другие религиозные сообщества, боровшиеся против Реформации. А мусульмане держались упорно и стойко, обретя безопасность в своих диаспорах, разбросанных по всем тропическим морям, от Леванта до самого Дальнего Востока. Они просто скоротали время и пережили португальцев, чью империю впоследствии «остругали» голландцы и англичане [35]. Наконец, Восьмой крестовый поход провалился: сказались на нем и туземные особенности, присущие «Эштаду да Индиа», и религиозные войны в Европе, где христианство «разделилось в самом себе».

Что эллины и римляне сделали для Средиземноморья, то португальцы сделали для Индийского океана: придали ему историческое и литературное единство – по крайней мере в глазах Запада. Если Гомерова «Одиссея» и Вергилиева «Энеида» стали мифами, основанными на полузабытых событиях незапамятной давности, то «Лузиады» – эпическая поэма, сложенная Луисом де Камоэнсом о португальских морских завоеваниях в Индийском океане, – опираются на вполне определенное историческое событие: плавание Васко да Гамы в Индию. А состоялось оно лишь за несколько десятилетий до того, как возникла поэма.

Васко да Гама, изображаемый Камоэнсом, отличается от Одиссея либо Энея тем, что перед нами скорее живой человек, а не собирательный образ. Васко да Гама лишен романтических или трагических черт; он даже не слишком интересен. Как уже говорилось, наиболее выдающаяся особенность Васко да Гамы – огромная выносливость, умение целыми годами терпеть неуверенность и одиночество, переносить лишения и тяготы, есть гнилую пищу и мучиться от цинги среди беснующихся океанских волн; способность глядеть, как пушечные ядра буквально разрывают людей на клочья во время прибрежных сражений, – пока соплеменники да Гамы наслаждаются домашним уютом, сидя в Лиссабоне [36]. «Он тысячи опасностей страшился / И лишь на волю вырваться стремился», – как говорится в поэме [37]. В разгаре шторма, когда «пучины разверзаются до преисподней», Васко да Гаме, «истерзанному сомнениями и страхами», некого призывать на помощь, кроме Всевышнего. И он обращается к Богу с проникновенной речью, моля об умиротворении стихии: «Великая, божественная сила! / К тебе я ныне, бедный, припадаю… / Неужто шторм ужасный не уймется / И нам еще придется с ним сражаться? / И разве лучшей доли не найдется / Для тех, кто ныне обречен скитаться, / Кто славит твое имя неустанно / Средь волн неумолимых океана!»

Но моряки пережили бурю и достигли Индии. А поскольку Луис де Камоэнс излагает вполне истинные события, эта повесть о приключениях потомков Луза (мифического основателя Португалии) среди бескрайних и неведомых океанских хлябей кажется читателю невероятнее античных поэм, чьи герои-мореходы «жались поближе к берегам» [39]. Разве Одиссей или Эней, спрашивает Камоэнс, осмеливались выйти в «истинные океаны», разве они «хоть мельком» видали то, что видел да Гама? [40]. Помыслить жутко об одиссеях, длившихся много месяцев или даже лет, о многотрудных скитаниях португальцев по Индийскому океану. До тех пор пока люди не примутся странствовать среди других планет, им не дано больше испытать здесь, на нашей вращающейся Земле, той болезненной, великой и непреодолимой затерянности, которую ощущали португальские мореплаватели.

В поэме великан Адамастор, стоящий на страже у мыса Доброй Надежды (мыса Бурь), пробуждает в этих мореходах страх и неуверенность: не чересчур ли далеко отважились они проникнуть? Но португальцы не поворачивают вспять. «Лузиады» вмещают в себе самую суть португальских свершений в конце XV и на протяжении XVI в.: вытащить Запад за пределы «тесных средиземноморских горизонтов» и, по словам оксфордского ученого Мориса Боуры, открыть ему «вид, охватывавший половину земного шара» [41].

Камоэнс – первый великий мастер европейской литературы, который пересек экватор, увидел тропики и побывал далеко на востоке. На «путях, которых не знают карты», его спасали от гибели «среди волн капризных и коварных» только «хрупкие шпангоуты» [42]. Насыщенные подробностями, красочные описания Индийского океана, оказывающего страшное воздействие на людей, свидетельствуют: Камоэнс хорошо знал, о чем писал.

Очень живо Камоэнс воспел и Восток – побережья Индийского океана, которые поэт зовет «индийскими краями». Он пишет о мозамбикских парусах, сделанных из пальмовых листьев; о туземцах, которые ходят с голой грудью и носят кинжалы; о лиловых кафтанах жителей Малинди, о позолоченных воротниках и бархатных туфлях тамошнего повелителя. Затем заходит речь о Дофаре, «источнике наших чудеснейших храмовых благовоний». Потом об острове Бахрейн в Персидском заливе, где «…океанское ложе / Усеяно перлами, подобными лучам утренней зари». Камоэнс повествует о «просторных шатрах» и «ласковых рощах» близ индийского дворца, об ароматном бетеле, о черном и жгучем красном перце, об имбире, и о драгоценных камнях, и о «чудовищных индийских божествах, крикливо раскрашенных и многоруких». Он описывает подводные травы у Мальдивских островов, сандаловые деревья Тимора и жителей Бирмы, «препоясывающих чресла свои поясками с бубенчиками» [44]. Поскольку поэт проделал тот же путь, что и Васко да Гама, эпическое повествование изобилует достоверными подробностями. Описание пира в Калькуттском дворце приводит на память описания ацтекской Мексики, сделанное Берналем Диасом дель Кастильо, летописцем экспедиции, которую возглавлял Кортес.

Камоэнс, галисиец по происхождению, появился на свет в 1524 г. Вырос он в самом сердце Португалии, в Коимбре, знаменитой своим средневековым университетом, где Камоэнс учился. Классический дух эпохи Возрождения уже напитывал все вокруг, и поэт погрузился в изучение греческой и латинской литературы. «Основательность полученного им образования, – замечает британский ученый Эдгар Престидж, – видна уже по одному тому, что Камоэнс писал свою эпическую поэму, изобилующую ссылками на античные и другие литературные источники, в африканских и азиатских крепостях, вдали от любых библиотек» [45].

В Страстную пятницу 1544 г. в одной из лиссабонских церквей поэт с первого взгляда полюбил тринадцатилетнюю девушку, Катарину де Атаиде, впоследствии ответившую на его нежное признание резким отказом. Черная тоска охватывала Камоэнса, приходили мысли о самоубийстве. Не исключается, что примерно в это время он дрался на дуэли. Как бы там ни было, поэт безумствовал до такой степени, что ему было отказано от королевского двора. В 1547 г. Камоэнс вступил в армию и два года прослужил в Сеуте, где при стычке с марокканцами лишился правого глаза. Дома, в Лиссабоне, дамы стали насмехаться над его увечьем, и Камоэнс примкнул к бесчинствовавшей шайке «золотой молодежи», по-прежнему не оставляя надежды получить какую-нибудь государственную службу. Но при дворе его не желали замечать. Затем во время уличной потасовки он ранил дворцового слугу и очутился в темнице. Прощение было даровано при условии, что поэт на пять лет пойдет в солдаты и отправится служить в Индию. Условие чуть ли не равнялось смертному приговору, ибо в том же самом году лишь один из четырех отплывших в Индию кораблей благополучно достиг места своего назначения.