– Что вы думаете? – нерешительно спросил он, когда Брайони опустилась на колени, чтобы рассмотреть грязные останки, бывшие когда-то ковром.

– Абиссинский, – ответила она с ноткой сожаления, – но совершенно безнадежный, как ни жаль. Моль, я думаю.

– Я не о ковре. Я о доме. Скорее всего не следовало приезжать сюда. Лучше собрать вещи и вернуться в город, вы не думаете?

Брайони была поражена:

– И оставить усадьбу до полного разорения? Вы же не хотите этого, Рейвенсворт?

Теперь она не вынесет, если он станет чинить препятствия на пути честолюбивых замыслов, которые она уже начала лелеять. Она бросила на него укоризненный взгляд. Его светлость почувствовал, что чем-то невольно расстроил ее, и заговорил успокаивающе.

– Нет, нет! Все будет, как вы захотите, моя дорогая. Если вы не возражаете против неудобств того, что до сих пор было жилищем холостяка. Теперь, когда я становлюсь человеком семейным, естественно, я кое-что изменю здесь.

– Разумеется, – довольно сухо согласилась она, подходя к похожему на пещеру камину, в котором возвышалась такая огромная куча золы, какая могла образоваться только за многие годы жертвоприношений. – Лучше прикажите прислуге вычистить эту золу. Она понадобится мне для сада. Кстати, Рейвенсворт, а где слуги? – Ее изящные брови вопросительно поднялись.

Его светлость странно посмотрел на свою маркизу.

– Где-то в доме должна быть пара уборщиков, – сдержанно ответил он, – и Денби, мой камердинер, скоро приедет из Лондона с остальным нашим багажом.

– Ваш камердинер? О, от него будет много толку, я уверена.

Рейвенсворт напрягся.

– Если бы я предполагал, что дом настолько непригоден для жилья, я бы ни за что не предложил уехать из Бата.

– О, вы и не предлагали, – сказала Брайони то, что его светлость счел намеренной попыткой разозлить его. Он проигнорировал ее замечание.

– Я немедленно найму еще слуг столько, сколько вы считаете нужным, чтобы привести имение в порядок.

– Может быть, мы сможем завербовать армию Веллингтона? – немного резко поинтересовалась Брайони, теперь разглядывая добротную дубовую мебель эпохи короля Якова, покрытую многолетней пылью и сажей. Она протянула указательный палец и написала «Пожалуйста, вычисти меня» на особенно грязном письменном столе. Неестественно молчаливый Рейвенсворт в ярости наблюдал за ней, и она поняла, что ранила его сильнее, чем он мог вынести.

– Ну что ж, – сказала Брайони, одаряя Рейвенсворта примирительной улыбкой, – в действительности все не так плохо. Первым делом мы должны найти нашего управляющего и сказать ему, чего конкретно мы хотим.

Его светлость нервно откашлялся, ему явно было трудно смотреть прямо в глаза супруги.

– Полагаю, что он... м-м... уволился несколько месяцев назад. Это совершенно вылетело у меня из головы.

– Это меня не удивляет! – ядовито воскликнула Брайони, едва не уронив вазу, которую собиралась взять в руки, чтобы рассмотреть поближе. – Наверняка ваши мысли занимали гораздо более важные вещи. – В ее памяти пронеслись воспоминания о тех фривольных развлечениях, которые так интересовали ее брата Вернона и юных франтов, болтавшихся с ним в Ричмонде, которые принесли ей в свое время немало страданий. Она посмотрела на Рейвенсворта с чем-то вроде укоризненной насмешки. – Нет, милорд, я вовсе не удивилась, узнав, что вы пренебрегали своими обязанностями по отношению к зависящим от вас людям. Светский прожигатель жизни всегда занят более важными вещами – такими, как узел на галстуке или где лучше заказать новый сюртук, у Вестона или где-то еще. Как он может думать о жизни других, когда растрачивает свое состояние на такие пороки, как петушиные бои, эти вульгарные кулачные бои в салунах Джексона, игра на деньги в обязательных клубах для джентльменов или, что еще хуже, в притонах, не говоря уже о пьянстве по любому поводу и, разумеется, разврате.

