Люда хмыкнула, Валер угрюмо засопел.

— Валер, — невозмутимо продолжал Жора, — имя несомненно мужское. По аналогии: Авенир, Артур, Валер. Артуру, Валеру — кому, чему. Далее я должен прибегнуть к визуальным наблюдениям. — Жора глянул на Люду. — Так… Один из вас мужчина, другая женщина. Валер — не женщина. И далее, следуя законам формальной логики, приходим к выводу, что женщина — не Валер. Остался последний шаг в цепи умозаключений: вас зовут Люда!

Люда засмеялась. Славный все же парнишка. Может быть, он был не так молод, как поначалу казалось — хорошо за тридцать, но общая живость придавала ему что-то свойское, уничтожавшее разницу в возрасте. Чернявый, в меру скуластый парень. Мягкие интонации в голосе и тонкие запястья под безупречно белыми манжетами, сильные, ловкие пальцы фокусника.

— Я начинаю подозревать, что вы были правы, — сказала Люда, испытывая потребность сгладить прежнее недоразумение. — Не вас ли я ожидала там у входа?

— Увы! — быстро возразил Жора. — Вы ждали Трескина! И с этим ничего не поделаешь. Факт не подлежит сомнению, не может быть оспорен в судебном порядке и не имеет никакого логического обоснования. Аминь. А вот и сам шеф, мой друг Трескин! — оглянувшись, продолжал он, и с неприятно уколовшей Люду поспешностью поднялся.

— Просим! — уже переигрывая, захлопал Жора в ладоши.

Дальше по залу, за длинным составленным столом, где раззуделась теплая компания, тоже начали хлопать — не Трескину, а просто из озорства и спьяну; Жорины аплодисменты подхвачены были еще в нескольких местах. Сначала хлопали наобум, не понимая причины, а потом обнаружили: к микрофону подходит певичка. Она раскланялась, несколько удивленная столь жарким приемом.

Люда встала:

— Это вам, — протянула она Трескину букет.

— Тебе, — поправил Трескин. Полуобернувшись, он щелкнул пальцами, вызывая из небытия официанта, но не преуспел в этом и тогда обратился к Жоре: — Найди где-нибудь воду. В вазу поставить что ли…

Жора безмолвно подхватил букет и поспешил, лавируя между столиками.

— Ну? — Трескин поводил плечами, словно это было необходимо ему, чтобы оглядеть стол. — Для чего же мы тут собрались?

Люда вежливо улыбнулась, но смотрела она не на виновника торжества, а туда, где объяснялся с официантом Жора. Трудно было не заметить, что в присутствии шефа парень что-то от своего обаяния растерял. Все вокруг приспосабливало себя под Трескина, принимая удобную для него форму, и Люде тоже не оставалось иной возможности, как приспосабливаться. Все вокруг как будто подталкивали ее к Трескину. Но Люда не любила, когда ее подталкивали.

— Я полагаю, что у меня сегодня день рождения, — продолжал Трескин.

— И как же ты прав, как же ты прав! ~ на ходу подхватил Жора, возвращаясь. — Валера, спаситель ты наш, доставай!

Картонный короб заключал в себе подарки: от Жоры, от Валеры и от присутствующего здесь мысленно Пети. Это были три переносных телевизора, один меньше другого. Их тотчас же повключали. На эстраде, припадая губами к микрофону, пела певичка и бухал оркестр, мужчины громко, повышенными голосами переговаривались между собой. Трескин с выражением хищного удовлетворения на лице купался в грохоте раздробленных голосов, раздавленных мелодий и, поглядывая на экраны, вертел настройку. Гам поднялся страшный, у Люды стучало в висках.

Наконец с рюмкой в руках поднялся Жора:

— Два года назад… — разобрала Люда, — за этим столом… — Она не все понимала из-за шума и, честно говоря, не особенно к этому стремилась. — Свой первый миллион… ответственность… в свои руки… стеклянные небоскребы… уборщицы (?)… которое есть свобода… рождения… …торая… …осто… …ж… …при… к… и вот прибавилось два года и двести двадцать два, два, два, два… не знаю сколько там миллионов. В общем, Юра, расти большой!

Не отрываясь от телевизора, Трескин изредка бросал на оратора взгляд, который свидетельствовал, что виновник торжества не упускал из виду происходящее.

— Выпьем! — сказал Валера. К этому времени он уже позволил себе между делом пять или шесть маленьких рюмочек. — Выпьем! За именинника!

