Литмир - Электронная Библиотека

Мне нравилось, как юбка плотно облегает бедра и расширяется книзу наподобие русалочьего хвоста. Нравилось, как рукава скругляют плечи. Когда Стелла наконец-то простила меня за опоздание, я продефилировала в своих атласных туфлях на каблуках через все ателье и поднялась на пьедестал, чтобы она могла подшить подол.

Я встала на пьедестал рядом с окном и приняла эффектную позу. Стелла улыбалась и подзадоривала меня.

– Поставь руки на бедра, – велела она, наслаждаясь восхищенными взглядами, которые бросали на нас прохожие.

И тут я увидела своего жениха.

Бен шел по улице с незнакомой мне женщиной. И не просто женщиной, а сногсшибательной красавицей с длинными рыжими волосами и обворожительной улыбкой. Рядом семенила ее миниатюрная копия – рыжеволосая малышка лет четырех-пяти.

Но мое внимание привлекла сама красавица. Я знала, что где-то ее видела. Однако прошло некоторое время, прежде чем я сообразила где. Прежде чем мне напомнила Стелла. Появление жениха волновало меня в ту минуту куда меньше.

Беда была в другом.

Беда случилась, когда я постучала в стекло, пытаясь привлечь внимание Бена. Я хотела, чтобы он обернулся. Хотела увидеть его лицо – крепкий подбородок, выдающиеся скулы, несуразную ямочку. Я не сомневалась: существует разумное объяснение, почему мой жених прогуливается в обществе этой женщины. То утро мы провели в постели, в нашем общем доме – ели шарлотку с персиками, смеялись, раздевали друг друга… Через восемь дней мы собирались пожениться и были безумно влюблены.

Однако Бен не обернулся. Он продолжал идти по направлению к Сансет-Джанкшн. Женщина беззаботно шагала рядом с ним, девочка – рядом с ней.

А потом эта рыжеволосая красавица наклонилась к Бену, к моему жениху, и положила руку ему на талию, как будто ей там самое место. Меня словно током ударило. Я выскочила на улицу – прямо в неподшитом свадебном платье.

Я подхватила кружевную юбку, чтобы не мелась по земле. Стелла выбежала вслед за мной.

– Бен! – окликнула я.

Бен, женщина, девочка – все трое разом обернулись.

Стелла у меня за спиной произнесла имя красавицы, и тут я поняла, откуда ее знаю. Это же Мишель Картер, знаменитая британская актриса, которую я столько раз видела на обложках американских журналов. Вблизи она оказалась легкой и воздушной, как обезжиренный йогурт.

Бен посмотрел на меня. Мишель посмотрела на меня. Девочка посмотрела на Бена.

– Папа… – пропищала она.

Позвольте остановиться здесь.

На реплике Мэдди.

Реплике, обращенной к Бену.

Позвольте остановиться здесь и не рассказывать, как Стелла нагнулась и сгребла в охапку мой кружевной подол, как сама я глядела на девочку, хорошенькую маленькую девочку, а она – на меня.

Прохожие останавливались, глазели на Мишель и указывали на нее руками.

Бен в полнейшем ужасе кинулся ко мне. Он произнес всего два слова, но не те два, о которых вы, наверное, подумали. Он не сказал: «Прости меня», «Это неправда» или «Я объясню».

Он сказал:

– Потрясающе выглядишь!

И все. Как будто больше ничего не понял. А если правда не понял? Значит это что-нибудь или нет?

* * *

Десятью часами позже я сняла атласные туфли на каблуках и пошла вверх по лестнице, придерживая неподшитый подол, чтобы не споткнуться. Хотелось поскорее юркнуть в свою комнату.

Телефон снова зазвонил – заревел на весь дом.

– Не вешай трубку!

– По-моему, мы это уже проходили.

– Ты ведь ответила? Значит, тебе все-таки хочется меня выслушать.

Бен был прав. Я могла бы отключить телефон, но не сделала этого. Не хватило духу. В глубине души мне хотелось, чтобы мой жених сочинил какую-нибудь историю. Чтобы все опять стало хорошо, а он снова превратился в родного, знакомого Бена.

Я села на верхнюю ступеньку. Расправила подол.

– Пойми, я узнал о Мэдди всего пару месяцев назад…

– О твоей дочери?

– Да, – сказал Бен, помедлив. – О моей дочери.

– Сколько ей?

– Четыре с половиной.

Он сделал ударение на слове «половина», и я понимала почему.

