Только одна-единственная монетка у Ги, и нельзя упустить последнюю возможность. Кончиком карандаша Ги переправляет надпись на стекле. Изречение Дурак тот, кто это прочтет! превращается в Дурак тот, кто это зачеркнет. Потом он набирает номер фирмы «Мобиляр», вслух говоря себе: Если папы там нет, я пропал. Но телефонистка с акцентом, характерным для жителей Бордо, который он всегда узнает, уже напевно выговаривает: Тебе повезло: твой папа только что вернулся.

— Привет, Фиделио!

— Привет, мой птенчик!

Это пароль. Изобретение Розы. Хотя опера «Фиделио, или Супружеская любовь» меньше всего подходила к образу жизни Луи, но, согласно мнемотехнике, это слово великолепно укладывалось в цифры 345-35-40.

— Все еще ничего, папа?

— То есть как ничего? — прорычал телефон. — Феликс родился еще в воскресенье вечером, через три часа после вашего отъезда. Я известил твою маму в понедельник утром. — И у Лун невольно вырываются злые слова.

— Зачем ты нервничаешь, папа? — говорит Ги. — А что ты думал? Что она отведет нас в больницу с букетом цветов для Одили? — И несколько покровительственно, с высоты своих одиннадцати лет, добавляет: — Не беспокойся. Остальным займусь я сам.

Рука мадам Равер, украшенная перстнем с аметистом, поднялась, описав в воздухе кривую, и Роза, стоявшая из песчаной дорожке пустого школьного двора, где ветер поднимал маленькие желтые круговороты пыли, увидела, как исчезли за поворотом на улицу последние группы детей с ранцами на спине. В эту минуту показался Ги — он бежал им навстречу.

— Кто это сказал вам о Комитетах надзора, черт побери? — спросила директриса. — Хотя это, пожалуй, неплохая мысль… Я могу дать вам адрес мсье Гордона, президента местного Комитета Но вы должны забыть, от кого вы этот адрес получили, понятно? — Рука с аметистовым перстнем легла на плечо Розы. — Но мсье Гордон скажет то же, что и я: «Подумайте, моя деточка. Ваша мать и так уже настрадалась».

Ги прибежал весь взлохмаченный, в разлетающейся, как крылья, перелине и, вытянув острую мордочку, хвастливо затрещал как пулемет. Он начал издали, не обращая никакого внимания на присутствие мадам Равер:

— Вот так здорово! Братик родился три дня тому назад. И мама, оказывается, знала…

— Бог ты мой! — выдохнула директриса.

Агата, у которой есть собственный ключ от дома, пришла раньше всех — как раз вовремя, чтоб схватить телефонную трубку и принять на себя первый раскат дальней грозы.

— Папа, папа, — успела она вставить, — ты ведь не с мамой говоришь. Она ушла за покупками. Это я, Агата…

Только она повесила трубку, как в замке скрипнул ключ. Явился Леон и сразу прошел к себе, сестра последовала за ним, и начались перешептывания.

— Однако! — сказал Леон. — Это уже, пожалуй, слишком.

— У мамы есть на то причины, — возразила Агата. — Если тебя интересует мое мнение, то я думаю, нам не надо вмешиваться, — докончила сестра и затянула на нем потуже галстук.

Бесшумно повернулся ключ в замке, и появилась Алина, хмурая, с опухшей от воспаления надкосницы щекой.

— Младших нет еще? — пробормотала она. И, не дождавшись ответа, пошла в кухню, зло бранясь по дороге.

— Что, Роза поселилась там насовсем? У нас не семья, а куча шариков[15] — каждый стремиться закатиться куда-нибудь подальше. А я что тут делаю, скажите, я-то кто? Только прислуга?

Алина и правда мать-служанка; она принялась швырять тарелки, кастрюли. Ах, какая мерзкая история! Красотка нарочно сообразила себе младенца, чтоб реабилитироваться в глазах людей, превратить Луи в няньку и оттяпать долю Четверки.

Нет, тут нельзя ликовать да еще позволять этим дурачкам прославлять ее самую опасную соперницу. Но возможно, умолчание тоже было ошибкой. Рефлекс страуса. Конечно, неплохо, что Роза и Ги сразу не отправились туда, к колыбельке, пусть там думают, что они относятся к этому событию с полным равнодушием.

Но придется еще с ними объясняться, как-то оправдываться.

