Уже к середине XX в. накопленные археологические данные позволили Б.А. Рыбакову сделать следующий вывод: «В пользу норманнского приоритета в балтийской торговле указывают распространение в Прибалтике куфических арабских монет IX–X вв. и предметов “восточного” стиля. Эта аргументация встречает ряд возражений:

1) Арабские монеты очень широко распространены на Руси, где они были ходячей разменной монетой. Ареал куфических монет в Южной Прибалтике совпадает с границей расселения славян и резко обрывается на рубеже с Саксонией и Тюрингией. Это обстоятельство естественнее всего связывать с действиями купцов-славян, для которых область славянского языка была областью их деятельности. В немецкие земли эти купцы не ездили.

2) Топография византийских монет не совпадает с топографией арабских: Скандинавия имеет крайне незначительное количество кладов византийских монет, тогда как в Киевской Руси и в Славянской Прибалтике их много»^{344}. О масштабе прямых и косвенных связей с Византией дают представление нумизматические данные Бирки, этого крупнейшего торгового центра материковой Швеции. Даже если не принимать во внимание 13% славянской керамики, свидетельствующей о вовлеченность и этого города в систему славянских торговых связей, количество византийских монет в нем ничтожно: примерно в 1200 погребениях Бирки было найдено 129 восточных монет, львиную часть из которых составляют арабские дирхемы — 124 монеты, в то время как византийских монет было найдено всего 2 штуки^{345}. Все приведенные факты, взятые из различных областей, единодушно свидетельствуют, что представления норманистов о скандинавах как выдающихся и чуть ли не единственных купцах на Балтийском море являются сильным преувеличением. Хоть скандинавы и торговали с Восточной Европой, однако грабить они умели гораздо лучше, чем торговать и в балтийской торговле играли явно второстепенную роль по сравнению со славянами.

д) связь варягов с новгородцами.

Как мы помним, автор ПВЛ в Сказании о призвании варягов отметил, что «новгородцы суть люди от рода варяжского, а прежде были словене». Повествуя об этом событии, новгородские летописцы в данном предложении неизменно опускали тенденциозную оговорку южного летописца «а прежде были словене», оставляя утверждение о том, что жители родного города «суть люди от рода варяжского». Это показывает, что представление об особо тесной связи из всех восточных славян с варягами именно новгородцев представляет собой не вымысел автора Сказания, а убеждение, разделяемое и самими жителями этого города. Следовательно, нам предстоит определить, с кем древние новгородцы были теснее всего связаны — с западными славянами или со скандинавами. Археологический материал указывает явно не в пользу викингов: «Рассказывая о раскопках Новгорода (норманист. — М.С.), X. Арбман заметил, что скандинавского материала мало: овальная брошка X в. и несколько кольцевых брошек — это все, что указывает на контакты со скандинавами. В Киеве археологических свидетельств скандинавских поселений нет до X в.»^{346}. Обобщая результат раскопок в Новгороде, М.В. Седова точно так же констатирует: «Скандинавские изделия найдены в культурном слое города X–XI вв., но в небольшом количестве»^{347}. По сравнению с более чем скромным количеством скандинавских вещей в самом Новгороде, заметно больше их найдено на Городище (Рюриковом его назвали лишь краеведы XIX в.), расположенном недалеко от города: «Изделия скандинавского облика появились здесь во второй половине IX в., но наибольшее их число приходится на X в.»^{348}. Однако рассматривать данное поселение как опорный пункт скандинавов в славянских землях невозможно по целому ряду причин. Во-первых, археологические данные позволяют уверенно говорить о существовании Городища начиная с середины IX в.^{349}, что не исключает возможности его основания в более раннем периоде. Следовательно, оно было основано не скандинавами, археологические следы которых отсутствуют в наиболее ранних слоях этого поселения. Во-вторых, «лепная керамика Городища аналогична древнейшей посуде Новгорода и сельских поселений центрального Приильменья и Поволховья конца I тыс. н.э. Она свидетельствует о том, что основную часть жителей Городища в IX–X вв. составляло то же население, что обитало в центре Новгородской збмли. Это были ильменские словене»^{350}. В-третьих, археологические материалы фиксируют значительный западнославянский компонент на Городище, нашедший свое отражение в керамике, конструкции хлебных печей и особых втульчатых наконечниках стрел. Последние характерны для западных славян и составляют 28,5% от общего количества наконечников стрел на Городище. При этом они были совершенно несвойственны скандинавам, и при раскопках Бирки не было найдено ни одного такого наконечника. Все это дало основание проводившему раскопки этого места Е.Н. Носову сделать следующий вывод: «Таким образом, имеющиеся находки с Городища свидетельствуют о том, что в составе его жителей в IX–X вв. были славяне и скандинавы. Причем многие элементы культуры, которые можно определить как славянские (керамика, хлебные печи, двухшипные наконечники стрел), находят параллели на западнославянских землях, примыкающих к Балтийскому морю. Тот факт, что в торгово-ремесленном и военно-административном пункте на крупной водной магистрали, каким являлось Городище в ранний период своей истории, основным типом ранних наконечников стрел были наконечники, характерные именно для славян, представляется крайне важным»^{351}. Наличие смешанного славяно-скандинавского поселения в непосредственной близости от Новгорода можно считать достаточно значимым обстоятельством, однако археологические материалы не дают основания однозначно связать его с летописным известием о варяжской дани. По преданиям о Йомских викингах мы знаем о существовании подобных смешанных славяно-скандинавских дружин на южном побережье Балтики. Наличие подобного контингента в землях ильменских словен весьма интересно, однако летописец говорит о родстве с варягами всей городской общины Новгорода, а не одной только дружины.

Кроме того, производивший изучение Городища Е.Н. Носов отождествляет его со Словенском позднего летописания и упоминает о Славии как северном центре Руси арабских писателей. Если это так, то данные названия совершенно недвусмысленно свидетельствуют, кто был ведущей силой на Городище — славяне или скандинавы. На это же указывают и особенности топографии данного укрепления: «На Городище первые строители применили сложное сочетание дерево-земляной платформы, подрезку склонов холма, сооружение рва и деревянных стен-городней, которые были поставлены на склоне небольшого холма в пойме Волхова. Топография, выбранная первопоселенцами для крепости, чрезвычайно напоминает расположение славянских городищ на южном берегу Балтийского моря и славянские бурги в междуречье Эльбы и Одера. Там также использовали низкие, затопляемые участки речных пойм и острова на озерах»^{352}. Шведский же археолог И. Янссон констатировал, что поселения типа Рюрикова Городища в Скандинавии неизвестны^{353}. Несмотря на эти данные, свидетельствующие о смешанном характере населения данного поселения, Г.С. Лебедев трактует его исключительно как скандинавский фортпост: «Концентрация скандинавских материалов (в том числе достаточно ранних) на Городище, может быть, подтверждает датировку начальных слоев его временем несколько более ранним, чем появление Рюрика; “выселок” скандинавов на волховском берегу словно симметричен славянской Любше в округе Ладоги»^{354}. Как видим, при трактовке ключевых для варяжского вопроса объектов этот археолог весьма своеобразно понимал торжественно провозглашенный им «тарификационный подход» и принципы интеллектуальной честности. Что же касается «концентрации скандинавских материалов», то выше уже приводился пример находки практически идентичных вещей на Рюгене и Городище (см. рис. 2), и при желании количество подобных примеров можно умножить.