И все стали кричать на Люду: пей до дна!

— До дна, бляха! — заключил Валера, когда девушка, испытывая от всего происходящего боль в висках, поставила бокал.

Люда поднялась с извиняющейся миной и стала пробираться к выходу.

— Что это она? — подозрительно пробормотал Трескин, выключая телевизор. Жора поспешно повырубал остальные.

— Не бзди! — скривил рот Валерка. — Вернется.

— Ты хоть бы при девке не ругался, — назидательно заметил Жора.

— А что я сказал?

— Бляха сказал.

— Я сказал?

— Ты.

— Ну и что?

Трескин тем временем, не понятно к чему хмыкнув, налил вина в Людин бокал и добавил водки.

— Почувствует, — неодобрительно заметил Жора.

— Черт с ней, — возразил Валерка, который наладился, видно, во всем перечить.

— Вот что, ребята… — Трескин оглянулся и понизил голос. — Не засиживаться. Ты первый слиняешь, — кивнул Валерке, — принял свое и вали. Да! Коробки захвати, когда пойдешь. Завтра телевизоры упаковать и на склад. Ну а Жора не сразу. Побудешь пока. По ситуации. Но хлебало-то не разевайте. Под ногами не вертеться. Девочка поможет мне телевизоры затащить в контору — все ушли, помочь некому. А там, в конторе, мы с девочкой запремся и упакуем чего надо.

— Да уж, упаковать придется, — безрадостно, как предчувствующий тяжкую работу человек, осклабился Жора. — Без упаковки не оставишь. — И, помолчав, добавил меланхолически: — Пока не упакуешь, на склад не сдашь.

Последнее замечание смутило Валерку, который, позволив себе между делом еще рюмочку, расслабился мыслью.

— Упаковать что ли надо? — сказал он, поднимая голову.

— Спаситель ты наш, — участливо покачал головой Жора, — выпей! — Он взялся за бутылку.

— Съешь что-нибудь, дорогой, покушай! Закусывать-то не забывай, — не менее ласково добавил Трескин и подцепил вилкой ломтик измазанного сметаной помидора.

Едва показалась Люда, Жора, который не уставал вертеться, ее заметил:

— Идет. Шеф, напряги извилины, девушка скучает.

Дернув щекой, Трескин не снизошел до ответа. Он наблюдал за невесомой поступью Люды. Даром, однако, старалась в конторе толстомясая Нинка, играя бедрами, трудно было уловить и повторить этот неспешный шаг. Несомненно, проступало в этой походке нечто чувственное, но чувственность эта была иного рода — не от широких бедер, а от гармонии свободного в движениях тела. Она, казалось, потому и не торопилась, что не забывала опасности взлететь от слишком порывистого, неосторожного движения.

Встретили Люду молчанием. Жора ковырялся в бифштексе, не без умысла, вероятно, представив инициативу кому-нибудь другому. Насупился обиженный Жорой Трескин, и только Валерка не особенно долго думал над предметом беседы.

— А ты все домики рисуешь? — внезапно, среди напряженного постукивания вилок ошарашил он девушку вопросом.

— Ну да, — неуверенно улыбнулась Люда.

— Сколько тебе платят?

— За что?

— За домики.

— Сколько зарабатывает архитектор? — поспешил облагородить Валеркин вопрос Жора.

— Мало. Меньше, чем прежде, — уклонилась от прямого ответа Люда.

А Трескин и Жора уже, правдоподобно непринужденно, переключились на свое.

— Почему ты считаешь, что это большие деньги? — какое-то время спустя говорил Трескин, и Жора ему талдычил:

— …бу-бу-бу…

— Мы ему скажем, что это стоит ровно столько, сколько мы заплатили! — возвышал голос Трескин.

Со вкусом перекидывали они друг другу круглые суммы, весомые цифры эти, по всей видимости, как раз и назначались ушам Люды.

— Девушка скучает! — остановился вдруг Жора.

Люда и прежде замечала на себе его испытующий взгляд.

— Расскажи анекдот, — велел Трескин.

— Не надо, — быстро отозвалась Люда.

— Девушка не любит анекдотов? — осведомился Трескин.

— Я не люблю, когда помыкают друзьями.

— Ох-ох… — начал ерничать Трескин и, не понятно чем раздраженный, не сумел остановиться: — Я тобой помыкаю, Жорочка?