Медленно движется стрелка стенных часов. Алина успевает промолоть остатки мяса, смешать его с хлебным мякишем. Кладет в духовку котлетки, и в эту минуту у входной двери наконец раздается звонок. На полчаса опоздала, моя доченька, погоди же! Лучший способ защитить себя — сразу перейти в наступление:

— Ну, и где же вы таскались?

Они входят вместе в глубоком молчании, ранцы на плечах. Ладно, все ясно. Только откуда они могли узнать? Наверно, из запрещенного источника? Она, Алина, как молчала, так и будет молчать, выжидая, пока противник разоблачит себя.

— Нас задержала директриса, — спокойно ответила Роза, распространив сообщение на двоих.

Никаких подробностей. Ги, который обычно хитрит, сейчас очень уверен в себе. Роза тоже кичливо выпятила грудь — они просто невыносимы.

Алина резко схватила дочь за руку:

— Что вы от меня скрываете?

— Скорее нам следует спросить тебя об этом, — говорит Роза.

Алина поворачивается, ища взглядом старших — даже если они не вмешиваются, одно их присутствие будет для нее поддержкой. Но их здесь нет, укрылись в комнате Леона, наверно, заранее решили удалиться. Рука, держащая

Розу, угрожающе поднимается. И тут вдруг Алина замечает, что Роза почти одного с ней роста и вовсе не пытается увернуться. Пришлось ограничиться окриком:

— Как ты со мной говоришь? Что за тон? Я тебе запрещаю…

— Ты мне запретишь иметь брата? Раздается пощечина, Роза отскакивает и заслоняет собой Ги. Алина разражается злобной тирадой:

— У тебя брат появился? Ну и что? И ты мне, своей матери, обманутой твоим папашей, радостно объявляешь, что эта богородица, которая спит с кем попало, уже выродила ему Иисусика? Ты что, дурочка, что ли? Бог весть где болтаешься, дерзишь отчаянно да еще пользуешься тем, что Ги мал и глуп и можно его подстрекать. Но ведь на деле ты упрекаешь меня совсем в другом. И я скажу тебе, в чем: тебе не нравится наша нужда, то, что мы не можем свести концы с концами. Ты мечтаешь, глупая, что станешь у них любимицей, сможешь пользоваться деньжатами, которые папочка заработает, если будет малевать портреты этих простофиль. Как же ты не понимаешь, что отец не для того вас бросил , чтобы снова брать к себе, и что его добрая женушка не благословит тебя за то, что ты хочешь за ее счет поживиться.

Алина останавливается, чтобы перевести дыхание. На этот раз она не в силах заплакать. Не в силах унять дрожь во всем теле. Не в силах не думать о парадоксе: ее дочь — ее двойник, ее портрет, но в споре она, совсем как Луи, обладает обезоруживающим спокойствием, умеет вставить словцо, смотрит в упор. Отойдя в сторону, Роза осмеливается добавить:

— Не суди о других по себе. — Она отворяет дверь, пропускает вперед Ги и на пороге говорит: — Я тебя упрекаю в том, что вот уже несколько лет ты добиваешься, чтобы мы разделяли твое ожесточение. А если мы сопротивляемся, ты говоришь, что мы злые. Извини, мама. Мы хотим повидать Феликса, и ты нас к обеду не жди.

— А оттуда мы пойдем прямо в школу, — заявляет за спиной Розы Ги. — Одиль напишет нам справку для классной наставницы.

Ги не захотел отстать от Розы — ударил по самому больному месту.

— Только попробуйте пойти! Клянусь, вас притащит ко мне полицейский!

— Надо еще найти такого, который одобрит твои действия, — ответила Роза, закрывая за собой дверь.

Сгоревшие котлеты превратились в угли — тем хуже для тех, кто будет обедать! Пусть Леон и Агата лопают их в наказание за то, что их не было здесь во время этого разговора. Алина нервно дергает телефонный диск, трижды ошибается, набирая номер директрисы, наконец соединяется, называет себя и выкрикивает в трубку:

— Роза и Ги, наверно, сегодня опоздают на занятия. Я хочу сказать, что причину, на которую они сошлются, я не считаю уважительной.

Но мир плохо скроен. Алина это поняла, ощутив на минуту стыд.

— Дорогая мадам, я догадываюсь, — говорит директриса. — Но полагаю также, что вы, как и мы, сумеете проявить должную снисходительность.