— Нет… — я понятия не имел, слышит ли он меня, но был уверен, что говорю это вслух: — Хватит. По крайней мере, до…

До того, как «Пандора» станет более предсказуемой? Может быть…

Правда, буфер к тому времени тысячу лет, как исчезнет. Но на будущее все равно есть смысл построить что-нибудь понадежней. В конце концов, как я могу быть уверен, что мое будущее соответствует тому, что я только что видел? В моем будущем все может случиться не спустя год после происшествия, а спустя двадцать, или через полгода, или завтра, или никогда. Но, по крайней мере, все основания для надежды были. И я теперь знал, что за «эффект аннигиляции» мы наблюдали, по крайней мере, с очень большой долей вероятности. И раз мы это в самом деле видели в своем прошлом, то был очень большой шанс на то, что бомбы с корабля действительно убраны, и что рано или поздно, они вернутся. Может быть… вернутся в далеком прошлом и создадут какую-то свою новую историю. Теперь у возможностей был огромный простор. И хорошо, что он все-таки был.

— Все получилось, Дон, — выговорил я уже спокойней. — Все уже получилось.

Он замер, и глаза его засветились восторгом.

— Расскажете?.. Когда придете в себя? — прибавил он тактично.

— Непременно, — улыбнулся я, подумав, что кое-что в своей повести до поры до времени лучше будет изменить. И все-таки… — Дон, не знаю наверняка, и не стоит об этом распространяться. Но правда, есть небольшой, но шанс, что все они еще вернутся. Твои друзья тоже.

Хотя состояние у меня было то еще, но я увидел, как с его лица схлынули краски, а губы задрожали.

— Фантастика, — прошептал он. — Если есть хоть крохотная вероятность, это грандиозно!

— Но прежде чем охотиться на саблезубых тигров… — мой голос наконец дал петуха и я откашлялся, — нам придется здорово доработать эту штуку!

Дон рассмеялся. Теперь я видел, что он и правда тоже дрожал от перевозбуждения и пережитой тревоги.

— Что угодно! Конечно!

— И все-таки расследовать, кто подложил на флагман бомбы, которые мы нашли, и заблокировал управление.

Дон побледнел снова, до зеленого цвета.

— Если, конечно, в нашем прошлом произошло то же самое.

— Конечно… — повторил он впечатленно. — Черт, как же не хочется думать о плохом.

Как же я был тут с ним согласен.

Чьи-то смертоносные диверсии — уже отвратительно. Но и последовательность событий была абсурдной. Ладно, она была нормальной, если брать в расчет путешествия во времени. Но предопределенность происходящего выглядела удручающе. Зависимость того, что уже случилось от того, что мы еще не сделали, и не сделали бы, если бы не… Проклятье! Без веских оснований никто бы не стал такого делать. Линор права, когда-то у этого действия в самом деле были веские основания, а затем все лишь «повторялось», сохраняя и подкрепляя стабильность возникшей самоподдерживающейся складки. Я не мог не отправиться выяснить, в чем тут дело, пораженный странным эффектом, а отправляясь, неизменно создавал кольцо-складку, которое снова поражало меня в прошлом, для того, чтобы при первой возможности, не дожидаясь, когда механизм сбалансируется, отправиться выяснять, что же случилось… Впрочем, может, именно это было ценой их возвращения хоть когда-то. А в том мире, где ничего подобного не случилось, может, я все-таки просто использовал более исправную версию «Пандоры»?

Закольцованность не только событий, но и связанных с ними мыслей, в которых путаться все равно, что в липкой паутине — тоже весьма неприятный эффект мнимого всемогущества путешественника во времени. То и дело обнаруживающего свою зависимость от причинно-следственных связей, которые еще не появились на свет. Как тут не бояться сделать лишний шаг в какую угодно сторону?.. И что я там недавно говорил: что мы никогда не попадаем в собственное прошлое? Даже если не попадаем напрямую, косвенного проникновения вполне достаточно.