До этого момента Рейвенсворт смиренно принимал все упреки. Однако когда Брайони произнесла столь обличительную речь, его чувства эволюционировали от шока до бурного негодования. И дело не в том, что Брайони перегнула палку, но она призвала его к ответу за то, что в той или иной степени делает каждый мужчина в Англии, а это было крайне несправедливо. Он признавал, что некоторые эпизоды из его прошлого лучше было бы забыть, но ничто не оправдывало такого жестокого нагоняя. Беда Брайони была в том, что она так невинна. Большинство женщин в ее положении закрыли бы глаза на прошлые опрометчивые поступки мужа. Черт, подумал он, как я смогу убедить ее, что готов измениться, уже стал другим с того самого момента как она впервые без спроса ворвалась в мою беззаботную жизнь?

– Брайони, – сказал он наконец, когда справился с собой, – я хочу, чтобы вы воздержались от раздувания погасших углей моего прискорбного прошлого. Теперь с этим уже ничего не поделаешь. Возможно, в свое время я и вызвал несколько неодобрительных взглядов, но мое поведение никогда не было, скажем так, скандальным. – Он одарил ее многозначительной улыбкой. – Даже вы, мадам жена, несколько раз оказывались на грани пристойности. Кроме того, я категорически возражаю, чтобы меня называли бабником. Избавьте меня хотя бы от этого обвинения. – Тут его светлость замялся и следующие слова подбирал с величайшей осторожностью: – На моем попечении еще никогда не было женщины. Вижу, это удивляет вас, но это правда, Брайони, клянусь. Вы единственная женщина, которая когда-либо нравилась мне до такой степени, чтобы предложить... Ну, эту часть наших отношений лучше забыть. Я виноват и прошу у вас прощения. Понимаете, я хочу быть абсолютно честным с вами. Я признаю, что в свое время перебесился, но не больше, чем любой другой мужчина. Чего мне не хватало, так это благоразумия. – Молчание Брайони и ее нетерпеливая поза заставили его еще более страстно продолжить: – Господи, Брайони, сам факт, что я решил навсегда связать себя с одной женщиной, должен же для вас что-то значить!

Ее глаза изобразили удивление.

– Этот брак, насколько я помню, был навязан нам. У вас никогда не было ни малейшего намерения сделать меня своей женой. Обстоятельства дела таковы, что я неумышленно скомпрометировала вас, о чем искренне сожалею, Рейвенсворт. Это я должна просить у вас прощения.

Совесть Рейвенсворта жестоко терзала его.

– Брайони... моя дорогая... – начал он, запинаясь, – я как раз собирался поговорить с вами об обстоятельствах нашего брака. – Он рискнул заглянуть глубоко в проницательные глаза жены, и его благие намерения испарились. Как он посмеет рассказать этой невинной девушке, что сознательно устроил их брак? Честность была наивысшей добродетелью в ее глазах. Она будет презирать его за это. Он признается в своей лживости, когда представится более подходящий случай, втайне пообещал себе Рейвенсворт.

– Вы говорили... – напомнила ему Брайони, – что-то об обстоятельствах нашего брака?

Рейвенсворт быстро пришел в себя.

– Я только хотел сказать, что какими бы ни были обстоятельства нашего брака, я рад, что женился на вас. – Он взял ее испачканную руку и заговорил с искренней мольбой: – Брайони, все, чего я прошу, – это дать мне шанс доказать, что я могу быть мужем, достойным вашего доверия. Разве мы не можем договориться о перемирии и начать заново? Я никогда не дам вам повода пожалеть, что вы вышли за меня, – и это мое обещание, слово чести.

От этого страстного монолога Брайони буквально потеряла дар речи. Машинально она кивнула в знак согласия. Рейвенсворт не замедлил воспользоваться ее замешательством. Он решительно взял ее под руку и повел осматривать остальную часть дома, и хотя она видела много такого, что могла бы поставить ему в упрек, Брайони держала свои мысли при себе. По какой-то причине, которую она была не в силах понять, она чувствовала себя счастливее, чем когда-либо в жизни.

В Оукдейл-Корте был сложенный из красного кирпича главный дом в якобитском стиле с примерно шестьюдесятью просторными комнатами и огромное количество отдельных построек, включая величественные конюшни, стоявшие пустыми, если не считать восьми лошадей и кареты, на которой они приехали из Бата. Вкус Брайони в области архитектуры, отделки и меблировки помещения был вполне удовлетворен величественной простотой якобитских каминов и высоких потолков с открытыми балками. Новая хозяйка Оукдейл-Корта ценила простоту и удобство превыше всего.