Лошади бежали, всхрапывая. Все также весело звенели шаркунцы, вихрился снег под полозьями. Грабитель остановил кошевку. С лихорадочной поспешностью, трясущимися руками выкинул из-под сиденья сено, схватил деревянную шкатулку, окованную железом, выбросил в снег. Прицепив вожжи, чтобы не попали под полозья, шагом пустил лошадей по дороге. Огляделся. Крови на снегу не было, а на клочья сена никто не обратит внимания. Схватив шкатулку, быстро побежал к лесу. Спрятал ее в сугроб под толстой сосной с обломленной вершиной, прошептал: «Налево — овраг и дорога, рядом — две березы, у одной ствол раздвоен…» И только тут он заметил, что держит в руках нож. С отвращением отбросил его далеко от себя, осмотрел одежду — нет ли пятен крови? Вышел на дорогу. Навстречу ему размашисто шагал тот, что был в шинели.

— Ну что?

— Ничего. Решил я купца. Не хотел, а решил, слишком он силен оказался, вроде пороза.

— А деньги?

— Деньги? Денег… нету. Зря мы все начали.

— Врешь, курощуп.

— Поди ты к черту, рыло неумытое.

Следствие по делу скупщика зерна Кирпичникова затянулось. Елисей Антипыч томился без дела, жаловался Артему, что на корм лошадям спустит все деньжонки, вырученные за пшеницу. Артемка уговорил его ездить на станцию возить пассажиров. Антипыч долго не соглашался, не верил, что из этой затеи будет толк. Но делать было нечего, и он поехал. Заработок, к удивлению Елисея Антипыча, был хорошим, и он попросил Артемку ездить на второй лошади. Прибыли удвоились. Жадноватый Антипыч даже после того как Совет разрешил ему выезд из города, не спешил возвращаться к своей Харитинье. Старик после работы, да и на работе частенько покупал для «сугрева» шкалик. Выпив, пускался в рассуждения:

— Добро жить в городе, ето самое. Денежки в кармане всегда похрустывают. Выдам своих девок замуж и переберусь сюда.

Как-то поезд запаздывал. Артемка с Елисеем уже около полутора часов сидели на телегах, ожидая его прибытия. Правда, больше сидел Артемка, Елисей же частенько отлучался и с каждым разом становился все разговорчивее…

— Ты, Артемка, — говорил старик, — голова парень. Я бы не додумался, как можно деньги, ето самое, в городе заработать. Зря ты от шкалика отказываешься. Я же тебе за свои деньги куплю.

Елисей Антипыч слез с телеги, но тут наконец дежурный по станции ударил в колокол.

Развевая по ветру белую гриву дыма, пыхтя и отдуваясь, к станции подкатил паровоз с длинным хвостом зеленых вагонов. На перрон высыпала пестрая людская толпа. Закинув за плечи вещевые мешки и винтовки без штыков, шли демобилизованные солдаты из запасных, рядом с ними важно шагали дамы в котиковых шубах и мужчины с подкрашенными усами. Эти бежали из центральных губерний России от Советов, от большевиков.

Артемка пробирался сквозь толпу, громко спрашивал:

— Кого подвезти в город, гражданы и товарищи? За небольшую плату можем доставить вас и ваши вещи, куда прикажете. Гражданы и товарищи…

Его внимание привлекла невысокая, скромно одетая девушка. Она стояла в стороне от людского потока, поставив на землю два больших чемодана. Артем подошел к ней, спросил:

— Хотите, барышня, я вас довезу в город?

— Вы что, извозчик?

— Вроде этого, — улыбнулся Артемка.

Девушка тоже улыбнулась, поправила на голове белый шерстяной платок.

— Коли извозчик — поехали.

Артемка положил чемоданы на телегу, взялся за вожжи.

— Куда вас повезти-то?

Девушка достала из кармана бумажку.

— Думская улица, четвертый дом от угла.

— Это от какого угла?

— Как от какого? Ах, в самом деле… Что ж это я не записала. Мне нужен Спиридонов, Игнат Трофимович Спиридонов. Не слышали, случайно, о таком?

— Нет, не слышал. Я ведь тоже не здешний, не городской, — Артемка ударил лошадей.

— Вы из деревни? Мне отсюда нужно попасть в село. Трудно добраться, не знаете?

— Смотря в какую деревню. Скажем, в Шоролгай, где я живу…

— Вы живете в Шоролгае? — воскликнула девушка. — Мне удивительно везет. Я как раз туда еду, к папе.

