Именно так произведение Марка Твена и было воспринято бесчисленными читателями разных национальностей и возрастов.
«Поистине, из всех книг, которые я читал когда-либо, — признавался Джон Голсуорси, — наиболее чистое наслаждение я получил от очаровательного эпоса юности — «Тома Сойера» и «Гекльберри Финна». Они оживляли мое детство и продолжают доставлять радость во взрослой жизни — по сей день»[250].
Марк Твен в письме к Гоуэлсу от 15 июля 1875 года сравнивает «Тома Сойера» с «Жиль-Блазом» Лесажа[251] и утверждает, что «Том Сойер» — «это не детская книга (подчеркнуто Марком Твеном. — М.Б.). Она будет читаться только взрослыми, написана только для взрослых»[252]. Это не помешало писателю проявить предельную заботу о маленьких читателях при подготовке романа к печати.
Уместно здесь вспомнить мысль В. Г. Белинского о том, что детская книга — это литературное произведение, написанное «для всех». Примерно так же решал и Марк Твен проблему специфики детской литературы.
«Я считаю, — утверждал Марк Твен, — что правильный метод написания произведения для мальчиков — писать так, чтобы было интересно не только для мальчиков, но чрезвычайно интересно для любого, кто был когда-либо мальчиком. Это чрезвычайно расширяет аудиторию»[253].
Писатель изгоняет из своего романа слащавость тогдашней литературы для детей — эта литература, по его выражению, была «до тошноты приличной», — но сохраняет в нем те лучшие черты хорошей детской книги, которые делают произведение классическим. Ребенок мыслит конкретно, то есть образно; ему присуща красочность восприятия, свойственно стремление к яркому и необычайному; неизменным обаянием обладает для него повествование непосредственного участника событий. Завладеть вниманием такого читателя, поразить его воображение — это и означает для писателя повести маленького читателя за собою и рассказать ему о возвышенном и благородном в поведении человека.
Марк Твен пишет именно такие книги для детей: смелые по мысли, простые по структуре, сложные по задачам автора, безудержно увлекательные, яркие и обязательно веселые. Благодаря этим качествам «Приключения Тома Сойера» и другие детские романы Марка Твена интересны и детям и взрослым.
С подкупающей безыскусственностью рассказывая о жизни, приключениях и переживаниях мальчиков, оставаясь правдивым и простым в раскрытии детской психологии, Марк Твен создает реалистическую картину той действительности, которая окружает его маленьких героев.
Поэзия чистоты детских чувств и мальчишеского непокорства имеет для него социальный смысл. В мире, им описанном, лишь в детском и отроческом возрасте человек сохраняет цельность и чистоту души, свежесть и непосредственность чувств, которые тускнеют и уродуются у взрослых.
«Том Сойер» — не автобиографическая книга, но в ней очень много непосредственных впечатлений детства, реальных фактов собственной биографии автора, которые придают повествованию чарующую прелесть. В предисловии к роману Марк Твен говорит, что Том Сойер списан «не с одного лица, а является комбинацией характеров трех мальчиков, которых я знаю»[254].
Все ситуации, приключения в романе, по свидетельству самого автора, имели место в реальной жизни (за исключением истории с найденным сокровищем и смерти индейца Джо)[255].
Марк Твен рисует в романе застойную жизнь провинциального городка Сент-Питерсберга в комических тонах. Малейшее событие повергает весь город в неописуемое волнение, которое объясняется чаще всего отсутствием каких-либо иных, более значительных интересов.
В этой атмосфере живут и действуют герои романа — Том Сойер и его друг Гекльберри Финн.
