Стоп-стоп, а вон того, который на снимке в самом низу, я знаю. Это, правда, уже не мухоморская конференция. Это уже отдельно взятый эксперт по мою душу — глядя типа из Лондона. Тауэр и Темза позади, на их фоне блестящий череп, ротик куриной гузкой и щечки о-о-о-чень разочарованные. Господин Береза. Враг номер 1 трех президентов России, считая и меня. Даже амнезия на эту кислую рожу не распространяется — предпочитает с ним не связываться. «В интервью нашему специальному… бла-бла-бла… эмигрант-миллиардер Вадим Березин заявил: пока его опасения, что президент Кораблев поведет страну имперским курсом, не оправдались, но пусть Запад не обольщается его либеральной…»
Едва я дочитал до слова «либеральный», как меня стремительно затошнило. Две секунды спустя еле выпитый кофе был унесен бурной сортирной ниагарой. Я чего теперь — либерал? А-хре-неть!
Обнимая края фаянсового зева — уже который раз за это утро, — я пытался собрать разбегающиеся мысли. Значит, так. Сегодня, судя по газетам, понедельник, 3 мая. Хотя с таким же успехом сегодня могло быть 13 или даже 30 мая: пресса могла оказаться недельной или месячной давности. Вдруг я встречался уже и с румыном, и с Биотехнологиями? Сосны — твари вечнозеленые. Если территорию хорошо убирать (а ее тут очень хорошо убирают), май за окном ничем не отличается от сентября. Или даже декабря.
Я крепко зажмурился и попытался вернуть себя в прошлое.
Сама инаугурация вспомнилась легко, но фрагментарно: ее как будто выхватывали из памяти яркие сполохи лампы-стробоскопа. Вспышка — я иду через площадь, вокруг куча народа, гвардейцы в киверах, смокинги, нацеленные на меня дула телекамер… Вспышка — моя рука на красно-золотой папке с гербом… Вспышка — на длинных белых столах осетрина по-монастырски, куропатки в сметанном соусе… Вспышка — много-много водки… коньяка… шампанского… снова водки… Затем надолго темнота, мерцание, какие-то пятна, фейерверки, всплывающие со дна синие рожи… галстуки… еще рожи… пиджаки… шляпы… фуражки…
При желании я мог выхватить что-то еще из тьмы беспамятства, но всякий раз, как я пытался напрягать мозги, чугунный снарядик в моей голове начинал биться, как ненормальный. Эдак башка моя лопнет скорее, чем я сведу мозги в кучку. Ладно. Обождем. Не к спеху. Если нельзя добыть информацию изнутри, получим ее извне. Самым что ни на есть простым, примитивным способом.
На своих двоих я вернулся из сортира, нашел над столом большую сиреневую кнопку (мышечная память опять помогла) и ткнул ее средним пальцем. Из-за двери послышался топот, и в комнату ворвался высоченный бугай, с головы до ног перетянутый золотыми аксельбантами. Эдакий сказочный русский богатырь в экспортном исполнении: косая сажень, льняные кудри, улыбка в полсотни зубов. Ну просто вылитый киноактер… этот, как его там?.. он еще верхом на танке по пересеченной, трах-бах, ура-ура… Как зовут обоих — естественно, не помню. Ни артиста, ни холуя.
— Вова? — наобум спросил я у богатыря.
— Никак нет, господин президент! Василий! — во всю глотку отрапортовал кудрявый дебил, щелкая каблуками.
От этой пронзительности чугунный шарик в башке просто обезумел.
— Да мне по хрену, как тебя… — простонал я, хватаясь за голову. — Ты, Вова, ответь мне на три вопроса… только не ори так больше никогда, первый и последний раз прошу… Во-первых: какой сейчас месяц? Во-вторых: кто у меня премьер-министр? И, в-третьих: где, черт тебя побери, мои носки?..
Ангелы шепчут мне: «Проснись!» — за мгновение до того, как бригадир орет у меня над ухом: «Чурки, подъем!»
Повинуясь руководящему ору, мы все четверо начинаем дружно ворочаться на своих раскладушках. Мол, уже встаем, встаем.
Бригадир Иван Ильич Волобуев — наш царь и бог. По крайней мере, он себя таковым считает, и надо быть идиотом, чтобы пускаться с ним в пререкания. О чем базар? Чурки так чурки, ты только печку нами не топи, а так мы на все согласные, гражданин начальник.