— А кто у вас батька, то ись папа?

— Ссыльный, Павел Сидорович его зовут.

— Так вы Нина? — пришла очередь удивляться Артемке.

— Откуда вы знаете мое имя?

— Ну как не знать? Павел Сидорович наш сосед и мой учитель. Грамоте я у него обучался, книжки читать брал. Он мне говорил, что дочка у него есть, вы то ись. Он вас десять или двенадцать лет не видел.

— Да, да. Я его почти не помню. Совсем маленькой была, когда он уехал. Здоровье у него как? Он мне не писал о здоровье.

— Так-то ничего вроде. Только нога в морошные дни донимает как будто. Ну, да тут ничего не поделаешь, в ненастье у всех старые раны ноют…

— Какие старые раны, вы о чем говорите? — с испугом и удивлением спросила Нина.

Артемка рассказал, как и где ранили Павла Сидоровича.

— Нога у него стала короче, но большой беды нет. Батя ваш держится бодро, здоровье у него крепкое, не сумлевайтесь… Сами увидите. Долго здесь пробудете? Я к тому спрашиваю, что мужик наш один вскорости домой едет, с ним бы и добрались до Шоролгая.

— А он возьмет? Если возьмет, дня тут жить не буду.

Свернув с Большой улицы на Думскую, Артемка подозвал мальчишку, спросил, где живет Игнат Трофимович Спиридонов.

— А вот рядом с нами, — мальчик показал на небольшой дом, срубленный по-деревенски.

Артемка подвернул лошадь к воротам, слез с воза.

— Вы его совсем не знаете? — кивнул он головой на окна дома.

— Нет, конечно. Папа писал, что это его товарищ.

Скрипнула калитка. На улицу вышел высокий сутуловатый человек. Из-под широких бровей на Артемку глянули его суровые глаза.

— Откуда? — отрывисто спросил он, подумал немного и добавил: — Куда?

— Мы разыскиваем Игната Трофимовича.

— Ну, я Игнат Трофимович. Чего надо?

— Барышню вот с поезда к вам привез. Дочка Павла Сидоровича.

Игнат Трофимович ничего не сказал, вернулся во двор, открыл ворота, взял лошадь под уздцы и повел ее к крыльцу. Артемка шел за подводой, с дотошностью крестьянина осматривал двор. Он был невелик, чисто подметен. У одной стены стояла поленница дров, рядом с домом — кладовая, за ней — баня. Посередине, на аршин от земли возвышался сруб колодца. На крышке его лежало обледеневшее ведро с веревкой.

Не проронив ни слова, Игнат Трофимович снял с телеги чемоданы и понес их в избу. Нина отправилась за ним. Артемка нерешительно топтался у телеги. Игнат Трофимович обернулся, сердито бросил через плечо:

— Тебе что — особое приглашение требуется?

В избе, куда вошли они, было чисто. Некрашеный пол был по-деревенски притрушен чистым песком, на стенах висели фотографии, по дюжине в каждой рамке. Деревянная кровать, стоявшая направо от входа, застелена белыми простынями. На ней возвышалась гора подушек в цветастых ситцевых наволочках.

Игнат Трофимович поставил чемоданы у порога, пробурчал:

— Раздевайтесь… Хозяйка придет, чаевать будем, — и сел на лавку, положив на колени большие костистые руки, исчерченные шрамами и ссадинами.

Разговорчивостью он, как заключил Артемка, не отличался. Сел и сидит, что сыч в дупле. Неуважительный мужик, нелюдимый. Ишь, глазищами водит. И как такого Павел Сидорович в друзья себе выбрал?

Молчание тяготило и Нину. Тихо, словно в избе был тяжелобольной, она сказала Артемке:

— Вы попросите мужика, чтобы он меня отвез в Шоролгай. Пожалуйста…

Артемка заметил, что глаза у Нины серые, открытые, как у отца. В остальном же она почти на него не походила. Даже не скажешь, что его дочка. Лицо у нее кругленькое, с ямочками на щеках, а у Павла Сидоровича будто топором вырубленное.

Артемка хотел было сказать, что Елисей Антипыч возьмет ее обязательно, но тут в разговор вступил Игнат Трофимович.

— Извозничаешь, парень?

— Нет, — коротко ответил Артемка. Разговаривать он не был расположен. Ответ прозвучал недружелюбно, неприязненно. Нина, очевидно, для того чтобы как-то сгладить недоброжелательность, сказала: