Пусть думает, что это пароль. Это просто принудит его действительно сделать доклад. Правда, его остановившийся взгляд указывал на нечто большее. Он ведь знал, кто я, помимо того, кем был здесь и сейчас. И теперь вспомнил, что в некотором роде это то же, что говорить с призраком. Отлично. Тоже не лишне. Вечно приходится прибегать к «грубой силе». Что поделать — это ведь «последний довод королей». Иначе — даже непонятно, на что они нужны.

Лейтенант отсутствовал пару минут, затем вернулся с озадаченным видом.

— Верный ответ: «но пустота не заслоняет от нас звезды»? — уточнил он, и распахнул дверь шире. — Вас ждут, сэр.

Еще один недлинный глухой коридор, совершенно пустой. И еще одна дверь, в его конце.

Лейтенант открыл ее и, просочившись мимо меня вдоль стены, растворился позади беззвучной бесплотной тенью. Я вошел в комнату и посмотрел на усталую мрачную женщину за рабочим столом. Несколько экранов, голопроекторы, бумаги, тишина, въевшаяся в стены, обитые чем-то мягким, поглощающим звуки, как и белый пушистый ковер, в котором утопали ножки стола.

Она смотрела на меня в ответ почти неприязненно. «Ворчливо», я бы сказал, если бы она проронила при этом хоть слово. Вокруг стояло несколько пустых кресел, в стенах красовались еще две закрытые двери. Едва ли она была тут на самом деле одна — если считать близлежащие смежные пространства. И учитывая ее плоские экраны и отключенные на время трехмерные проекции, с которыми не требовалось физического присутствия бесконечного множества людей. Даже сейчас здесь незримо ощущалась толпа. Посреди белизны, мягкости и тишины.

— Может быть, хочешь подержать на руках небо? — спросила она ядовито, хоть и не зло. — Или хочешь поделиться какими-нибудь вечными истинами и откровениями?

— Ничего вечного, — я покачал головой. — Только сиюминутное. Что же нам так грозило, что пришлось пойти на это? Ведь не просто «на всякий случай»? Я в это не верю.

Она раздраженно поморщилась.

— Тебе, наверное, кажется, что это что-то из ряда вон выходящее? Но это лишь капля в море…

— Каплю в море легко не заметить, не нужно было бы вовсе ничего с ней делать. А тут понадобилось. — Я демонстративно огляделся. — Нас сейчас кто-нибудь видит и слышит? Я хотел бы кое-что сказать об этих людях. — От которых мы избавились? О тех, кто видит и слышит? Неважно.

— Прямо сейчас — никто, — заверила мать, но нажала на какую-то кнопку. Вероятно, для надежности. — Ты не желаешь сесть?

Я кивнул, сел в ближайшее к ней кресло и, опершись о подлокотник, слегка подался вперед.

— Ты же знаешь, кто на самом деле Фил Арли? Только, пожалуйста, скажи мне, ты знаешь об этом от нас, или по каким-то своим каналам?

Она неопределенно отвела взгляд. Неопределенно, так как было в нем что-то, заставлявшее сомневаться, как в том, что знала и желала это скрыть, так и в обратном.

Разговор обещал быть нелегким, но, надеясь на легкость, бессмысленно было бы его затевать, прорываясь сюда с боем.

— Значит, вы — я имею в виду власти и спецслужбы Денеба — не можете опровергнуть тот факт, что он является последним королем Веги. Как не можете опровергнуть, что Филиард Арли — не тот человек, которого можно не заметить, как каплю в море, и значит, что-то в этой истории с деланьем вида, что ничего особенного не происходит, сильно не так…

— Эрвин, — окликнула она довольно резко. — Я устала и не хочу слушать эти лирические отступления! Я знала, что все выльется только в них!

— Это не лирические отступления!

— Не смей повышать на меня голос! — Не уверен, что в самом деле повышал, но она ушла в защиту превентивно.

— Я этого не делаю, боюсь только, что придется рассказать тебе то, чего я совсем не хотел рассказывать.

Она перевела дух, почти свирепо хмуря брови:

— Что-нибудь из минувших столетий, в духе подобающей бесполезной нравоучительной притчи?!