Мы познакомились пять лет назад. Половина означала, что Мэдди была зачата еще до меня. До нас.

– Естественно, я не собирался скрывать от тебя вечно, но с Мишель очень непросто. Я хотел все уладить, прежде чем втягивать в это тебя.

– В каком смысле непросто?

Повисло молчание.

– Очень непросто, – произнес наконец Бен.

Я встала. С меня хватит. Не желаю больше выслушивать объяснения, которые ничего не объясняют. Не желаю чувствовать, как сердце колотится где-то в горле.

– Послушай, – снова заговорил Бен, – я не хочу, чтобы ты совершила какой-нибудь необдуманный шаг. У нас через неделю свадьба.

– Не уверена.

Бен умолк.

– Именно это я имел в виду под необдуманным шагом, – произнес он наконец.

Голос у Бена звучал совершенно убито. Мне вспомнился наш первый телефонный разговор. Бен только что стал клиентом нашей фирмы, и я позвонила, чтобы познакомиться. А незадолго до моего звонка у него украли велосипед. Тогда я еще не знала, что Бен ездил на нем лет десять, не меньше. Это было не столько средство передвижения, сколько необходимый придаток. И все-таки к концу беседы мой будущий жених уже смеялся и шутил. Велосипед, как и грусть, остался в прошлом. Благодаря мне – так он сказал. Даже теперь, несмотря ни на что, какой-то части моей души по-прежнему хотелось сделать его счастливым.

– Где ты? – спросил Бен. – Давай я приеду, и мы поговорим.

Я рассеянно огляделась – возможно, потому что Бен спросил, где я. Слева – широко открытая дверь в мою комнату. Справа – спальня родителей.

А на пороге – мужчина. Высокий, грузный. И совершенно незнакомый.

Его бедра были обернуты полотенцем.

Рядом, укутанная в точно такое же полотенце, стояла мама.

Рядом с чужим мужчиной.

Я выронила телефон.

– Мамочки! – взвизгнула я.

– Мамочки! – взвизгнула мама.

Мужчина попятился обратно в спальню, в которой, похоже, чувствовал себя как дома. Потом раздумал отступать и протянул мне руку.

– Генри, – представился он.

Ноги у меня приросли к полу, но я все же пожала протянутую руку, как будто ничего особенного не происходило.

Мама в ужасе поднесла пальцы ко рту. На миг мне почудилось, что ее мучает стыд. Но тут она дотронулась до моей щеки сначала тыльной, потом внутренней стороной ладони и прошептала:

– Что ты сделала со своим платьем?!

Касательно Генри

Если бы я составляла рейтинг – придет же такое в голову! – этот день явно не мог бы претендовать на звание лучшего в моей жизни.

Я сидела в столовой вместе с мамой. Мы обе переоделись в джинсы и футболки с длинным рукавом, а мое платье перекинули через дверь. Между нами висело неприязненное молчание.

Генри ушел. Мама попрощалась с ним на крыльце, пока я стояла и ждала, чтобы он отчалил. Точно такая же история произошла со мной в выпускном классе, когда за мной ухаживал татуированный хулиган Лу Эммет. Только теперь мы с мамой поменялись ролями.

Она налила себе кофе, избегая смотреть мне в глаза. Заговаривать я не собиралась. В другой раз я бы наклонилась к ней через стол, попробовала как-то облегчить тяжелый разговор, но только не сегодня. Маме придется первой нарушить молчание – придется придумать, как все объяснить.

Я разглядывала фотографии, висящие у нее за спиной, на которых была запечатлена вся их с папой совместная жизнь – начиная с маминого переезда на виноградник и даже еще раньше. На моей любимой фотографии мама в длинном черном платье, тогда еще виолончелистка в Нью-Йоркском филармоническом оркестре, улыбалась на камеру, прижимая к себе инструмент. Сидящая передо мной женщина удивительно напоминала девушку на снимке: те же длинные кудрявые волосы, широкие скулы, чуть скошенный на сторону нос. И по-прежнему ни грамма косметики – мама в ней не нуждалась.

Рядом с этим портретом висела фотография, на которой я играла в софтбол. Я росла настоящей пацанкой – не хотела отстать от братьев. Носила только футболки и кеды, а волосы собирала в простой хвост. И все же сходство было разительное: те же кудри, только темные, тот же нос. Глаза темно-зеленые, как у отца, а разрез мамин.

3
{"b":"277251","o":1}