И решил Захар немедля ехать в город, вызволять сына. Прикатил туда злой как черт. Артемку в городе не застал. За день до этого он с отрядом красногвардейцев уехал в какую-то волость за хлебом. Не распрягая лошади, Захар погнал к Совету. Время было обеденное, народ расходился по домам. Захар спросил у часового:
— Где у вас тут главный большевик-то?
— Главных у нас много. Если председателя надо, так он пошел обедать. Видел, сейчас на улицу вышел? В очках еще он, и усы черные… Серов его фамилия.
Захар, догнав Серова, привернул лошадь к тротуару, соскочил с телеги.
— Товарищ главный председатель!
— Вы меня?..
Серов остановился.
— Ага. Насчет Артемки я. Где это видано, чтоб на малолетков надевать винтовку? Нет у вас на это никаких правов!..
— Какой Артемка? О чем вы говорите?
— Он не знает… — взъярился Захар. — Ума пытаешь али дорогу спрашиваешь?
Серов смотрел на него с недоумением, пощипывал ус.
— Сильнее кричать можешь? — спросил серьезно, без улыбки.
— А как же не кричать… Волком взвоешь при таких порядках…
— Садись… — Серов сел на телегу, подобрал полы пальто.
Захар стегнул Сивку.
— Куда поедем-то?
— Обедать. Ко мне обедать поедем. Дай сюда вожжи.
За обедом Серов расспрашивал о Павле Сидоровиче.
— А что ему, власть вашу затверждает.
— Власть, положим, не только наша. Или она вам не нравится?
— Она не баба, чтобы ндравиться. Власть завсегда мачехой мужику была.
— Была — да…
— Теперешняя тоже не лучше. Три года мял грязь в окопах, по руке тюкнуло. До сих пор путем не шевелится рука-то… А вы парня заграбастали. Подрос, увидели…
— Мы никого не грабастаем. В Красную гвардию идут по своей воле…
— Я ему спущу штаны и покажу, где у него добрая воля.
— Поможет?
— В старину завсегда помогало. Мне самому так-то вот делали внушение. И ничего, не дурнее других…
— По-моему, вы умнее, много умнее других. Кто-то будет носить винтовку, оборонять ваш дом, а вы будете чай с вареньем пить.
«Ишь какой уязвительный», — подумал Захар и сказал угрюмо:
— Навоевался я за себя и за сына… От власти вашей я ничего не прошу. И она ко мне пусть не вяжется.
— Есть притча. Жили на дереве птицы, строили в его ветвях гнезда, выводили птенцов. Пришла беда. Напали на дерево черви, начали точить ствол. Подняли птицы тревогу, принялись уничтожать червей. А две сороки сидели в своих гнездах. Беспечно стрекотали сороки: «Наше гнездо на особой ветке, до нее черви доберутся или нет — еще не известно». Не добрались черви до ветки. Черви подточили ствол, и рухнуло дерево. Погибло гнездо сорок вместе с птенцами. Вот как бывает…
— Не отпустите Артемку-то?..
— Держать не станем. Но посоветуем остаться.
По дороге домой встретил Захар знакомых мужиков. В разговоре поведал им свою печаль. Тут-то и присоветовали ему мужики, как выманить сына домой.
— Мы ему скажем, будто ты или твоя баба при смерти… Прибежит. Иначе не залучишь…
Захар так и сделал. Только бы заявился!
А теперь ждет его и тревожится: ну как не отпустят?! Назад ему ходу не будет. Нечего лезть туда, если в затылок не толкают. Дома хватит работы. Одному-то недолго и грыжу нажить. А он парень здоровый, будет ворочать — приходи любоваться.
День был субботний, и Захар отправил Варвару домой перед обедом. Наказал истопить баню, стряпню завести. Приедет, поди, Артемка-то…
Сам работать кончил тоже рано. Солнце еще было высоко, а он покатил домой. Сивка трусил мелкой ленивой рысью, густо смазанные оси телеги хлябали в ступицах. На взгорьях по черным заплатам пашни ползали пахари, волоча за собой хвосты пыли. Остервенело работает народ, от нужды хочет избавиться. А она тащится следом, как эти хвосты пыли. У кого нет лошаденки, у кого семян не хватает… Беда!
Варвара уже истопила баню и мыла в избе. Березовым голичком с песочком скребла половицы, шлепала мокрой тряпкой.
— Не приехал? — спросил Захар.
Варвара выпрямилась, отбросила со лба волосы.
