Понятно, что норманисты не согласились с этими выводами, но результаты предпринятого нового исследования удивили, возможно, и их самих: «В составе “варяжских” имен выделяется основная группа, отражающая фонетику ранее неизвестного науке раннесредневекового восточногерманского диалекта. Назовем его “континентальным северогерманским диалектом” (КСГЯ)… Фонетика этого языка по ряду признаков заметно отличается от фонетики древнедатского, древнешведского и древнесеверного (древненорвежского и древнеисландского) языков. В общем восходя к прасеверогерманской и отражая северогерманские инновации, фонетика КСГЯ имеет архаические черты, которые позволяют предположить более раннее отделение КСГЯ от северогерманского ствола…»{43}Вопрос о восточных германцах весьма сложен и нуждается во всестороннем рассмотрении, однако для нашего исследования важно то, что, по мнению лингвиста-норманиста С.Л. Николаева, имена упоминающихся в договорах с греками послов к собственно скандинавским языкам отношения не имеют.
Вспомним и наблюдения по этому поводу М.Н. Тихомирова, взглянувшего на данную проблему с несколько иной точки зрения: «Перед нами два ряда имен: князья, посылающие своих представителей, носят имена Игоря, Святослава, Ольги, Владислава, Предславы, тогда как послы называются Ивором, Вуефастом, Искусеви, Слуды, Улебом, Каницаром. Не будем заниматься лингвистическими изысканиями. Пусть имена послов, даже такие, как Ивор и Улеб, принадлежат к скандинавским именам, что, впрочем, сомнительно, но три княжеских имени из пяти (Святослав, Владислав, Предслава), бесспорно славянские.
Итак, верхушка, князья — славяне, а их послы — варяги. Вот единственный вывод, который можно сделать из анализа имен в договорах Руси с греками X в. Напрасно ссылаться на быстрое ославянивание варяжской династии. Родовые имена держались обычно долго, как это видим в первой династии пришлого происхождения в Дунайской Болгарии, князья которой сохраняют титулы и имена неславянского характера почти два века.
Не проще ли считать, что варяги-наемники окрашивали своими именами дружину русских князей X века, а князья были славяне и пользовались славянскими именами?»{44} Однако, как показали приведенные выше данные, в дружине присутствовали финноугры, иранцы и представители других народов Европы. Таким образом, сохранившийся в летописи перечень послов свидетельствует лишь о многоплеменном составе дружины киевских князей, а отнюдь не о том, что скандинавы составляли там подавляющее большинство.
Следующий аргумент норманистов также связан с посольством, которое состоялось еще до призвания Рюрика. Под 839 г. Вертинские анналы сообщают, что к франкскому императору Людовику прибыло посольство от византийского императора Феофила: «С ними (послами) он прислал еще неких (людей), утверждавших, что они, то есть народ их, называются рос (Rhos) и что король их, именуемый хаканом, направил их к нему, как они уверяли, ради дружбы. В упомянутом послании он (Феофил) просил, чтобы по милости императора и с его помощью они получили возможность через его империю безопасно вернуться, так как путь, которым они прибыли к нему в Константинополь, пролегал по землям варварских и в своей чрезвычайно дикости исключительно свирепых народов, и он не желал, чтобы они возвращались этим путем, дабы не подверглись при случае какой-либо опасности. Тщательно расследовав (цель) их прибытия, император (Людовик) узнал, что они из народа свеев (так в последнем по времени переводе, в других переводах обычно говорится о свеонах, что соответствует тексту оригинала Sueones. — M.С), и, сочтя их скорее разведчиками и в той стране, и в нашей, чем послами дружбы, решил про себя (в других переводах “у себя”. — М.С.) задержать их до тех пор, пока не удастся доподлинно выяснить, явились ли они с честными намерениями или нет»{45}. Дальнейшая судьба этих послов неизвестна, но именно на этом сообщении франкских анналов норманисты во многом и строят свою гипотезу.