Для того чтобы у любого могли возникнуть совершенно законные опасения на этот счет. Для того чтобы цель оправдывала любые средства. Для того чтобы развязать войну на всё обозримое пространство-время, чтобы переписать все, что возможно, и уничтожить все существующее. Как чудесно сознавать, что все мы временны не только в линейном времени, рано или поздно все мы будем стерты гораздо раньше, чем появимся на свет, и только это восстановит стабильность. На какое-то время.

— Все время на ум приходит Вега, — мрачновато сказал Вирем. — Убиты были все, кроме наследника трона. А сам он был использован как ключ к королевству. Удобно. У монархии есть своя инерция. Пока кто-нибудь разберется и соберется ломать все сложившееся, можно столько дел натворить…

— Точно.

— Вы все еще хотите, чтобы она участвовала в расследовании?

Я кивнул.

— Да, хочу. В нашей ситуации есть одно замечательное отличие — мы все давным-давно играем с открытыми картами.

— Если только так не кажется.

— Что ж, нет идеальных решений. А если что-то пойдет не так, считай, что дело освободительной революции — прямое тебе задание.

Вирем нервно хохотнул и содрогнулся.

— Ладно… Страшное это дело — открытые карты… Так и хочется зажмуриться. Вот только… А как мы все это объясним? Откуда взяли информацию про бомбы. Придется объяснять и про перемещения во времени. И про то, что все могут вернуться.

— Возможно.

— Но что?

— Но уж лучше так. Ты просто не забывай про свое задание.

— Трудно сказать, что они не достигли в своем деле успеха. — Филиард Арли поставил едва пригубленный бокал на стол. — Разумеется, у них не вышло укорениться на Веге впрямую, но едва ли на это был расчет всерьез. Зато сама идея современной монархии дискредитирована была исправно. Настолько, что я сам решил с ней покончить, своими руками. — Словно передумав, он подхватил бокал и сделал глоток побольше. Не поспешно или нервно, а будто обозначив этим определенную ясную точку. — Но, как ты понимаешь, это был coup-de-grace, добивание того, что уже умерло. Было убито раньше, и не мной. Я только опустил в этом спектакле занавес. Не в их спектакле. Покончил только со своим.

Я задумчиво кивнул. Голова у меня все еще гудела после приключения несколько часов назад, но основные неприятности доставляли только некоторые мысли, как ложка дегтя в бочке меда. Но был ведь и мед! Несомненно, был, и его еще тоже следовало осознать, не сразу.

— А может быть, все верно? И это стоит сделать нам самим? Разрушить то, что умирает своей смертью, раньше, чем навалятся болезни — немощь и безумие, которые только сделают гибель болезненней и катастрофичней.

Он криво усмехнулся в усы, поглядывая на меня исподлобья.

— Я тоже так думал. Еще до того, как все случилось всерьез. Но… — он помедлил и усмехнулся еще раз. — Кто знает отпущенный ему срок? Только не говори мне про путешествия во времени. Немощь и безумие приходят и к детям. Не все доживают до преклонных лет, да и преклонные годы у всех свои. А что касается путешествий во времени… ты уже готов уступить контроль над неисправной машиной времени неизвестно кому? Или его сохранение будет пока наименьшим злом?

— Или соблазном? Иллюзией сохранения контроля. Но его можно сохранить иначе — уничтожить то, что представляет опасность. Уничтожить существующие механизмы, нарушить связи между ними, стереть данные.

— Как ты можешь знать, что они не существуют уже где-то еще? Согласен оставить мир беспомощным, без страховки, без запасных путей к отступлению?

Я думал так же, но мне необходимо было проговорить свои сомнения вслух. Он наверняка понимал это. Мы просто говорили, это не было спором.

— Пока еще есть естественная защита. Даже если не разрушать ничего, со временем, когда механизм становится стабильным, он ограничивает близкие перемещения, которые и могут представлять особенную опасность. А пока это возможно — он нестабилен и его действия непредсказуемы.

— Но ты уже можешь предсказать, что случится, если попасть в это время на чей-то корабль в нужный момент — чтобы на короткое или долгое время вывести его из игры.