Единственное месторождение чароита находится на стыке Якутии и Иркутской области, у речки Чара – потому его так и назвали. Если вы видите чароит, можете быть уверены: он – оттуда. Скоро месторождение будет исчерпано, и непонятно, откроют ли новое. Чароит зачаровывает шелковыми переливами оттенков фиолетового и сиреневого. Недавно мне приснилось, как опрокинулся грузовик с чароитом, и я, пока никто не спохватился, нагнулся, набрал полные руки и быстро ушёл.

Чароит – один из самых красивых камней на свете. Но зачаровывают меня и другие. Все, наверное.

Люблю мерцающий неуловимыми искорками и пятнышками синего (точь-в-точь как на врубелевских картинах) лабрадорит. Кажется, этот эффект называется «иризацией». Лабрадоритом отделана администрация нашего Приморского края, что меня коробит. Многим обитателям российских чиновничьих учреждений лучше подошёл бы неровный цемент расстрельной стены.

Рассматривать «образцы» я могу долго. Закат на море, который я ежедневно наблюдаю из окна, бесспорно прекрасен, но мимолётен. Камень не менее прекрасен – и при этом долговечен. Хотя и уязвим, конечно, – но кто не уязвим.

Чудесен разнообразный гранат (по-старинному – «карбункул»; в карбункулы нередко записывали и другие минералы красного цвета, не имеющие отношения к гранатам, – например, шпинель и даже рубин). Гранат – живая иллюстрация к удивительному явлению, обозначаемому скучным словом «изоморфизм». Место атомов одного металла занимают атомы другого, и получается то кровавый пироп, то фиолетово-красный альмандин, то коричневатый андрадит, то жёлтый или зелёный гроссуляр, то зелёный уваровит, то оливковый демантоид – но при этом каждый остаётся гранатом, представителем имперской минеральной нации.

Люблю всякие, все. Несгораемый асбест. Ноздреватый ветеран вулканизма – туф, который мы выкорчёвывали на даче в Кипарисово. Слоистый сланец, давший название городу в Ленинградской области и уже через него, совершенно неожиданно, – тапкам-шлёпанцам, выпуск которых наладили в этих самых Сланцах.

Семья берилла – изумруд, жёлтый гелиодор, аквамарин, цвет которого бывает разным, как цвет самого моря. «Своеобразие аквамарина заключается в том, что он ярко освещён изнутри совершенно серебряным (именно серебряным, а не белым) огнём. Кажется, что если вглядеться в аквамарин, то увидишь тихое море с водой цвета звёзд», – писал внимательный Паустовский.

Люди научились придумывать и изготавливать новые минералы, взяв на себя часть божественных функций. То, чего природа добивается тысячелетним кипячением магмы, человек за считаные часы производит в печах. Рукотворен драгоценный фианит. Неграмотные (вернее, непосвящённые) часто пишут «феонит», не зная, что фиалково-поэтическое название происходит от названия учреждения – Физический институт Академии наук СССР.

«Искусственный камень» – что может звучать отвратительнее, если бижутерийный декоративный «камень для сада» выполнен из пластика. Хотя и пластик – из нефти, а нефть – каменное масло, тоже минерал, пусть органического происхождения. «Транснефть»; едва ли чиновники, придумавшие это название, видят спрятанный в нём образ – нефтяной транс, куда погрузилась Россия.

Режет глаз и «природный камень». Камень – всегда природен, дополнительное определение избыточно и даже вредно в том смысле, что оно подразумевает: раз мы говорим «природный» или «натуральный», значит, есть и неприродный, ненатуральный.

Но фианит – другой, настоящий, почти природный. Он выращивается, подобно своим естественнорожденным братьям, и по свойствам приближается к алмазу. Фианит так же отличается от стекла-страза, как поделка от подделки. В каком-то смысле фианит – философский камень, победа алхимиков. Фианит – камень искусственный, но не поддельный, это не вездесущая пластмассовая соя. Впрочем, и фальсификация самоцветов сыграла роль в развитии керамики и стекольного дела.