Однако, если внимательно проанализировать текст этого сообщения, окажется, что оно далеко не так однозначно, как кажется на первый взгляд. Во-первых, норманисты почему-то совершенно не рассматривают возможность, что свеоны Вертинских анналов были авантюристами, просто выдавшими себя за русских послов, чтобы получить дары от византийского императора, не имеющими никакого отношения к народу «рос». Во-вторых, как полагал А.Г. Кузьмин, свеоны были «географическим, а не этническим определением» и обозначали не собственно свеев-шведов, а население побережья Балтийского моря и островов{46}. Однако, даже если предположить, что свеоны в данном тексте действительно были шведами, это свидетельствует скорее против, чем за скандинавское происхождение росов. Утверждение послов, «что они, то есть народ их, называются рос», напрямую перекликается с зафиксированной летописью формулой начала речей послов Олега и Игоря «Мы от рода русского»{47} и указывают отнюдь не на племенную принадлежность конкретных послов, а лишь на то, что они являются представителями Древнерусского государства. В высшей степени показательна и реакция франкского императора. Из «Жития святого Ансгария» известно, что в 829 г. к Людовику Благочестивому прибыло посольство свеонов, желавших принять христианство и к ним были отправлены миссионеры. Теперь же, в 839 г., услышав, что новые шведы называются росами, он немедленно заподозрил в них лазутчиков и задержал до выяснения обстоятельств. Такая редакция Людовика более чем красноречиво показывает, что в качество росов шведы никому на Западе известны не были. Страдавшая от набегов викингов Западная Европа знала скандинавов очень хорошо, и первая же их попытка назваться другим именем сразу вызвала серьезные подозрения. Следует сразу подчеркнуть, что ни один источник, ни собственно скандинавский, ни русский, ни какой-либо иностранный, больше никогда говорит о том, чтобы скандинавы утверждали, будто они принадлежат к племени русов.
Третьим важным козырем норманистов было сообщение итальянского епископа Лиутпранда Кремонского, бывшего в 949 и 968 гг. послом в Константинополе, о походе Игоря на столицу Византии. В этом сообщении он пояснил своим читателям, кто такие русы. Ключевое место в этом пояснении традиционно переводилось так: «Греки по их телесным признакам называют их руссами, мы же по месту их поселения норманнами»{48} (Rusios, quos alio nos nomine Nordmannos appellamus). Хоть в оригинале и стояло Nordmannos, однако практически всегда на русский язык оно переводилось как норманны. На руку норманистам играло и то, что сочинение Лиутпранда не было переведено на русский язык целиком, а только соответствующий фрагмент. Когда же его труд был переведен целиком, стало ясно, в каком контексте он употреблял слово нордманны: «Город Константинополь, который ранее назывался Византии, а теперь зовется Новым Римом, расположен среди самых диких народов. Ведь на севере его соседями являются венгры, печенеги, хазары, руссы (Rusios), которых мы зовем другим именем, т.е. нордманнами…»{49} Как совершенно справедливо подчеркнули издатели полного сочинения Лиутпранда Кремонского, для этого итальянского епископа нордманнами, то есть буквально «северными людьми», были все народы, жившие к северу от Дуная, и к их числу этот автор причислял не только русов, но и венгров, печенегов и хазар. Отрывок же о походе Игоря звучит так: «В северных краях есть некий народ, который греки по его внешнему виду называют Рогююа, русиос, мы же по их месту жительства зовем “нордманнами”. Ведь на тевтонском языке “норд” означает “север”, а “ман” — “человек”, отсюда нордманны, то есть “северные люди”. Королем этого народа был (тогда) Игорь; собрав более тысячи судов, он пришел к Константинополю»{50}. Как видим, Лиутпранд Кремонский констатировал лишь северное жительство русов, а отнюдь не их скандинавскую принадлежность — последний смысл его свидетельству произвольно придали уже норманисты.