До нас Волобуев лет пять проработал с таджиками и вынес из этого опыта твердую уверенность, что всякий гастарбайтер есть существо сельское, темное, хитрое, патологически ленивое и способное кое-как выполнить три-четыре нехитрые операции: замесить бетон, залить опалубку, сложить кирпичную стенку, зашпаклевать стыки…
Мы четверо — немножко другие. Я неплохо кладу паркет, вытягиваю плинтуса и выравниваю потолки, но вообще-то у меня высшее военное образование, двадцатилетняя выслуга и звание майора. Наш ветеран Думитру Йорга, он же дядя Дима-штукатур, — к слову, штукатур первоклассный, — бывший профессор кафедры общего языкознания филфака Кишиневского университета. Электрик Лучиан Сокиркэ, золотые руки, работал главным инженером на Дубоссарском приборомеханическом. А у Мирчи Слуту, нашего чудо-сантехника, был когда-то в Рыбнице неплохой бизнес, от которого, как он сам рассказывает, теперь остались сундучок, полный международных сертификатов, и первый зарегистрированный в Республике Молдова Porsche 1993 года выпуска, ныне практически металлолом.
— Шевелись, шевелись, нерусские! — кричит бригадир. Он ходит вдоль наших раскладушек и для острастки пинает ногами тумбочки. С дяди-диминой шумно валится на пол увесистый том, обернутый в «СПИД-инфо» голыми сиськами наружу.
Если бы Иван Ильич поднял книгу и случайно развернул газету, он бы, к своему удивлению, обнаружил мелвилловского «Моби Дика» на языке оригинала, оксфордское издание. Кроме английского и русского, бывший профессор Йорга знает еще пять языков, включая древнегреческий, латынь и санскрит.
Сердить нашего бригадира не рекомендуется. Пока мы для него существа низшего порядка, он бывает к нам почти добр, почти снисходителен, как большой белый сагиб к трогательно-грязным дикарям. Если вдруг станет известно, что сантехник три года изучал экономику в Сорбонне, а у электрика — восемь авторских свидетельств, Волобуев закомплексует. И из принципа срежет расценки всей бригаде, чтоб не умничали и знали свой шесток.
— Эй, начальник, а как насчет аванса? — Мирча уже заправил свою постель и стоит возле нее по стойке «смирно». — Мы хоть курочку бы зажарили, а? Третий день на хлебе и пельменях…
Бригадир расцветает: именно такого нытья он от нас и ждал! Ну о чем еще мы могут думать такие засранцы, кроме как о жратве?
— Вот тебе аванс! Видал? — Он неторопливо складывает кукиш и смачно показывает его, сперва Мирче, потом и всей бригаде по очереди. — Все видали? Вам, чурки, Россия оказала высокое доверие, когда позвала вас ремонтировать святыню нашу, поняли? Государственный, блин, символ! Некоторые нарочно деньги копят, чтобы на Кремль взглянуть одним глазком, в очередь записываются, ночей не спят, а вас туда возят каждый день! И за дорогу денег не берут… Короче, так! — Иван Ильич воздевает палец. В этот момент он себе, наверное, очень нравится. — Никаких авансов. Оплата после сдачи объекта. Кто не согласен, может проваливать домой, к своей мамалыге. Если сумеет уехать, хе-хе. Документики ваши, с регистрацией, я ведь могу и того… потерять.
Ни бывший профессор, ни бывший инженер, ни бывший бизнесмен не верят, что бригадир всерьез исполнит это намерение, но все равно машинально съеживаются: гастарбайтер в Москве без документов и регистрации — меньше, чем букашка. Вообще нуль. Полгода колонии за нарушение паспортного режима плюс высылка.
— А ты, Унгуряну, самый смелый, что ли? — Бригадир в упор смотрит на меня. Его палец, как пистолет, нацелен в мою сторону.
Один из двух невидимых ангелов над моей головой хихикает в свою ангельскую ладошку. Чтобы не разочаровать бригадира, я поспешно втягиваю голову в плечи и стараюсь как можно натуральнее изобразить испуг. Хотя лично мне его угрозы — тьфу, плюнуть да растереть.
Потому что фамилия моя — не Унгуряну.
И нежно-голубой молдавский паспорт на эту фамилию, тщательно запертый в подсобке дурака Волобуева, — вовсе не мой паспорт.