Камни принято устанавливать на могиле. Люди пытаются хотя бы таким образом продлить себя – ведь прах долго в земле не пролежит, растворится, а камень куда долговечнее. Но с точки зрения космоса вся планета наша – лишь кратковременное случайное сочетание атомов, сгусток пыли. Любой камень, зафиксировавший на время определённое сочетание химических элементов, когда-нибудь распадётся на эти элементы, которые, подобно картинкам в калейдоскопе, образуют новые сочетания. Человек способен воспринять работу этого геохимического калейдоскопа лишь умозрительно в силу неимоверной скоротечности человеческой жизни.

Однажды я попал на могилу Джека Лондона – там нет никаких лишних надписей или памятников, просто лежит огромный кусок красноватой вулканической породы вроде базальта или туфа. Говорят, и на могиле Высоцкого хотели поставить камень, только не земной – инопланетный. А поставили помпезный памятник с конями.

Мрамор – вот самое подходящее название для памятного, могильного камня. В нём и мра-, и – мор, «смертию смерть». Мрамор по-настоящему открыл скульпторов эпохи Возрождения – и наоборот.

Среди минералов органического происхождения, помимо нефти и кораллов, – янтарь, капли смолы древних сосен, попавшие когда-то в море. Грань между неорганическим и органическим настолько призрачна, что иногда мне кажется, что её нет вовсе. Ту же нефть чаще всего называют веществом органического происхождения, но моторное масло, произведенное из натурального сырья, именуют «минералкой», подразумевая под минералом нефть. Янтарь объединяет так называемую живую природу с так называемой неживой, доказывая, что на самом деле границы между ними нет, как бы человек ни пытался её провести.

Ещё Плиний Старший, автор «Естественной истории ископаемых тел», писал о «золотистых горящих камнях» из Скифии. На Руси янтарь называли «морским ладаном» – при сжигании он издаёт приятный запах, что знали древние богатые китайцы, бросавшие по праздникам в огонь бирманские янтари. У янтаря много имён – от научного «сукцинит» до греческого «электрон», от которого произошло «электричество».

Древние гадали, откуда берётся янтарь – то ли это окаменевшая моча рыси, то ли жир каких-то рыб, то ли слёзы загадочных птиц, то ли морская пена, застывшая на солнце. Овидий излагал миф о Фаэтоне: сын Гелиоса Фаэтон был убит Зевсом, сёстры погибшего – Гелиады – оплакивали брата, и слёзы их стали янтарём. Окончательно природу янтаря – смолы третичных деревьев, которая приобрела свойства минерала, – раскрыл в XVIII веке Линней. В том же веке первый русский минералог, автор трактата «О слоях земных» Ломоносов писал о янтаре стихи (точнее, переводил Марциала):

Самое известное янтарное месторождение – побережье Балтики, где за янтарём ходили как по грибы. Этому янтарю 35–40 млн лет. Менее известен сахалинский янтарь – молодой, бодрый, красно-коричневый (в отличие от балтийского – жёлтого, собственно «янтарного»).

«Муха в янтаре» – метафора, означающая славу, настигшую никчемного человека в силу обстоятельств. Даже самое заурядное, попав в нужное место в нужное время, становится выдающимся. Тараканы какие-то, сверчки, муравьи, бабочки – они окаменели в янтаре 40 млн лет назад. Представить это, конечно, невозможно, остаётся поверить учёным на слово, потому что по нашим меркам это вечность. Почему тогдашние деревья так обильно истекали соком? Почему этот лес оказался на дне моря? Куда исчезла Янтарная комната?

Ломоносовские стихи звучат сегодня как юмористические или написанные наивным младшеклассником, но мне они дороги самим вектором творческого усилия. Ломоносов, представлявший ещё леонардовскую генерацию интеллектуалов, владевших одновременно стихосложением, живописью и точными науками, подходил как поэт ко всему, даже к камню, и как учёный ко всему, даже к стихам. Эпоха тотальной специализации (продвинувшая вперёд науку и технику, но убившая гармоничность, всесторонность творческой личности, разграничив физиков и лириков – к счастью, не насовсем) пришла позже. Стихов о минералах никто больше не пишет, если не считать пошлых строчек о драгоценных камнях на женских шеях и грудях – это уже не геологические стихи, а салонные. Очарованности камнем как загадочным и прекрасным элементом мира в них нет. А они, камни, достойны поэтизации не менее, чем человеческое либидо.