Самое существенное в облике обоих мальчиков — это страстная, неукротимая жажда жить вольно, интересно, красочно — так, чтобы дух захватывало, чтобы все знакомые мальчики изнывали от зависти, а взрослые остолбенели бы от удивления, — жить так, чтобы «мертвая рука обычая» не могла сковать своим леденящим холодом и не сделала бы из них «хороших мальчиков», то есть ходячих манекенов. Органически — бессознательно и сознательно — дети упорно и настойчиво борются с мертвящей скукой пуританства в быту, в семье, в школе. Пуританство — это нечто враждебное человеческой природе. Еще не осознав всей косной силы буржуазной морали, дети инстинктивно восстают против нее. Пуританство, враг Тома и Гека, — это ненависть к красоте, к проявлениям ума, страстного чувства, это изгнание радости и подавление естественных желаний.
Противовесом этому застою ума и чувства является природа во всей ее красе и естественности; самыми поэтическими страницами романа являются те, где описано раннее утро на острове, игры детей на отмели, гроза в лесу.
Широким фоном для всех событий в книге является могучая река с ее свободными просторами, лес с его романтикой «разбойничьей» жизни, пещера с ее красотой и страхами, природа — ласковая, манящая, таинственная и грозная (природа всегда гневается, если у героя романа совесть нечиста).
У автора к природе самое любовное отношение. Она изображена великой чародейкой, врачевательницей, мудрой и справедливой. Том Сойер с «разбитым сердцем» уходит в лес и, разыграв там сцену из Робин Гуда, возвращается исцеленный.
«Мальчики оделись, спрятали оружие и пошли, сожалея, что разбойники перевелись, и недоумевая, чем современная цивилизация может возместить их утрату?» Автор не может отказать себе в удовольствии провести дерзкую параллель между благами природы и «дарами» буржуазной цивилизации. «Они говорили, что предпочли бы пробыть разбойниками в Шервудском лесу один год, чем президентами Соединенных Штатов всю свою жизнь».
То, что ценится в Сент-Питерсберге взрослыми, вызывает пренебрежение у детей, ибо мир взрослых наполнен условностями, их мнения определяются расчетом, тщеславием, страхом перед общественным мнением, детское же сознание свободно от них.
Твен едко смеется над буржуазной «цивилизацией», признанными общественными и религиозными авторитетами, подвергает критическому рассмотрению «незыблемые» законы провинциального быта.
Одна из величайших условностей жизни взрослых людей — религия. Как по-мальчишески беспощадно с ней разделывается Том Сойер! Его детский ум свободен от трепетного уважения обрядности, религиозных атрибутов, общепризнанных канонов. Церковная служба наводит на него лишь одуряющую скуку. Проделка с пуделем, который поднял невообразимую возню в церкви во время воскресной службы, — превосходный контраст к чопорной церковной обрядности. Кроме того, эта комическая сцена прекрасно раскрывает психологию взрослых молящихся: все присутствующие в церкви были очень рады неожиданному развлечению, их лица покраснели от усилий удержать смех. Смотреть на пуделя, тщетно старающегося достать собственный хвост, куда веселее, нежели слушать изнуряющую проповедь пастора. Ребяческая проделка дает Твену возможность показать, что хождение в церковь лишь дань «общепринятому», а проповеди — убийственная скука. «Все вздохнули с облегчением, когда эта пытка кончилась и пастор сказал «аминь», — заканчивает автор.
Сцена эта — образец художественного мастерства Твена-реалиста. В ней столько движения, веселья, выразительности и художественного лаконизма, что она так и просится на полотно живописца. На какое-то краткое мгновение Твен сумел представить «молящихся» без мины благочестия, которая обязательна во время церковной службы. При этом писатель раскрыл многое — нравы, вкусы, отношение к религии и религиозной обрядности со стороны американца. Такими, как у Твена, могли бы быть «молящиеся» в народной юмореске; такой рассказ вызвал бы раскатистый хохот у плотовщиков на реке Миссисипи или у горняков Невады. Это типичнейшая «проделка» в народном вкусе, когда жук, пудель и лукавый мальчишка привлекают всеобщее внимание, а на долю проповедника не остается ничего. Твен сказал здесь самое главное: американец относится к религии и религиозной обрядности, как к привычному ярму — терпит его, но не любит, а при случае раскрывает это в беспощадном юморе.