— Нет. Иди мойся. А я сейчас тут приберу, и будем чаевать.
Она заставила его разуться в сенях, вынесла белье.
Баня стояла на задах. На высоком срубе без крыши буйно разрослась лебеда, вокруг поднималась густая крапива. Баня была «черной». Крошечное окошко почти не давало света. На стенах осел слой сажи. Построить такую баню не мудрено: небольшой сруб, потолок из бревен-кругляшей, пять-шесть досок для полка и пола да камни для печки — вот и все, что нужно.
Каменная печь трубы не имела, на потолке дыра, дым вытягивало туда. Накалив камни и дав прогореть дровам, дыру закрывали доской и тряпьем. В две бочки наливали воду. В одну из них спускали несколько горячих камней — и кипяток готов.
В такой бане надо держаться подальше от стен, не то вывозишься в саже. Но зато и жарко же в ней! Раздевшись, Захар плеснул ковш холодной воды на каменку, схватил березовый веник и начал яростно хлестаться. Он охал и стонал от удовольствия, соскакивал на пол, еще и еще плескал на каменку. Потом, обессилев, вытянулся на полке.
Домой вернулся, едва передвигая ноги, и сразу же в изнеможении повалился на кровать. Отдышавшись, спросил:
— Ты приготовила ботвиньи-то?
— А как же! — Варвара подала кружку, наполненную доверху холодной, только что из погреба, ботвиньей. Захар выпил все до дна, вернул кружку.
— Из Совета посыльный был, велели тебе завтра с подводой явиться.
— Тьфу, пропасть, не дают отдохнуть… Кривой черт выдумал что-нибудь?
— Да я-то откуда знаю.
Утром Захар запряг Сивку в телегу и поехал в Совет. Над сборней, прибитый к коньку крыши, полоскался красный флаг. У забора стояло уже несколько подвод. Мужики сидели на одной телеге, разговаривали. Привязав лошадь, Захар спросил:
— Куда нас снаряжают?
— А мы хотели у тебя спросить. Ты у Перепелки вроде в друзьях ходишь, ето самое, — подмигнул заспанными глазами Елисей Антипыч.
— Ни в чьих он друзьях не состоит, в деда пошел. Лесовик — одно слово, — усмехнулся Тереха Безбородов.
— А тебе-то что, с чего твое-то брюхо болит? — ощетинился Захар.
Из Совета вышли Клим Перепелка, Павел Сидорович, Парамон Каргапольцев.
— Все с подводами? — Клим полистал свою тетрадку, нашел список, поелозил пальцем по странице. — Добро! Долго говорить не будем. Дело, мужики, такое. В городе, перво-наперво, народ голодает. Беднякам нашим сеять нечем, кусать тоже нечего. Смекаете, куда клоню? Намедни мы справным мужикам дали свое постановление: отсыпать из своих закромов зерно неимущему классу. Что же получается? Кто сдал, кто не сдал. Такую живоглотскую политику мы терпеть не можем. Хочу дам, хочу не дам. Совет — власть народная и христарадничать не будет. Совет решил отобрать у богачей все излишки хлеба. Вот для чего вас вызвали с подводами.
— Нехорошее дело, прямо скажу, поганое дело, — тихо сказал Захар. — Решили отобрать — отбирайте, зачем сюда припутывать нас-то?
Ему никто не ответил.
Павел Сидорович распределил, кто куда поедет. С собой он взял Захара и Елисея Антипыча.
— У кого выгребать будем? — насупясь, спросил Захар.
— Поедем к Савостьяну.
Услышав это, Елисей заморгал глазами, засуетился.
— Меня бы, ето самое, к другому направили. У Савоськи этот анархист живет. Настрополит его Савоська…
— Ничего с тобой не случится, — засмеялся Павел Сидорович. Он шагал рядом с телегой, опираясь на таловую трость. Загоревшее лицо его как будто помолодело.
У дома Савостьяна Павел Сидорович взялся за кольцо на калитке и сказал:
— Ну, пошли!
По двору с чашкой, накрытой полотенцем, семенил к зимовью Савостьян. Увидев гостей, остановился, кивком головы ответил на приветствие, замер, выжидая.
Павел Сидорович обвел взглядом добротные постройки из кондового леса, высокие, глухие заплоты из лиственничных плах, чисто подметенный двор.
— Крепкое у тебя хозяйство.
— Ничего. Не жалуюсь. — Широко расставив ноги, Савостьян настороженно следил за Павлом Сидоровичем. Захар и Елисей жались за спиной учителя.