— Нет, только из событий последнего года для меня и последнего месяца для вас.

Она снова выжидающе приподняла брови.

— Как ты думаешь, что произошло в тот день, когда я летел на корабле Арли с Марса, и на него произошло то «нелепое нападение пиратов, окончившееся «неудачей», после чего на следующий день «Янус» загадочно исчез? Ты действительно думаешь, что то нападение окончилось неудачей?

В ее взгляде появилось тревожное внимание.

— Чем же оно кончилось, если все остались живы?

— Не все. Несколько членов экипажа погибли.

Внимание сменилось пренебрежением.

— Кто-то гибнет всегда. Ты хочешь сказать, что кто-то пожертвовал жизнью ради твоего спасения, а теперь мы пожертвовали ими снова?

Я усмехнулся. Невесело.

— Вообще-то, в тот день жизнью пожертвовал я. Чтобы всех пассажиров не перетравили газом. Общая связь в тот момент была включена. Если бы вы обратили внимание на рассказы пассажиров…

Она перебила меня невольно взволнованным кивком.

— Мы обратили. Но судя по всему, затем вы сумели отбиться, при помощи какой-то хитрости.

— Нет. Не сумели, — отверг я со странной для себя самого безмятежностью.

— Нет?

— Мне пришлось полететь с ними.

Она смотрела на меня довольно-таки недоверчиво. Я не мог понять, сложнее ли мне от этой недоверчивости или, наоборот, легче, потому что мне самому хотелось, чтобы это не было правдой. Мы не собирались раскрывать произошедшее, и пусть бы наши враги терялись в догадках — было ли это для нас на самом деле, или из последнего эксперимента во времени вернулись какие-то иные версии нас самих. Они не могли бы доказать, что мы — ненастоящие мы, юридически это все равно бы ничего не значило, прецедентов подобных случаев не существовало. Не знали бы, могут ли они как-то на нас воздействовать, и насколько мы осведомлены об их темных делах — меньше, или напротив, больше, чем должны. Это бы их пугало и сбивало с толку. Едва ли они стали бы сами напоминать о случившемся, чтобы не портить тонкие дипломатические отношения. Пусть Кареллы рассказали бы нам обо всем, элемент личного участия или его отсутствия всегда имеет значение. Возможно, я сделал ошибку, что все-таки заговорил об этом. Но может быть, это способ обезопаситься от других ошибок, вроде той, что уже совершилась сегодня утром.

— И что же произошло?

— Не очень приятные вещи. В основном, с моей головой. Не знаю точно, что именно, я не все время был в сознании. Пока мы не обнаружили серьезных последствий и отклонений. Все-таки меня спасли довольно быстро. Хотя я не берусь ручаться, что это было совершенно бескорыстно. — Я сделал это уточнение лишь затем, чтобы продемонстрировать, что по-прежнему могу рассуждать здраво и беспристрастно. — Но не бескорыстность бывает разной. Кареллам действительно нужны были союзники, и мы на эту роль отлично подходили. Тем не менее, я понимаю, что план мог быть мрачнее и заходить дальше. Это неприятно, но радует и то, что я могу это подозревать, не отметая сомнения сразу, тогда со мной явно было бы что-то не так. Но это ведь было бы слишком явно, правда, если бы не подозревал? И это тоже было бы им не нужно. То, что есть, им, может быть, нужнее.

Она бросила быстрый невольный взгляд на стол. На экран? На кнопку тревоги? Я знал, что сейчас она испытывает страх. Если связь прервана, а она находится сейчас в одной комнате с тикающей в моей голове бомбой… Я не мог сказать, что отчасти не проверял себя намеренно и не следил при этом за собой самым тщательным образом. Способен ли я выкинуть что-то странное и непредсказуемое? Не последует ли внезапное отключение сознания? За время, проведенное в Камелоте, многое могло улечься и развеяться, даже если что-то было. Но кто знает, что может послужить спусковым механизмом для чего-то спящего глубоко внутри, и в какой момент. Чтобы обезвредить бомбу, надо не только подозревать, что она может существовать, но знать где она, и что из себя представляет. И даже если известно все — последний штрих: синий провод или красный? И самые оптимистичные прогнозы — пятьдесят на пятьдесят.